Какое удивительное спокойствие, какая бездна энергии в этой женщине, хрупкой, словно дорогая фарфоровая статуэтка!
- Вам известно, что находится в дядином сейфе?
- Да. И мне, и всему городу. Лицо у Колетты стало жестким, на лбу обозначились две морщинки.
- Вы никогда не задавали себе вопрос, каким образом ваш дядя, начав простым шофером, сумел нажить огромное состояние?
- Нет. Но разве мы так уж редко читаем о людях сильной воли, тоже начинавших на голом месте и добившихся самого блестящего положения?
- В Ла-Рошели эту историю знает каждый, знайте и вы. Я тоже ее не знала. Я не знала, что любое крупное дело в любой области, будь то рыболовство, судостроение, поставки угля, торговля, строительство, коммунальные предприятия, обязательно возглавляется здесь кем-нибудь из дюжины дельцов, всегда одних и тех же, всегда делящих прибыли между собой. Кое-кого из них вы уже знаете.
- Плантель? - вставил Жиль.
- Плантель, Бабен, Пену-Рато, Эрвино и другие, чьи имена вам скоро станут известны. Ваш дядя понял, что эти люди в сговоре между собой, что они беспощадно закрывают дорогу каждому новому человеку. Если вы затеваете здесь какое-нибудь дело, вас не трогают, пока вы не приобрели некоторый вес. Но с этой минуты вам дают понять, что подниматься выше запрещено. Если потребуется, вам навяжут такие условия, что вы станете чем-то вроде служащего на своем же собственном предприятии. Вот эту группу сильных мира сего и называют синдикатом. Октав же Мовуазен, бывший шофер графа де Вьевра, сделался, так сказать, его главой. У него не было никаких запросов. Он жил, как мелкий буржуа, на третьем этаже этого дома, где не пожелал даже устроить ванную. Он не ходил в гости, не путешествовал. У него была одна потребность, одна страсть - с каждым днем становиться все сильнее, внушать все больший страх. А он любил, чтобы его боялись. И вовсе не стремился располагать к себе людей, напротив, отталкивал их, как мог, открыто заявлял: "Я не такой дурак, чтоб быть добрым. Я злой". И он действительно был злым,- заключила она и перевела дух.- Извините, что говорю вам это, но не сегодня, так завтра вы услышали бы то же самое от других.
Колетта рассказывала вещи, о которых думала много лет, поэтому фразы складывались у нее естественные, точные и совершенно бесстрастные.
Подумать только! Она прожила целых десять лет в этом страшном доме рядом с человеком, который сам называл себя злым и старался это доказать!
Любил ли ее Октав Мовуазен? Страдал ли, узнав, что она ему изменяет?
Он ничем этого не показал. Он не боялся выглядеть смешным. Он был достаточно силен, чтобы не считаться с такой мелочью.
Но он отомстил - на свой лад.
- Мы с Морисом продолжали встречаться в доме моей матери, где встречаемся и теперь. Не исключено, что, завладев документами из сейфа, мы получили бы возможность защищаться, обеспечить себе спокойную жизнь. Я поступила дурно и знаю это.
Теперь Жиль вспомнил, как саркастически улыбался мэтр Эрвино, вручая ему пресловутый ключ. Вспомнил он и взгляды, которыми обменялись Плантель с Бабеном, мысленно представил себе восседающего в кресле слюнявого сенатора.
- Понимаете, он их всех взял за горло. Не знаю, как ему это удалось, но мало-помалу он раздобыл документы, в той или иной степени компрометирующие любого из здешних воротил. Сначала это было средством пробиться, потом стало пороком. Вы видели Пуано, управляющего грузоперевозками? Пуано - человек простой, неотесанный. У него жена, пятеро детей. Мовуазен из принципа платил ему гроши - он вообще плохо платил всем, кто работал на него. Последние роды мадам Пуано потребовали дорогостоящей операции, и муж ее попросил у хозяина довольно крупный аванс. Мовуазен отказал. Вместе с тем он устроил так, чтобы через руки Пуано прошли в эти дни значительные суммы. Он следил за управляющим. Рассчитывал, что тот поддастся минутной слабости, и не ошибся: Пуано попался с поличным. Этим дело и ограничилось. Мовуазен не отдал его под суд. Оставил его у себя на службе, но отныне управляющий оказался в полной его власти. Так же было и с другими, со многими другими: с вашим кузеном Бобом, с...
- С тетей Жерардиной? - полюбопытствовал Жиль.
- Она больше не хозяйка в своем собственном магазине. Мовуазен завладел им с помощью займов, закладных, разных прочих махинаций, и теперь вы в любую минуту можете вышвырнуть свою тетку на улицу. И не только ее. Говорят, Плантель...
Лицо у Жиля стало каменным.
- Что с вами? - забеспокоилась Колетта. - Вы сердитесь, что я...
