– Сдачи не надо!
Они вдвоем выскочили на улицу.
Леня по-прежнему держал Таню за руку, но она вырвалась и припустила по главной улице. Хорошо, что она была в брюках и мокасинах. Испуганно шарахнулась в сторону ночная бабка – собирательница пустых бутылок. Леня бежал чуть сзади, прикрывал тылы, размеренно дышал.
Они свернули за угол, на улицу Володарского. Поворачивая, Таня оглянулась в сторону ресторанчика.
Погони не было. Забежав за угол, она перешла на шаг. Леня пошел рядом.
– Идиот, – сквозь зубы пробормотала Таня.
Шангин довольно расхохотался.
– Что смешного! – возмутилась она. – Девушку спас от хулиганов?! Брюсом Ли себя возомнил? Так уверяю тебя: не похож!
И грустно подумала о том, что давно минули те времена, когда ее можно было завоевать крепкими кулаками. Переросла она уже Брюсов Ли…
Леня обнял ее за плечи:
– И так будет с каждым, кто покусится…
Она молча вывернулась из его объятий, пошла быстрее. Темная улица спускалась к набережной. С каждым шагом Таня приближалась к своему дому.
– Видишь, какая в Кострове криминогенная ситуация, – захихикал Ленчик. – Теперь я просто обязан проводить тебя до дома.
Таня ничего не ответила, прибавила шаг. Почему все мужики такие козлы?! Надо же было все испортить! После сброшенной с плеч добротной работы такое замечательное солнечное настроение имело место, а теперь из-за глупых Лениных приставаний и пьяных драк вся радость куда-то испарилась. Но в глубине души – совсем в глубине! – она слегка все же восторгалась им. Как он этого бугая! Р-раз – и тот уже на полу. Будем надеяться, Леня его не убил. Как булгаковская Маргарита – как и любая другая женщина! – Татьяна восторгалась мужчинами, умеющими что-либо делать в совершенстве.
– Ты что у нас – каратист? – спросила она, меняя гнев на милость.
– Я еще и не то могу, – захихикал Леня. – Вот пригласишь меня домой, я покажу.
Опять двадцать пять.
– Какой ты зануда, право слово, – покачала головой Таня.
– Правильно. А знаешь, кто такой зануда? Тот, кому легче дать, чем сказать «нет».
– Нет, Леня. Нет и нет!
Они подошли к ее подъезду.
– Мадемуазель, позвольте проводить вас до квартиры, – проворковал Леонид. – В этом городе так неспокойно…
– Спасибо, не надо.
– Тогда один поцелуй. Прощальный, мирный.
«Дурак, – подумала Таня, – на самом деле он еще совсем теленок, несмотря на свое карате. Настоящие мужчины не спрашивают, можно ли поцеловать, а делают. Или хотя бы пытаются».
Словно услышав его мысли, Леня обнял ее за талию и потянулся к губам. Губы их соприкоснулись. От него пахло водкой. Она ничего не почувствовала, отдернула голову.
– Пошли к тебе, – прошептал Леня, держа ее за талию.
Таня высвободилась, покачала головой:
– Не сейчас.
– А когда?
Она пожала плечами. Леня как сексуальный партнер, несмотря на все его сегодняшние подвиги, ее совершенно не интересовал. Подумала: «Наверное, никогда», – но вслух ничего не сказала. Отступила на три шага.
– А мне-то что теперь делать? – жалобно оттопырил нижнюю губу Леня.
– Идти домой, – бросила она через плечо, открывая дверь подъезда.
– У меня, знаешь ли, эрекция.
– Ну, с этим не ко мне. Обратись к кому-нибудь другому, – расхохоталась она, захлопывая за собой дверь. На сетчатке глаза словно бы отпечаталась картинка: Леня – бледный, взъерошенный, обиженный – стоит на расстоянии пяти шагов в полутемном дворе.
…Больше она его не видела. Странно подумать, что с тех пор не прошло еще двух суток.
Куда же, черт побери, этот дурак мог запропаститься?!
И тут Таня неожиданно поняла с холодной отчетливостью: с Лениными талантами – много пить и лезть в драку – с ним могло случиться все, что угодно. И, в конце концов, его труп – тьфу, тьфу, тьфу, конечно, – пока могли просто не найти…
Татьяна посмотрела на часы: десять вечера. За окном совсем стемнело. Пожалуй, в офисе она действительно засиделась.
Таня придвинула к себе телефон и в сотый, наверное, раз набрала номер. За сегодняшний день она уже успела выучить его наизусть: Ленин домашний. Как было бы хорошо, если б он ответил! Нет. Глухо. Все тот же веселый автоответчик.
Теперь попробуем мобильный. Она его тоже за сегодняшний день вызубрила на память. Нет, та же песня: абонент не отвечает или временно недоступен…
Таня положила трубку, и тут телефон вдруг зазвонил сам. Она вздрогнула. Гудки далеко разносились в опустевшем офисе. Пару мгновений просидела неподвижно, не решаясь ответить. В голове вдруг вспыхнула глупейшая мысль: неужели… неужели это Глеб Захарович? Сегодня днем он тоже позвонил ей очень неожиданно…
Ф-фу, какая же чушь лезет в голову!
