— Это произошло в наборном цехе. Так как вы тщательно проверяли все помещения, вы должны представить себе, где это находится.
— Да, продолжайте.
— В этой мастерской хранятся все клише, оттиски полос, матрицы... Матрицы ручного набора учебников, которые они печатают для колоний, расположены на мраморных столах...
— Да, я знаю, как функционируют машины, продолжайте.
— Вы облегчили мне задачу, так как очень трудно было разобраться. Каждый день, как и сегодня утром, они приходят за приготовленными уже несколько дней назад страницами, чтобы пустить их в печать. Придя за ними, старый мастер заметил, что они испорчены. На них была вылита чистая азотная кислота. Это создало хорошую кашу. Конечно, вся работа была уничтожена...
Чтобы вы могли себе представить размеры аварии, учтите, что понадобится больше недели, чтобы восстановить испорченную работу. Это настоящая катастрофа.
— Охотно верю и понимаю. А есть уверенность, что эта диверсия была проделана прошлой ночью?
— По-видимому, да, но никто ничего не знает. Как я вам сказал, эти пластинки положили менее десяти дней назад и с тех пор ими никто не занимался.
— Десять дней, это долго!
— Да, к несчастью, это верно! В сущности все это могло быть проделано, когда угодно и даже в ту ночь, когда Дорис и Иенсен были убиты.
— Это правда, вполне возможно, что так это и было.
— Фактически, единственная вещь, в которой мы уверены, это то, что диверсия имела место. Это ни в коем случае не могло быть просто несчастным случаем. В действительности, не только вылили большое количество азотной кислоты, но сначала набор был разбит ударами молотка.
— А нашли этот молоток?
— Да, он просто лежал на полу, позади пластин.
— А не мог ли этот же молоток послужить орудием убийства Иенсена?
— Как это вы догадались, шеф? Действительно, это, безусловно, так.
Инструмент еще запачкан и это безусловно кровь, готов отдать на отсечение руку... Я отдам его на исследование доктору Арнольду — как только смогу...
Конечно, чтобы выгадать время, я мог бы дать сделать анализ одному специалисту из госпиталя, но вы знаете, как самолюбив доктор Арнольд, и я не хотел бы сердить его.
— Вы совершенно правильно поступили, Броун... А что нового о Рагге?
— Его алиби меня по-прежнему не удовлетворяет, но я ничего в данный момент не могу сделать... Он не располагает машиной, и ни один из бывших заключенных, работающих на фабрике, тоже.
— Жаль. Больше ничего?
— Вы помните Роз Ричардсон, дочь директора?
— Да, очаровательная девушка. Что с ней случилось?
— По счастью, ничего. Все ее здесь очень любят. А меня интригует ее поведение...
— Объясните.
— В течение двух дней она проводит время, расспрашивая народ на фабрике служащих и рабочих, как будто она проводит свое расследование. Ее отец это обнаружил, и у них была ужасная ссора.
— Куда мы придем, если будем вмешиваться в семейные дела, мой старый Броун!
Роз была так занята все утро, что только в полдень узнала о диверсии.
Отца не было в кабинете, и она испытала глубокое чувство возмущения при мысли о том, как это должно сказаться на самочувствии отца.
Она узнала, что он немедленно отправился на место, и прошла в наборный цех.
Все работы были приостановлены, и рабочие оживленно обсуждали случившееся.
Она не нашла здесь отца. Старший мастер сказал ей, что он отправился в литейную. Она собралась пойти туда, когда мастер спросил ее:
— Вы можете уделить мне минуту, мисс Роз?
— Конечно же. А в чем дело?
— Вы можете сказать мне, что я вмешиваюсь в то, что меня не касается, но я очень беспокоюсь о вашем отце, мисс Роз... В течение последних месяцев он стал очень нервным, как будто его что-то страшно угнетает и только что, когда пришлось сообщить ему о том, что здесь произошло, он едва не лишился чувств.
— Да, он сейчас не в себе, но я не знаю, почему. А вы не представляете себе, что может его до такой степени беспокоить. Бард?
— Нет, к сожалению. Разумеется, он беспокойный по своему характеру. Я всегда его таким знал, но это очень усилилось после забастовки. Надеюсь, вы не сердитесь на меня, что я так откровенно говорю с вами, мисс Роз... Но видите ли, мы, старые рабочие, очень любим вашего отца и нам больно видеть его таким... Может быть, ему надо полечиться?
— Он не хочет и слышать об этом, к несчастью... Спасибо, Бард, ваша любовь меня очень трогает. Может быть, вы сумеете объяснить более молодым на фабрике, что если мой отец порой и бывает резок, то это теперь не столько его вина, сколько беда.
— Я пытался, но они не хотят ничего слушать...
Затем Роз Ричардсон отправилась в литейную, где отливали матрицы. Едкий запах расплавленного металла защипал ей горло... И здесь машины не работали.