Он мотнул головой. Просто все это чересчур быстро, чересчур неожиданно! Значит, отныне он...
- Вы действительно убеждены, что документы в сейфе? - спросил он, утирая рукою лоб.
- Мовуазен никогда этого не скрывал. Теперь вы понимаете, почему я...
Жиль внезапно почувствовал усталость. До сих пор он считал сегодняшний день первым удачным днем после тронхеймской трагедии, ему казалось, что и для него жизнь начинает складываться мало-мальски приемлемо. Еще совсем недавно они с Алисой бродили по парку и проникновенным тоном говорили друг другу ничего не значащие слова.
Теперь объяснилось все: уловка Бабена, прибегшего к помощи Армандины, чтобы наложить руку на Жиля; предупредительность Плантеля и суетливость тетушки Элуа; попытка навязать ему Плантеля-сына в качестве ментора и срочный вызов Боба из Парижа...
А также молчаливая настороженность Колетты и боязливые взгляды, которые она бросала на него с самой первой их встречи.
Он, Жиль, - наследник человека, всем внушавшего страх!
- Вам известен шифр сейфа? Колетта покачала головой, и он невольно подумал, как нежны завитки у нее на шее.
- Нет. Я полагала, что это просто, что я догадаюсь... Сегодня, в присутствии Мориса, я хочу сказать вам вот что: я, как требует завещание, останусь в этом доме, потому что нуждаюсь в пенсии, которую вы обязаны мне выплачивать. Места я буду занимать как можно меньше. Постараюсь ни в чем вас не стеснить. И последнее: Морис больше сюда не придет: мы, как прежде, будем встречаться у моей матери... Мне было важно, чтобы вы знали факты и не удивлялись некоторым странностям в моем поведении.
Она слабо улыбнулась.
- Так честнее, верно?
Врач встал. Он уже несколько раз пытался заговорить, но сдерживался. Теперь ему стало невмоготу. Он походил по столовой, потом остановился перед Жи-лем.
- Прошу прощения за то, что так холодно принял вас утром, - выдавил он.- Я еще не знал...
Чего он не знал? Что Жиль - не враг?
- Видите ли, мы с Колеттой...
Нет! Силы Жиля иссякли. Он не желает слушать их признания. Он выбит из колеи. Ему надо побыть одному, подумать. Лихорадочным жестом он провел рукой по лицу. Впечатление было такое, что он вот-вот расплачется. Молодая женщина незаметно сделала врачу знак. Соваже протянул руку.
- Доброй ночи, месье Мовуазен!
Кто вышел первым? Он сам? Или любовники? Жиль начисто это забыл. Он прошел по коридору, толкнул какую-то дверь. Оказался в дядиной спальне. Остановился посреди комнаты и оцепенело стоял несколько минут, пока не услышал шум отъезжающей машины.
Тогда он бросился к окну. У тетки горел свет. Машина доктора, удаляясь, мазнула кисточками фар по белому фасаду, на котором крупными буквами была выведена надпись: "Оптовая виноторговля".
На стене, в овальных рамах, две фотографии-дед и бабка Мовуазены.
Пониже, над кроватью, выделяясь на фоне обоев,- стальная дверца сейфа.
Жиль устал так, как если бы его избили. Он прошел через дверь, соединявшую обе спальни, и очутился у себя в комнате, где его встретили два других портрета - фотография мужчины, мечтавшего стать большим музыкантом, и женщины, последовавшей за ним.
Жиль оперся обоими локтями о доску камина, наклонил голову, коснулся лбом зеркала.
По вискам его разлилось ощущение прохлады, но веки запылали еще сильней, и он разрыдался, как ребенок.
Часть вторая Свадьба в Энанде
I
Разумеется, Жиль думал об этом уже не первую неделю, но чаще всего в минуты, когда мысли немножко путаются - например, перед тем, как уснуть. Глаза у тебя закрыты, голова разгорячена, и все на свете тебе по плечу. Зато на другое утро от подобных мыслей становится неловко, а то и страшно - как это ты замахнулся на такое.
Так вот, замысел Жиля осуществился, но когда в тот вечер он возвращался домой по набережным, на душе у него было легче обычного и все же несколько тревожно; на ходу он что-то мурлыкал, но делал это, как дети, которые напевают в темноте, чтобы не трусить.
Жиль распахнул дверь заведения Жажа. Он частенько заглядывал к ней в этот час. Она выходила ему навстречу, вытирая о фартук красные колбаски пальцев, и осведомлялась:
- Как дела, малыш?
Затем без разговоров наливала ему сидру, и Жиль полюбил сидр.
Когда посетителей не было, толстуха усаживалась напротив него, опиралась локтями о стол.
- Ты еще больше похудел с прошлого раза. Кормят-то хоть тебя досыта?
