Ознакомительная версия.
– Ко мне Красная Шапочка спать пришла!
А Поля склонилась к Светиной кровати:
– Дурочка, если мы с тобой раздружимся, ты же одна будешь! Совсем одна…
Света презрительно хмыкнула:
– Вот еще! За мной скоро мама придет. Она просто пока не может. А как сможет, то заберет.
– Дурочка, – Поля старательно согнула мизинец и протянула руку, – у тебя нет мамы. И у меня тоже нет. Никто нас отсюда не заберет. Никогда. Давай! Мирись-мирись-мирись.
– И больше не дерись, – послушно продолжила Света. Потом выдернула ладошку и заплакала.
Мама – не принцесса, которую забрали злые волшебники. Не космонавт, летающий среди звездочек вместе с Юрием Гагариным. Не разведчица, бесстрашно сражающаяся с немцами.
Мама оставила ее. Бросила… Может, так и получилось, что тогда она не могла забрать с собой дочку. Но потом, сейчас! Она ведь могла бы просто узнать, любит ли ее доченька, ждет ли. И Света бы сказала: «Не надо мне самой красивой куклы, Красной Шапочки, и конфет совсем не надо. Только забери меня домой, я послушной буду всегда. А люблю я тебя, мамочка, сильно-пресильно. Каждую секундочку люблю, все время помню про тебя». Мама не пришла. И не придет, потому что много раз уже были весна и осень, и сторож дядя Витя надевал вывернутый наизнанку тулуп и приклеивал бороду из ваты. А мамочки все нет и нет почему-то…
Мамы не было, была Поля.
Она списывает задачи по математике, которые у нее никогда не решались. И рисует картинки, которые не получались у Светы. Она ворует шмат недоваренного мяса и дает его кусать по очереди, хотя сама совсем худышка. Она сидит у постели, когда от жара Света уже почти ничего не осознает. Только ясно, что врачиха так и не смогла увести Польку. Поля рядом, подносит ко рту кружку с водой, что-то холодное кладет на лоб. И так будет всегда.
Запомнилась каждая черточка ее лица, вечные цыпки, разбитые коленки. Все детство – Поля, вся жизнь – подруга…
И даже после детдома. Одно ПТУ, одна комната в общаге, одни приличные туфли – все на двоих.
Только Андрея на двоих разделить не получилось…
… Она очнулась от звонка сотового телефона.
– Светлана Юрьевна, я все жду, жду. А вас нет. А ботокс закончился, – бодро залопотала администратор. – И препараты для гликолевого пилинга.
Света приподнялась на локоть, размахнулась и швырнула сотовый телефон об стену.
Если бы только можно было умереть вместо Поли! Полька же еще и не жила по-человечески, только-только ее Андрей на работу устроил, квартиру купил. У нее даже ощущения радости не успело возникнуть. Лишь благодарность, как у бездомной собаки…
Санкт-Петербург, 1885 год, Карл Фаберже.
«Жена отлично придумала: вести учетные книги, – радовался Карл Фаберже, изучая записи. – Заказов много, мастерских под нашим началом работает все больше и больше. И вот, пожалуйста, в книгах все подробнейшим образом отмечено. Что поручалось Реймеру, и Тилеману, Аарне и Армфельдту».[24]
Покончив с делами, он встал из-за стола. И, направляясь к двери, ведущей из кабинета прямо в магазин, потрепал по светлой головке сына, увлеченно играющего со старыми макетками.
– Сашенька, тебе интересно? Ты тоже будешь ювелиром?
Круглые ярко-синие, «фабержевские» глаза сына сделались и вовсе огромными.
– Папенька, Сашка спит еще. А я – Евгений Карлович, – возмущенно буркнул ребенок.
– Прости, сынок, я оговорился, – покраснев от стыда, соврал Фаберже. Права Августа: он точно сходит с ума со своими камнями. Женя на три года старше Саши, да и как вообще можно перепутать собственных детей! – Ну что, Женька? Что, Евгений Карлович?! Будешь скоро мне помогать, да?
Нахмурившееся личико осветилось улыбкой. Сын важно кивнул и вновь занялся макетками. А Карл заспешил в магазин на помощь приказчику. Через стеклянную дверь виднелось его вспотевшее от усердия круглое лицо. Приказчик доставал все новые и новые футляры. А покупатель, едва взглянув на изделия, что-то рассказывал, увлеченно размахивая руками.
И оба они обернулись на звук открываемой двери.
– Карл Густавович, приветствую!
