Ознакомительная версия.
– То, что надо! – рявкнул дед, едва не прищемив Степке нос дверью.
Тот минуту стоял спиной к Копылову, потом широко развел руки, шлепнул себя по бедрам и, повернувшись к Копылову, спросил:
– Что это было, Саня? – Он выглядел растерянным и встревоженным одновременно. – Что это было?
– Не бери в голову, – посоветовал друг, стараясь казаться спокойным. – Наверняка станут играть в детективов, теперь уже на пару.
– Думаешь? – Тревога в глазах Степки начала разжижаться.
– Уверен. Только раньше дед один был, теперь – на пару с внуком. Внук этот, скажу я тебе…
– Психопат?
– Ох, не понравился он мне, Степа. Ох, не понравился! – Копылов с хрустом потянулся, пожевал губами, поморщился. – Ох, уж эта Лена-а-а…
– Чё? Чё? – оживился сразу Степка, тут же забыв про визитеров. – Оставила после себя неизгладимый след в душе, да, Санек?
– Оставила после себя пустой холодильник и погром, – вяло улыбнулся Саня, поигрывая карандашом.
– А душа? С душой что, Саня? – Степка попытался скроить вдохновенную рожу, но тут же расхохотался. – Так же, как в холодильнике? Пусто?
– Там пусто давно, – буркнул Копылов и глянул в окно. – Ты на рыбалку, между прочим, собирался.
– Собирался, – кивнул тот и снова глянул на часы. – Какая теперь рыбалка!
– Хочешь поработать? – удивленно вскинул брови Саша.
– Все, исчезаю!
Степа схватил ключи от машины со стола и растворился за дверью. А Копылов еще долго сидел одиноко в тишине кабинета, вспоминая Рождество восьмилетней давности.
Холодно, снежно, страшно!
Так он мог бы кратенько охарактеризовать то, что почувствовал, когда приехал на место преступления. Женщина – подруга самоубийцы – тонко выла в углу коридора, завернувшись в кокон из курток. Мальчик орал, дергался в руках врачей. Муж умершей сидел на стуле у стола с неестественно выпрямленной спиной и безумным взглядом, устремленным на воющую женщину. Был еще Дед Мороз, заблевавший весь снег возле сараев. От него разило так, что Копылов потом еще пару дней морщился, стоило вспомнить. Несостоявшаяся Снегурочка с грубым голосом, нажравшаяся к их приезду так, что говорить потом не могла часа три.
Кто еще?
Ну, любопытные были, разумеется, из соседей и их гостей. Публика, к тому часу захмелевшая и немногочисленная. Таксист подъехал, которого вызвала Снегурочка с Дедом Морозом. Вот, пожалуй, и все.
Это потом уже нашлись еще один таксист и еще один человек, оказавшийся весьма и весьма полезным. А материалы, которые он представил, – особенно.
И вдруг к тому моменту, когда Копылов почти уже успокоился насчет внука с дедом, его мозг прошила страшная мысль.
А не доберутся ли, в силу последних обстоятельств, эти два мстителя до того человечка? Не дай бог им до него добраться, не дай бог…
Илья лежал, скорчившись на старом продавленном диване, отвратительно воняющем потом и кошачьей мочой. Кто-то когда-то давно выбросил его, аккуратно поставив под кустами акации за домом. А он, опробовав его тощим задом, с друзьями-алкашами притащил к себе, в замызганную гостями и собственными руками квартирку на первом этаже.
Квартирка была крохотной: тесная кухня, узкий коридор, совмещенный санузел и комната шестнадцать квадратов. Это все, что осталось ему от брака с норовистой стервой, выпершей его за порог шикарной трешки. Хорошо, что детей они не нажили, а то бы ему теперь – в это солнечное летнее утро – было бы много поганее. И так не сахар, а то – вообще!
Илья попробовал заворочаться, бесполезно. Организм категорически противился его желанию подняться, дойти до кухни и попить воды из крана. Что же они вчера пили? Или позавчера, а вчера похмелялись? Вспомнить не мог! Ужас!
Он тяжело вздохнул, еще раз поворочался, все тело тут же прострелило тупой болью, и вдруг заплакал. Господи, как же жаль было себя! Как жаль своих лет, профуканных так бездарно. Все, он скатился на самый низ, в помойку. И живет рядом с ней – окна как раз выходили на мусорные баки. Потому он и диван этот вовремя засек. Помойка. И жизнь его, и все вокруг него.
А как начинал! Начинал с триумфа, устроив в одной из галерей города свою фотовыставку. Была пресса, его интервьюировали, он позировал, улыбался, был счастлив. Сам себе казался великолепным и великим.
Да, начинал с блеском, а вылетел с треском, как сказала Танька, брезгливо сморщив свои поганые дряблые губы.
