Слова матери в одно ухо Салли влетали, в другое вылетали: она думала о Роберте Избистере. Нет, так не годится. Нужно сосредоточиться.
— Когда полиция станет задавать вопросы, ты будешь со мной?
— Конечно, если ты захочешь.
Салли, понятное дело, не могла сказать матери, что чего-чего, а этого хочет меньше всего.
— Эта Кэтрин… не нравилась она мне. — Если Маргарет считала, что должна высказаться, она не молчала. Таковы были ее принципы, и она ими гордилась.
Мать встала. Нарезала хлеб, принялась намазывать ломти маслом, проводила ножом плавно, легко.
— В смысле? — Салли почувствовала, как кровь бросилась в лицо. Хорошо, что мать ее сейчас не видит, стоит спиной.
— Она на тебя дурно влияла. Ты вот стала с ней водиться и изменилась. Может, Магнус ее и не убивал, что бы там ни болтали. Может, она из тех девиц, какие сами на себя беду накликивают.
— Мама, как ты можешь! Еще скажи, что некоторых насилуют, потому что они напрашиваются!
Маргарет сделала вид, что не слышала.
— Отец звонил, сказал, будет поздно. Встреча в городе. Сядем ужинать без него.
Салли чувствовала, что встреч в городе будет еще немало. Иногда она недоумевала: что отец затевает? Нет, она его ни в чем не винила. Просто терпеть не могла есть дома и всеми силами старалась этого избежать. Все было бы иначе, если б сестры-братья были, если б мама не лезла так в ее дела. Но у той вечно вопросы, одни и те же: «Как дела в школе, Салли?»; «Какую отметку тебе поставили за ту работу по английскому?» Мать ни на минуту не оставляла ее в покое, хотела знать о ней все. Салли подумала, что таким, как ее мать, самое место в полиции. Наловчившись за столько лет увиливать от ответов на вопросы матери, беседы со следователем она не боялась.
Они сели ужинать как обычно — в кухне. Телевизор не включали. И никакого спиртного за столом — исключений не делалось ни для отца, ни по большим праздникам. Строгая мать, поджав губы, твердила, что родители должны показывать детям пример. Как можно винить подростков, которые накачиваются до потери пульса в Леруике, когда сами родители и дня не проживут без спиртного? Умение держать себя в руках издавна считалось добродетелью, и следовало бы чаще о ней вспоминать. До недавнего времени Салли была уверена, что отец думает так же. Он никогда матери не возражал. Правда, порой Салли казалось, что отец вовсе не такой суровый. Интересно, каким бы он стал, женись на другой женщине?
Ужин закончился. Салли вызвалась помыть посуду, но мать лишь махнула рукой:
— Не трогай. Я потом сама разберусь.
Сначала мать сидела сложа руки, пока чай заваривался, теперь вот посуду не стала мыть… Верные признаки: что-то там двигается, подспудно, у мамы в сознании. Для Маргарет вид немытой посуды невыносим. Ей от грязных тарелок прямо дурно становится. Так у некоторых прыщи от аллергии.
— Тогда я пошла делать уроки.
— Погоди, — остановила ее мать. — Отец вот-вот будет. Мы хотим с тобой поговорить.
А это уже серьезно. Может, матери кто про Новый год настучал? Тут пернешь — весь остров сразу узнает. Салли соображала, что же такое удерживало мать за столом, в то время как в раковине кисла немытая посуда. Она вся подобралась и изготовилась к допросу, спешно придумывая, что именно врать.
Раздался стук в дверь, и мать бросилась открывать, как будто давно ждала. Пахнуло студеным воздухом, и вошли двое — мужчина и молодая женщина в униформе. Женщину Салли узнала — Мораг, родственница по отцовской линии. Значит, их мать и ждала, ведь Мораг наверняка ее предупредила. По-родственному. Салли постаралась припомнить, что знает о Мораг. Та сначала работала в банке, потом ушла в полицию. У матери и на этот счет имелось свое мнение. «Она всегда была такая — у мадамы ветер в голове». Теперь же мать поздоровалась с Мораг как с давней подругой.
— Скорей, Мораг, проходи к огню. Там стужа лютая.
Окинув Мораг критическим взглядом, Салли решила, что та поправилась. Салли всегда замечала, как выглядят другие. Она считала, что внешность имеет большое значение. Чтобы работать в полиции, надо держаться подтянуто, верно? А полицейская форма совсем не красит. Пришедший с Мораг мужчина оказался здоровенным. Но не вширь, а в высоту. Он остановился прямо у порога и ждал, пока Мораг заговорит. Салли видела, как он кивнул ей, предлагая взять инициативу на себя.
— Маргарет, это инспектор Перес. Он хотел бы поговорить с Салли.