Фаберже мысленно выругался. Покупатель, князь Голицын, – пренеприятнейший тип. Да, при деньгах. Выбирает много, не торгуется, не скупится. Но никакой радости от того, что особняк князя набит изделиями от Фаберже, не возникает. Страсть князя – дань моде, не более того. Был бы в почете другой ювелир – скупал бы с таким же азартом его работы. Красоты не видит, в искусстве ничего не понимает. Настоящему ценителю, бывает, дешевую вещь продашь – а радости, как от получения крупного заказа. К тому же князь Голицын – жуткий сплетник и болтун. Специально время тянет, приказчика мучает. Что за странная потребность у этого человека, всенепременно пересказывать сплетни и слухи?!
– Здравствуйте, ваше сиятельство, – сдержанно ответил Фаберже, проходя за витрину. – Что могу предложить вам?
Голицын, не глядя, ткнул тросточкой между бокалом из горного хрусталя и кубком такой же ледяной прозрачности.
– Возьму это! А мне, Карл Густавович, представляете, орден недавно дали. А я – вот хотите верьте, хотите нет – ни малейшего представления не имею, за какие заслуги. Орден – а я в догадках теряюсь!
Упаковывая для князя бокал, который показался менее удачным, чем кубок, Карл улыбнулся.
– Я, князь, тоже не знаю, за что вам орден дали.
Голицын, явно ожидавший если не долгого перечисления своих заслуг, то хотя бы поздравлений, обиженно поджал губы. И, быстро рассчитавшись, холодно попрощался и вышел вон.
Приказчик, убирая ассигнации в кассу, расстроенно вздохнул:
– Зря вы так, Карл Густавович. Право ваше, конечно. Но покупает князь много, а ну как обидится?
– Пускай обижается. – Фаберже довольно осмотрел витрину. На ней, взамен пару дней назад проданной, вновь появилась композиция из ландышей. – Ненавижу сплетников, лицемеров и хвастунов!
– За братиной пришел, – прошептал приказчик, завидев на пороге магазина мужчину в казачьей форме и большой белой папахе. – Таким всегда нужны братины. А нам как раз из мастерской привезли, даже выставить не успел еще.
Он нагнулся под прилавок, завозился там с коробкой.
– Позвольте представиться, генерал-адъютант Петр Алексеевич Черевин, – зычно гаркнул посетитель.
Карл Фаберже, уже успевший разглядеть генеральские погоны, вежливо кивнул. И с трудом сдержал улыбку. Приказчик, заслышав, кто пожаловал, от неожиданности ударился о прилавок головой и тихо охнул. А потом отчего-то легонько хлопнул его по голени.
– Мне нужен Карл Густавович Фаберже. – Гость осмотрелся по сторонам и довольно крякнул. – Правду при дворе говорят, красивая работа!
Красное лицо, мясистый нос, повисшие усы, рыжие от табака. Не красавец, натуральный вояка, спитой, резкий. Да и вся генеральская фигура – громоздкая, неповоротливая, в магазине, наполненном хрупкими изящными предметами, смотрится весьма и весьма рискованно.
Испытывая лишь одно желание – поскорее выпроводить генерала, Карл натянуто улыбнулся:
– Это я. Приветствую вас с превеликим удовольствием. Что угодно вашему высокопревосходительству?
Из-за прилавка вынырнул приказчик и льстиво затараторил:
– Какая честь! Сам генерал Черевин к нам изволил пожаловать! Сейчас же закроем магазин и займемся вами, одну секундочку.
Подскочив к двери, он щелкнул ключом.
Карл удивленно посмотрел на обтянутую жилетом подобострастно склоненную спину приказчика, на трясущиеся его руки, на даже как-то торжественно засиявшую меж напомаженных кудрей проплешину. И вздрогнул.
Генерал сказал «при дворе»…
Память тут же услужливо помахала перед глазами газетой с фотографией гостя, выглядывающего из-за плеча государя.
И волнение крутым кипятком заструилось по венам.
В магазин-то пожаловал сам начальник охраны его величества, близкий государю человек. Вроде бы сплетник Голицын именно про него говорил – «дежурный генерал», исполнитель самых разных поручений императора.
– Пожалуйте, извольте предложить вам чаю! И, конечно, все покажем. А если хотите, можно и из мастерских вещи доставить, в работе, но почти оконченные. – Приказчик метался меж витринами, выкладывая футляры. – Какая честь для нас, ваше высокопревосходительство! Вот, пожалуйста, извольте глянуть!
– Не я смотреть буду. – Генерал с досадой поморщился. Отчего сразу стало понятно: суетящийся малый ему не по нраву. – Государь видеть желает. И работы все ваши, и Карла Густавовича собственной персоной. Извольте приготовляться к отбытию в Гатчину.[25]
«Какая неожиданнейшая приятная новость! – обрадовался Карл, с обожанием глядя на Петра Алексеевича. – Самому государю представленным быть почетно, весьма почетно. И наши изделия показать. Значит, хвалят. Я знал, ведь покупают, заказы исполнять не успеваем. Но что сам государь отметит, и в мыслях никогда не было».
Ознакомительная версия.
