Ознакомительная версия.
Когда супруги Голушко оказались на улице, Митрофан сказал:
– Я понимаю, что тебе тут нравится. Знаю, что ты чувствуешь себя прекрасно. Догадываюсь, что в «Эдельвейсе» гораздо веселее, чем дома, и, уж конечно, кормят во сто крат лучше… – Он шумно выдохнул в усы. – Но, несмотря на все это, ты должна уехать!
– Опять начинаешь?
– Рита, у нас еще один труп!
То, что он назвал ее Ритой (а не Сусликом, Малышом, Маргариткой и, как последний вариант, Маргаритой Андреевной), говорило о высшей степени недовольства женой. Митрофан знал, что она терпеть не может, когда к ней так обращаются, и старался этого не делать. Но когда злился, Марго неизменно становилась Ритой или гражданкой Голушко.
– Еще один самоубийца, насколько я знаю, – спокойно сказала она. – Парень с неустойчивой психикой, на которого добровольный уход из жизни Сидорова произвел такое впечатление, что он решил последовать его примеру…
– Гражданка Голушко, не делайте поспешных выводов!
– А вы, гражданин Голушко, не давите на меня!
– Я давлю? Да я самый демократичный супруг в мире! Другой бы с тобой даже разговаривать не стал, взвалил на плечо, впихнул бы в машину и увез домой!
– Я б с таким ни дня не прожила, – парировала Марго. – Теперь займись, пожалуйста, своей работой, а я пойду доедать свой обед!
И она, развернувшись, зашагала к дверям столовой.
Митрофан беспомощно смотрел жене вслед и тяжко вздыхал. У Марго был отличный характер, очень уживчивый, и упрямилась она редко, но уж если упрямилась, то стояла на своем до конца. Когда такое случалось, Базиль любил повторять поговорку: «Хоть писай в глаза, все божья роса» – и с невесткой не связывался. А вот Митрофан не терял надежды на то, что здравый смысл победит и Марго признает свою неправоту…
Не стоит и говорить, что его надежды еще ни разу не оправдались.
– Митрофан Васильевич, – услышал Голушко голос стажера и, обернувшись на оклик, увидел и самого Славика, трусящего к столовой со стороны ворот. – Митрофан Васильевич, там ваш отец!
– Где? – не понял тот.
– На проходной. Он хочет попасть на территорию, а его не пускают! Сходили бы вы, попросили, чтоб разрешили ему пройти, а то меня охранники не слушают…
Митрофан беззвучно выругался. Мало ему с женой проблем, так еще отец пожаловал! И, главное, для чего? Что ему тут нужно? Нос свой совать куда не следует? Или сыну, проработавшему в органах двадцать лет, советы давать?
Пройдя к воротам, Митрофан вошел в зданьице КПП, где около охраняемой худощавым, но мускулистым секьюрити «вертушки» стоял раскрасневшийся от гнева Базиль. Увидев сына, он вскричал:
– Товарищ старший следователь, скажите им, что я главный свидетель по делу и хочу попасть на территорию для оказания помощи…
Охранник вопросительно посмотрел на Митрофана. Тот кивком подтвердил слова Базиля.
– Под вашу ответственность, – буркнул служащий «Эдельвейса». – У нас тут пропускной режим строгий, а ваш свидетель документов при себе не имеет… – Он смерил Базиля презрительным взглядом. – И выглядит как бомж…
Старший Голушко зло сощурился. Хотя обижаться не стоило, поскольку выглядел он и впрямь непрезентабельно. В линялой штормовке, старых джинсах и болотных сапогах, он походил если и не на бомжа, то на попивающего пенсионера, завсегдатая городских помоек. Да и попахивало от него соответственно: рыбой, потом и легким перегаром.
Когда Базиля пропустили, Митрофан отвел отца подальше от проходной и хмуро спросил:
– Ты зачем явился?
– Вообще-то я проводил следственный эксперимент.
– Только не это, – простонал Митрофан. – Еще один престарелый сыщик-дилетант объявился… Мало нам миссис Марпл и Джессики Флэтчер, теперь к ним еще Василий Дмитриевич Голушко присоединился!
– Митя, поздравляю, в тебе проснулся острослов! Иди блесни своим юмором перед женой, а то она мне не поверит, если расскажу…
– Ладно, пошутили, и будя. Выкладывай давай про эксперимент!
Базиль мог заартачиться, он бывал иногда по-стариковски вредным, но на этот раз повел себя покладисто.
– Докладываю, – буркнул он. – После того как твои ребята убрались с острова, я решил порыбачить. Отплыл довольно далеко, закинул удочку и тут смотрю на берег, а там – отпечатки подошв на глине. Точь-в-точь таких, как…
– Ну понял я, понял. Те же следы, что и на острове. Только не ври уж про рыбалку! Наверняка исследовал берег, выискивая эти самые следы…
– Два часа потратил, – сознался Базиль. – Уже отчаялся… И вдруг! Смотрю, уж больно берег хороший. Я б сам выбрался на сушу именно там. Ну и что ты думаешь? Подгребаю, и точно! Следы!