— Это о той девице, которая погибла? — В словах матери чувствовалось пренебрежение.
— Которую убили, миссис Генри, — поправил ее следователь. — Ее убили. Ей было столько же, сколько вашей дочери. Уверен, вы хотите, чтобы убийцу поймали.
— Конечно. Но Салли с этой Кэтрин дружила. И еще не оправилась от потрясения. Не надо ее беспокоить.
— Потому-то со мной и пришла Мораг, миссис Генри. Салли ее хорошо знает. Может, мы с вашей дочерью пройдем в другую комнату? Чтобы вам не мешать.
Салли думала, мать возразит. Но тон следователя не допускал возражений. И мать это, похоже, поняла.
— Проходите сюда, — сухо сказала она. — Вот только зажгу огонь. И можете приступать.
В комнате, конечно же, был полный порядок. Мать не допускала бардака. Однако нотный пюпитр и скрипку Салли разрешали не убирать — может, чтоб дочь репетировала внеурочно, а может, мать хотела произвести на гостей впечатление, пусть видят, что в культурный дом пришли. Все остальные вещи лежали на своих местах. В этой комнате мать никогда не проверяла тетради, не надписывала карточки.
Садясь в кресло спиной к окну, долговязый Перес сложился пополам, вытянув длинные ноги. Мать уже задернула шторы — так у них было заведено. Одно из многочисленных правил. Зимой, как только мать приходила из школы, первым делом во всех комнатах задергивала шторы. Мораг села на диван рядом с Салли. Наверняка это их тактика. Или Мораг здесь для того, чтобы ее утешать? «О господи! — подумала Салли. — Только бы не вздумала меня трогать своими жирными руками. Я не переживу».
Перес дождался, пока мать Салли выйдет, и только тогда начал.
— Жуткое потрясение, — сказал он. — То, что случилось с Кэтрин.
— В автобусе все только об этом и шептались. Но я до последнего не верила. Пока не пришла домой и не услышала от мамы.
— Расскажи мне о Кэтрин, — попросил Перес. — Какой она была?
Салли растерялась. Она-то думала, ее спросят: «Когда ты в последний раз видела Кэтрин?» «Она рассказывала тебе о ссоре с кем-либо?» «Как она при этом себя вела?» Что-нибудь такое.
А какой была?.. Ответ на этот вопрос Салли не заготовила.
От Переса ее замешательство не укрылось.
— Понимаю, понимаю. Может, вопрос странный. Но для меня это важно. Пока что я о Кэтрин ничего не знаю, она для меня просто жертва преступления.
Но Салли никак не могла взять в толк, чего именно он добивается.
— Кэтрин переехала с юга, — наконец сказала она. — У нее мать умерла. И поэтому она… в общем, она была не такая, как все.
— Еще бы. Понимаю, — кивнул Перес.
— Она столько всего знала! Разбиралась в фильмах, в пьесах. Во всяких группах. И про всяких людей, о каких я в жизни не слышала. Много читала.
Перес молчал, внимательно слушая.
— Она была ужасно умной. Никто из класса не мог с ней сравниться.
— Таких одноклассники не жалуют. Учителя — да, но только не ровесники.
— Ну, ей-то было все равно, как к ней относятся. По крайней мере, так казалось.
— Конечно, не все равно, — возразил Перес. — Все хотят, чтобы их заметили, кто больше, кто меньше. Всем нам хочется нравиться.
— Ну, может, и так… — Салли осталась при своем мнении.
— Но вы-то дружили. Я беседовал сегодня с учителями, с отцом Кэтрин… Все как один утверждали: с тобой она ладила лучше, чем с кем бы то ни было.
— Так никого больше поблизости нет, — пожала плечами Салли. — Их дом как раз над насыпью. Хочешь не хочешь, а мы каждый день вместе ездили в школу.
Повисла тишина, нарушаемая лишь звяканьем тарелок на кухне. Похоже, инспектор напряженно обдумывал слова Салли, которым сама она не придавала особого значения. Мораг заерзала. Она как будто тяготилась вынужденным молчанием, ей словно не терпелось задать свои вопросы.
— Когда-то и я учился в вашей школе, — наконец сказал Перес. — Наверняка многое с тех пор изменилось. У нас в классе все разбивались на компании. Кое-кто из ребят не мог каждый день приезжать в школу и возвращаться домой — слишком далеко жил. Мой родной дом на Фэр-Айле, так что я и парни с Фулы оставались в интернате даже на выходные. Были и такие, кто каждую неделю катался на пароме — с Уолсы и Аут-Скерриз. Парни из поселка Скаллоуа вечно поколачивали городских. Нет, конечно, с ребятами из других компаний мы тоже дружили, но при этом никогда не забывали, кто откуда. — Он помолчал. — Впрочем, сейчас наверняка все по-другому.