Она стряхнула с себя оцепенение и взяла трубку.
– Добрый вечер, Танюшка, – проговорил такой знакомый, милый голос.
– Привет, Валерочка! – обрадовалась она. Обрадовалась даже больше, чем если бы то оказался Глеб Захарович. Или даже Леня.
– Что это ты до сих пор на работе сидишь, а?
– Работаю, Валерочка, можешь себе представить! – весело отозвалась Татьяна. Вот кого ей не хватало больше всего в этом городе: ее отчима. Человека, который всегда выслушает, накормит, поймет, даст совет.
– Как прошла твоя презентация?
Отчим был единственным человеком в Москве (помимо, естественно, босса в центральном офисе), который знал, что у нее сегодня важный день: представление проекта заказчику. Таня даже маме ничего про презентацию не рассказала. Если бы мама знала, она уже с утра отправилась бы в церковь: молить бога за успех дочери. И названивать с вопросами: «Ну, как все прошло?» – начала бы не в десять вечера, как Валерочка, а еще в полдень. А потом раззвонила бы о Танином успехе всем своим клушкам-подружкам. Ни к чему Тане столь пристальное внимание к собственной персоне. Вот отчим – другое дело. Он тоже болеет за ее успехи, да, может, и побольше маминого, но сдержанно, по-мужски. Без ажитации. Поэтому с ним и делиться приятно.
– Все прошло нормально, Валерочка, – проговорила Таня в трубку. – Просто прекрасно. Заказчик доволен.
– Поздравляю.
– Спасибо.
– Тогда почему ты до сих пор в офисе сидишь? Надо успех праздновать.
«Может, сказать ему про Леню? Все-таки отчим – полковник ФСБ. Если не поможет, так хоть совет даст?» Искушение было велико, но в итоге она решила: «Нет, пока не надо. Рано Валерочку будоражить. Попробуем справиться собственными силами».
– Да рано, Валерочка, праздновать. И не с кем, честно говоря. Вот потому и сижу, – улыбнулась она. И соврала: – К тому же надо срочно исправить в концепции отдельные мелкие недостатки.
– Хватит-хватит, не засиживайся в конторе-то, – по-отечески пробурчал Валерий Петрович. – От работы после семи вечера все равно никакого толку нет.
– Это у тебя нет, потому что ты ранняя пташка. А я сова. Я к ночи только раскочегариваюсь.
– У тебя ничего не случилось?
– Да нет. А почему ты спросил?
– Да голос у тебя какой-то…
– Да нет, что ты! А как ты там, в Москве, без меня? – Таня срочно принялась переводить разговор на другую тему.
– Скучаю.
– Как твое здоровье? Давление? Не шалит?
Прошедшей зимой отчим загремел в госпиталь: давление двести двадцать на сто, микроинсульт. Мама, Юлия Николаевна, тогда развела панику. Высказывалась в смысле, что скоро, мол, хоронить Валерия Петровича придется. Татьяна на нее только цыкала. Уверяла, что Ходасевич так просто не сдастся и проскрипит еще до ста лет. До ста не до ста, но в тот раз отчим выкрутился на удивление даже быстро. Теперь только давление сам себе дважды в день мерил да атенолол с анаприлином временами пил.
– Врач говорит, что у меня давление, как у двадцатилетнего: сто двадцать на семьдесят.
– Не врешь?
– Святой истинный крест.
– Как там мама? – задала дежурный вопрос Татьяна.
– Прекрасно. Цветет и пахнет.
– Передавай ей привет от меня. И поцелуй.
– Привет передам, целовать не буду.
Отчим и ее мама развелись, когда Таня была совсем девочкой. И все эти годы Валерий Петрович отношения с бывшей женой поддерживал, но своего снисходительно-усмешливого отношения к ней не скрывал.
– Как там у вас в Москве погода?
– Дожди обложные. Льет пятый день, с утра до вечера.
– А у нас уже жара.
– Можно позавидовать.
– Нечему завидовать, Валерочка, все равно я не на пляже, а в офисе парюсь.
– А ты береги себя. Работа не волк, в лес не убежит.
– Кто бы говорил.
– Как раз я-то имею право. Я пенсионер, а стало быть, бездельник.
– Ну, вот и я на пенсии отдохну.
– Лучше начинай прямо сейчас.
От легкого, ни к чему не обязывающего трепа с отчимом у Тани потеплело на душе. Подумалось: что бы ни случилось, хотя бы один человек всегда будет на ее стороне. А то сегодня, из-за дурацкого исчезновения Лени, ей временами стало казаться: она одна, совсем одна – против всех. Против всего оставшегося мира. И весь мир на нее ополчился. Абсолютно весь, включая директора «Юлианы» Глеба Захаровича с его дурацкими вопросами-«подловками». Поэтому она сказала от всего сердца:
