— Итак, говори наконец! Тебе есть что сказать? — Тетя Гертруда подошла еще ближе, занеся руку для удара.
— Пожалуйста, мне очень жаль.
— Как ты сказала? Что-то я тебя не расслышала.
— Мне очень жаль! — Она старалась, но голос дрожал. Ей было холодно. Агнесса уже просто не чувствовала ног.
— Как такое могло случиться, что твоя ночная рубашка чистая, а постель похожа на настоящий свинарник? Как тебе это удалось?
— Я не знаю, — шептала она и не понимала, чего от нее хочет Гертруда.
— Что здесь произошло ночью? — настаивала та.
— Ничего! Я клянусь перед лицом святой Девы!
— Можешь оставить это при себе. Мы клянемся только на Библии.
— Но святая Дева… — Агнесса отважилась взглянуть в лицо Гертруде. — Что может быть плохого в Деве Марии?
Гертруда размахнулась и ударила ее по лицу так сильно, что девочка зашаталась. Агнесса слышала, как воспитанницы в ужасе затаили дыхание, но никто не нарушил молчания — никто не хотел вызвать гнев Гертруды.
— Даже не думай произносить имя Марии своим греховным ртом!
Агнесса закусила губу, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. Щека горела огнем.
— Сестры монастыря не соврали, когда предупреждали нас о маленькой ведьме. Я выбью из тебя все идиотские фантазии. И прежде всего эту. Безжалостно. Ты меня поняла? — Гертруда повернулась к остальным. — И это касается всех вас!
Агнесса рискнула взглянуть из-за плеча Гертруды, но только Марта смотрела ей в глаза и ободряюще подмигнула.
— Ты просто тупое вонючее дерьмо и ничего больше. Я хочу, чтобы ты убрала этот свинарник, а потом в наказание помоешь здесь, в спальне, полы. — Гертруда обратилась к дяде Лоренцу: — Никакой еды сегодня для Агнессы. Когда она здесь закончит, будет драить полы в часовне, а потом каяться в своих грязных дьявольских фантазиях.
Агнесса смотрела себе под ноги. Ей все равно нужно было в часовню. Если бы Гертруда знала, как ей там хорошо, она бы и это запретила. Там она спрятала четки своей бабушки, иначе Гертруда давно бы их отняла.
— Повторяй за мной: «Я беспомощное дерьмо!»
— Я… — она начала запинаться, — я беспомощное дерьмо.
— Громче! — Гертруда снова замахнулась.
— Я беспомощное дерьмо.
В этот раз пощечины не последовало. Вместо этого Гертруда схватила девочку за волосы и развернула лицом к себе. Агнесса поджала губы, чтобы не закричать, это разозлило бы Гертруду еще сильнее.
— Смотри, пожалуйста, на меня, когда я с тобой говорю!
— Да, тетя Гертруда. — Она попыталась взглянуть на Гертруду, но от слепой ненависти веки снова сами собой опустились. Слишком поздно.
Гертруда снова сильно потянула за волосы:
— Это послужит тебе уроком. Если такое повторится еще хоть раз, будешь спать на клеенке в прачечной. Одна! — Она вышла из комнаты, и за ней быстро последовали все остальные.
Лишь Агнесса осталась, стянула мокрое одеяло с кровати. У нее не было ни малейшего понятия, что произошло. Впредь она решила просто не спать ночами, просить Деву Марию о помощи, даже если это здесь и запрещено. Если бы ей сразу исполнилось шестнадцать! Тогда Агнесса наконец смогла бы вступить в Христианский девичий союз. От одной этой мысли у нее на лице просияла улыбка. До сих пор Агнесса должна была ежедневно читать молитвы «Отче наш» и «Аве Мария», чтобы Господь через заступничество пресвятой Девы Марии ниспослал милость и наградил терпением и усердием в поисках доброты.
Агнесса вытащила грязную постель в прачечную. Здесь было настолько холодно, что изо рта шел пар. Она начала отстирывать простыню худыми жилистыми руками. Но чем больше ткань впитывала воду, тем тяжелее становилась, и у Агнессы не получалось отжать ее. Страх сковал тело могучей хваткой. Девочка ничего не ела со вчерашнего обеда, ей стало дурно от голода.
«Ты должна исправиться, ты не должна быть таким дерьмом, ты должна приложить больше усилий, неудивительно, что никто тебя не любит, если ты себя так ведешь. Нужно больше стараться, намного, намного больше».
Она стала молиться.
«Пресвятая Дева Мария, матерь Божья, помоги мне в час беды моей…»
И тошнота отступила, силы мало-помалу вернулись. Пока Агнесса растирала в кровь окоченевшие кончики пальцев, в сердце росла уверенность, что Дева Мария — единственная, кто никогда не оставит ее в беде.
Агнесса снова попыталась отжать простыню, но вдруг услыхала шаги и удвоила старания. Дверь в прачечную открылась тихо и осторожно, Гертруда вела себя иначе.
Внутрь пробралась Марта.
— Это тебе! — произнесла она и протянула Агнессе толстый кусок испеченного из разносортной муки хлеба с повидлом.
От запаха клубники у Агнессы тут же потекли слюнки. Она с опаской взглянула на дверь, но больше не смогла сдерживаться. Схватила хлеб и в три укуса умяла его. Ее тут же охватили угрызения совести. Марта рисковала, что ее поймает Гертруда.
— Святая Дева Мария послала меня, — шутливо сказала Марта, словно прочитав мысли Агнессы.
Девочка внимательно посмотрела на Марту, а та в ответ лишь стыдливо опустила глаза.
— Мне очень жаль.
Агнесса молчала.
— Это была я. Я переложила одеяло, чтобы Гертруда не злилась на меня. Не знала, что она тебя так ненавидит. Почему она так себя ведет? Что ты такого натворила?
Агнесса все еще молчала. Что за дьявольская идея? Ей никогда бы такое и в голову не пришло. От такой девочки лучше держаться подальше. Но Агнесса так долго ни с кем не разговаривала. Остальные просто боялись, что их увидят вместе с ней.
— Ты можешь делать больше, чем все остальные, — прошептала она. — Зачем ты так поступила со мной?
— Только потому, что мне разрешают фотографировать, думаешь, в этом причина?
Агнесса кивнула.
— Эти фотографии делаются только для того, чтобы показать, как все у нас хорошо и благонравно. — Марта широко улыбнулась. — Если бы Гертруда знала, что я тайно фотографирую все, сразу отняла бы у меня аппарат. Но ты права, мой поступок — трусость.
— А почему ты выбрала именно мою кровать, а не Урси или еще чью-нибудь? Ты меня тоже ненавидишь?
Марта пристально взглянула в глаза Агнессе, подыскивая слова.
В прачечной звонко стучали капли из протекающего крана — больше никаких звуков. Наконец Агнесса указала на мокрое одеяло, которое все еще болталось в длинной раковине, и ухватилась за один конец. Марта молча взялась за другой. Они выкручивали его, пока вода не перестала течь. Всякий раз, когда Марта хотела остановиться, Агнесса проворачивала еще немного, хотя была почти на голову ниже и намного худее, чем Марта.
Только когда они закончили, Марта нарушила молчание.
— Я… я, — запнулась она, — я бы так хотела тебя пофотографировать. Твое лицо.
Агнесса удивленно взглянула на нее:
— Ах, вот как?
— Мне очень жаль. Правда.
— Ты тайком насмехаешься надо мной, я чувствую. Поэтому хочешь сфотографировать меня?
Марте кровь ударила в голову.
— Я смеюсь не над тобой, а лишь над твоей возней из-за святой Девы Марии.
— Но она принадлежит мне, как, скажем, мои волосы. — Агнесса взялась за толстую косу.
— Тогда я сфотографирую вас вдвоем, — робко улыбнулась Марта.
— Моя вера защищает меня, — серьезно ответила Агнесса.
— Только не от Гертруды, — покачала головой Марта.
— Возможно, защищает лучше, чем ты думаешь. — Теперь Агнесса улыбнулась в ответ.
Они еще некоторое время смотрели друг на друга, потом Агнесса медленно протянула холодную, истертую в кровь руку. Марта пожала ее, обхватив обеими ладонями так осторожно, словно это была замерзшая птица, которую нужно отогреть.
А вода из крана продолжала капать.
После завтрака Беккер дает нам официальное командное задание. В комнате на первом этаже нам предстоит содрать обои и выкрасить стены в белый цвет, причем сделать все как можно быстрее. Для этого нужно выявить сильные стороны каждого и распределить роли в команде.
Моя роль для меня очевидна. Как только все начнется, я смоюсь и сделаю то, что планировала прошлой ночью. Осмотрюсь основательно в доме, может, есть другие фотографии или зацепки — нечто, что поможет продвинуться.
— У меня лучше всего получается брать на себя ответственность, — ворчит Том, пока мы вместе с Себастианом бежим по первому этажу.
— Шутки в сторону, — шепчет София и с очевидным отвращением осматривает белый халат маляра, который мне всучила Николетта.
Я не в состоянии ничего ответить, потому что снова вспоминаю, как по-дурацки спорила с мамой из-за зеленого цвета спальни вместо того, чтобы спросить о том, что ее волнует и почему она уже третий раз за год перекрашивает стены.
В комнате уже наготове ведро с краской, кисточки, очень высокая лестница и клеенка. Хотя это помещение едва ли можно назвать комнатой — оно скорее напоминает бальный зал, такой высокий и большой, что здесь одновременно могут вальсировать не меньше пятидесяти пар. Лишь серый, местами прохудившийся линолеум напоминает, что здесь когда-то мог располагаться госпиталь.