Рабочие обступили Сиднея Ричардсона, который вне себя вопил, потрясая кулаками:
— Вы все никуда не годитесь. Тем хуже для вас. Я все равно узнаю, кто виноват и тогда я его схвачу. Я заставлю его заплатить за то, что он уничтожил результаты целой недели работы.
Рид, старший мастер этой мастерской, делал все возможное, чтобы помешать рабочим отвечать в таком же тоне.
Вмешалась Роз.
— Отец, тебя зовут к телефону. Дядя Ланс срочно зовет тебя.
Потом она повернулась к Риду:
— Оповестили полицию?
— Да, мисс Роз. Мистер Тентенден должен приехать с минуты на минуту.
— Отлично.
Она положила руку на плечо отца и увлекла его наружу. Выйдя во двор, он чуть не упал и тяжело оперся на молодую девушку. Она была поражена его бледностью.
— Папа, если ты будешь продолжать говорить с людьми таким образом, у тебя в конце концов будут неприятности.
Он ничего не ответил.
— Это естественно, что они не понимают, когда с ними говорят, как ты. Они не обязаны знать, что ты болен.
— Болен?.. Кто это здесь болен?
— Ты!.. И ты это прекрасно знаешь. Я очень сожалею, что ты не заметил этого раньше.
— Ты говоришь ужасные глупости.
— Нет и нет... Ты болен и это случилось не вчера, к несчастью. У тебя есть огорчения, которые ты скрываешь от нас с мамой.
— Ты надоедаешь мне, Роз... Нет, у меня ничего нет, что может меня тревожить, и я не болен, но я хочу, чтобы меня оставили в покое... Эта манера, с которой ты со мной говоришь, как будто я впал в детство, мне действует на нервы, понимаешь ли ты. Теперь, поговорим о другом. Что от меня хочет Ланс?
— Ничего... Это был предлог, чтобы увести тебя из мастерской.
Ты не отдаешь себе отчета в том, что Рид страшными усилиями сдерживал своих рабочих: без него ты не отделался бы так просто.
— Что ты понимаешь?.. Я знаю, как нужно обращаться с людьми, я делаю это в продолжении двадцати лет и не собираюсь получать уроки от кого бы то ни было, тем более от тебя... Запомни это!
— Если я вмешиваюсь, то потому, что ты вынуждаешь меня к этому. Нужно, чтобы ты понял, что тебе нужно отдохнуть. Вернись домой. Поверь мне, завтра ты почувствуешь себя лучше.
— Мне отдыхать... мне отдыхать... ты сошла с ума! Неужели ты думаешь, что я смогу отдыхать сегодня, когда уничтожена неделя работы, когда наше обязательство не может быть выполнено!.. Мне отдыхать!.. А, я вижу, что фабрика для тебя — ничто. Ты просто приходишь сюда провести несколько часов.
Почему...
Он зашатался, и Роз поддержала его. Но он быстро оправился и спокойно продолжал:
— К сожалению, я слишком погорячился. Роз. Забудь то, что я тебе говорил.
Сидней Ричардсон, несмотря на мольбы своей дочери, категорически отказался идти отдыхать и вернулся в свой кабинет. Роз собиралась последовать за ним, когда увидела Броуна и Тентендена.
— Добрый день, мисс Роз, — сказал суперинтендант. — Очень огорчен, узнав, что у вас опять неприятности. Надеюсь, что это не очень тяжело для фабрики?
— К несчастью, тяжело... Отцу, действительно, не хватало только этого!
— Да, действительно... Если не возражаете, мы пройдем на то место.
Она попрощалась с ними и пошла повидать Гордона, одного из самых старых рабочих фабрики... Так как по своему возрасту он уже не мог работать в мастерской, ему поручили охранять фабрику в рабочее время.
— Гордон, вы в деле дольше, чем мой отец и вы его хорошо знаете. Вы заметили насколько он изменился за последнее время?
Действительно, мисс Роз, я очень огорчен за него.
— Можно подумать, что его гложет какая-то забота. За несколько недель он еще более похудел, он нервничает и ничего не хочет нам сказать. Мама страшно беспокоится, и я тоже. Мы задаем себе вопрос, что его может до такой степени беспокоить?.. А вас, которого я знаю столько лет, я могу спросить. Вы знаете, что с ним?
— Нет, к несчастью, не знаю, мисс Роз. Все что я могу сказать вам, что все это началось с забастовки. Мистер Сидней стал нервным и резким с рабочими и служащими. Особенно с нами, стариками... Он просил меня обратиться к молодым, но вы меня знаете, что я не способен сказать публично и двух слов Тогда он обратился к Чарли Влеку... Тот прямо отказался идти против синдиката. У меня такое ощущение, что ваш отец этого никогда ему не простит.