Вот кого он ненавидел люто! Свою родную сестру! Это она, падла, виновата! Она превратила его в ничтожество! Она его вовлекла в свои мерзкие брачные игры. Она начала платить ему деньги, которые совратили его. Которых ему хотелось еще и еще! И не только денег, но и…
Но и того, что он делал за эти деньги.
Он зажмурился и попробовал вспомнить женщину, за которой он следил.
Она была…
Она была шикарна! Бесподобна! Грациозна! Сексуальна! Как она ходила, как говорила, слегка наклоняя голову к левому плечу, он все помнил. Как смеялась, запрокидывая головку назад, и ее шикарные длинные волосы скользили по голым лопаткам. И так хотелось тогда, чтобы руки, трогающие в тот момент ее голое прекрасное тело, были его руками.
Он еле заканчивал съемку, честное слово! Еле сдерживал себя. Летел сломя голову домой, просматривал все раз за разом, монтировал, ретушировал, делал настоящее кино, от которого его сестра Танька просто тащилась. А потом бесконечно долго мастурбировал перед экраном, ставя на паузу особенно пикантные моменты.
Это-то его и погубило! За этим занятием Илью однажды застукала его своенравная жена-стервозина. В припадке ярости разбила ему нос и губу и вышвырнула вон из дома, кинув ему подачку в виде этой вот халупы на первом этаже с окнами на помойку.
Он, конечно, тогда не очень отчаивался. Пока еще был знаменит. Пока еще были деньги. Он был востребован как оператор, как фотограф. И Танька продолжала исправно платить за приват-видео, которое он ей, как по графику, поставлял. Илья обставил эту квартиру по минимуму, но дорого. Водил к себе всяких непритязательных красоток. Купил машину.
Жил, одним словом, свободно, безбедно и почти ни о чем не печалился. И даже подумывал поменять место жительства.
И тут случилась трагедия! Это было Рождество. Традиционный семейный праздник, не особенно его впечатляющий, конечно, но и не раздражающий, как, например, Восьмое марта.
Вообще-то тем утром он не должен был там быть. Его никто не просил именно на Рождество следить за ней. Тем днем было очень холодно, и все не задалось как-то с самого раннего утра. Не завелась машина, и пришлось добираться до коттеджного поселка на такси. Потом он долго ждал, потом снимал, но не ту комнату, которую обычно, а другую. А там вид был много хуже, ракурс не тот. И Илья психовал. Мерз и психовал. И решил в какой-то момент, что если он сейчас сбегает в местный магазинчик, купит себе бутылочку коньяка и при этом пропустит чей-то оргазм, то ничего страшного не случится. Он пропустит, камера – нет. У него давно все было приспособлено для такого рода съемки.
Он установил камеру на подоконнике снаружи так, чтобы в объектив попадала почти вся площадь комнаты, вторая камера была настроена у него на двор, закидал подставки снегом, а на сами камеры сзади напялил белые чехлы. Чтобы вдруг кто-то с улицы не заметил и не стащил. Все закрепил, проверил еще раз, остался доволен и, не торопясь, двинул в магазин.
Он не боялся, что его заметят во дворе. Никогда не боялся. Когда эти двое уединялись, весь остальной мир переставал для них существовать. Потому что, как казалось Илье, эти двое безумно любили друг друга. Что почему-то и бесило его толстуху-сестру.
Он пришел в магазин, когда на часах было около десяти утра. Точно запомнил, потому что продавщица как раз разогревала себе завтрак в микроволновке. Пахло жареной печенью и картошкой. И у промерзшего насквозь Ильи просто слюнки потекли.
Он окинул взглядом пустой магазин, повнимательнее присмотрелся к продавщице. Молодая, сочная, невостребованная, судя по алчному взгляду, брошенному на него. И решил, что небольшой флирт на Рождество пойдет ему только на пользу. Почему этим двоим, оставшимся на скомканных простынях, все можно, а ему – нет?
Он купил бутылку самого дорогого коньяка, какой там нашелся. Попросил разрешения выпить, получил его и тут же завел с молодой женщиной банальный разговор о погоде, празднике, одиночестве и прочей ерунде. Потом налил и ей. Она охотно с ним выпила, предложила ему закусить ее обедом.
Бутылку они в результате распили на двоих. И обед смели до крошки. А потом все стало еще банальнее. Людмила шлепнула на стеклянную дверь «закрыто». Заперла магазин. Увлекла Илью в подсобку. И они предались скоростному скотскому сексу прямо на полу, застеленном его пуховиком. В конце концов, он сегодня слишком долго наблюдал за чужой похотью, мог позволить себе расслабиться.
Вернулся он на наблюдательный пункт почти через полчаса. И очень удивился, обнаружив перед домом совершенно другой автомобиль. Белоснежного «Ситроена», привычно сливающегося по цвету с зимним пейзажем, не было. Вместо него стояла совсем другая машина. И она, что странно, работала на холостом ходу, хотя за рулем никого не было.
Ознакомительная версия.