– Ну и куда они тебя привели?
– Никуда… Оборвались почти тут же. Он переобулся, видимо, в другую обувь, а главное, по траве дальше пошел, чтобы следов не оставлять.
– Сообразительный.
– Да уж, все продумал!
– Выходит, следственный эксперимент не удался?
– Выходит, нет. Только я уверен, что убийца направлялся именно сюда! Я это, Митя, нюхом чую!
– Жаль, что твой нюх к делу не пришьешь, – невесело усмехнулся Митрофан.
– А ты чего, здесь с самого утра торчишь?
– Да нет, второй раз уже приехал.
– Зачем?
– У нас, папа, еще один самоубийца объявился!
Глаза Базиля расширились от удивления.
– Мальчишка на этот раз. Студент, – продолжил Митрофан. – Повесился сразу после завтрака. Труп обнаружили ближе к обеду… – Он достал из папки, которую держал в руках, завернутую в полиэтилен бумажку. – Вот записка предсмертная…
– И что там?
– Много чего! Понакатал столько, что читать замучаешься… Вначале о мире – бардаке, бабах – б… в смысле, непорядочных женщинах… Ну и прочее… В конце о смерти как единственном избавлении от мук…
– Да уж какие муки-то? В двадцать лет?
– Вот как раз в двадцать малейшее переживание мукой кажется!
– И с тобой такое было?
– Конечно!
– Не знал… – протянул Базиль удивленно. – А ты по какому поводу переживал? Вроде все у тебя ладилось – в институте отлично учился, ни с кем из сверстников не конфликтовал, даже девушку какую-то имел, за ручку, помню, с ней ходили, как школьники…
– Я уж и не помню сейчас, – слукавил Митрофан.
Да разве мог он признаться отцу, что мечтал быть таким, как он: красивым, бесшабашным, лихим, активным, страстным, и осознание того, что это невозможно, рождало в нем страшные комплексы. Особенно когда та девушка, о которой вспомнил Базиль, бросала томные взгляды не на него, Митю, а на старшего Голушко и с сожалением в голосе замечала: «Вы такие разные». Или когда они играли во дворе в волейбол и в команду Базиля просились все, а в его, Митину, один полоумный Витек, не умеющий играть вовсе. А уж когда в их доме случился пожар и Базиль единственный не бросился вон из подъезда, а поднялся на чердак, чтобы вынести обитающую там трехлапую кошку, Митрофан почувствовал себя ничтожным червем! И вот тогда он тоже мечтал о смерти как единственном избавлении от мук…
– Только не говори мне, – голос отца вывел Митрофана из задумчивости, – что ты тоже думал о самоубийстве…
– Нет, не думал. Но знаешь, какая мысль часто меня посещала? «Вот умру, вы еще поплачете…»
– Ну, это ничего… Через это все проходили… Даже я! Только лет мне тогда было то ли семь, то ли восемь. В двадцать же мне не до этих глупостей было…
– Да уж… Карты, девочки, вино! Что еще для счастья надо?
– Ничего, сын мой, только здоровье, а оно в двадцать лет у меня было богатырское… – Базиль широко улыбнулся. – За ночь мог восемь раз… э… обязательную программу отработать! А если сил не оставалось на девятый заход, выполнял произвольную…
– Только, прошу, без интимных подробностей!
– Ханжа ты, Митька!
– Вообще-то я на работе…
– Да ты и дома от слова «секс» пятнами покрываешься… Как только Марго тебя такого терпит?
– Кстати, о Марго, – еще больше помрачнел Митрофан. – Эта упрямица не хочет отсюда уезжать! Может, ты с ней поговоришь? Тебя она хоть иногда слушается!
– Ты считаешь, что ей опасно тут оставаться?
– Конечно!
– Но почему, Митя?
– Ты ж сам говорил про нюх, который чует, что убийца Сидорова – обитатель «Эдельвейса»!
– Но это не значит, что он, этот убийца, начнет мочить всех отдыхающих…
– Вот и Марго так рассуждает, нет чтобы вспомнить старинную поговорку «Береженого бог бережет» и перестраховаться! Тем более Марго в положении… Мало ли что! Я вообще жалею, что ее сюда отправил… Нельзя беременную одну отпускать… Что, если ей плохо станет? И помочь ведь будет некому…
– По-моему, ты перегибаешь палку. Здесь очень внимательный персонал. Есть медсанчасть. К тому же Марго – девушка общительная и скорее всего уже успела с кем-нибудь подружиться…
– Да уж, – прорычал Митрофан, вспомнив Радова.
– Ну вот… А ты говоришь, помочь некому. Да в «Эдельвейсе» она в большей безопасности, чем дома. Ты на работе торчишь, я тоже, бывает, надолго отлучаюсь, а тут она всегда на людях. К тому же природа, свежий воздух, хорошее питание…
Ознакомительная версия.
