Невольно она облизала сухие губы. После смерти бабушки она не ела ничего подобного. Но девочка не жаловалась, она пообещала себе, что никогда больше не будет ныть. Только если останется непорочной и чистой, она сможет вступить в Христианский девичий союз.
Бабушка очень бы ею гордилась.
— «Бабушка» пишется по буквам б-а-б-у-ш-к-а.
«Ты живешь, дитя мое, — говорила она, — ты живешь, и это все, чего хотели твои родители. Думай о том, что нытье не поможет делу и ничего не изменит. Если уж станет совсем туго, молись Богу и пытайся понять, почему он хочет тебя проверить. Есть Божий промысел на твой счет, и вообще для всех нас. Один хороший план. Поэтому тебе никогда не стоит бояться».
— «Бог», — шепчет она, — пишется по буквам Б-о-г.
Агнесса улыбнулась, она знала наверняка, что слово пишется с большой буквы Б. И все же ей не удалось заставить умолкнуть злой голос внутри, который роптал и твердил, что бабушка такого не сказала бы, если бы встретила тетю Гертруду. Агнесса больно ущипнула себя за ладонь, потому что эта еретическая мысль посещала ее уже не в первый раз.
Гертруда, которая вчера таскала Агнессу за волосы по всей кухне, казалась дьяволом. И Марта иногда втайне называла так Гертруду.
— «Дьявол» пишется по буквам д-ь-я-в-о-л.
Но об этом нельзя думать. Гертруда — это испытание, которое поможет Агнессе продвинуться дальше. Такая взрослая девочка, как она, уже давно должна уметь правильно читать и писать. Бог сам послал ей Гертруду, как Господь проверял Иова.
— «Иов» пишется по буквам… И-о-… Я не знаю, — испугалась она и ущипнула себя за ладонь еще сильнее. — Ты должна это знать! «В» или «Ф», ты должна знать, сосредоточься.
Она вытащила шпильку из косы и со злостью уколола себя в ладонь. Закапала кровь, она слизала ее, чтобы ничего не испачкать.
— «Испачкать» пишется… и-з-п-а-ч-к-а-т-ь.
Она с облегчением присосалась к проколотой руке. Она очень хотела знать, как это пишется.
«Наверное, в этом и есть промысел Божий, чтобы я улучшала себя, чтобы больше прикладывала усилий».
Она сунула шпильку в косу и надеялась, что прическа от этого не сильно испортилась, — Агнесса хотела выглядеть аккуратной, когда ее заберут отсюда. Не тупым дерьмом.
— Это пишется по буквам д-и-р-ь-м-о.
Нужно как-то ускорить процесс, иначе она навсегда останется тупой. Она снова вытащила шпильку из косы и колола себя всякий раз, когда не удавалось вспомнить буквы.
«Агнесса, ты должна исправиться. И-с-п-р-а-в-и-ц-а. Через “и”». Она довольно расправила фартук и села, прислонившись спиной к стене. Совершенно точно. Потому что у Бога, который с большой буквы, для нее есть план. Хороший план, который Пресвятая Дева ей еще покажет.
— П-р-е-с-в-и-т-а-я с «е», как в слове «Дева», как в слове Г-е-р-д-р-у-д-а, и с большой буквы, как Бог.
Не только вид комнаты подстегнул меня придумать отговорку и ускользнуть из бального зала. Я бегу по коридору к лестнице, хочу выбраться, просто выбраться из этих застенок. Я несусь вниз по ступенькам до вестибюля, быстро прохожу и его, распахиваю тяжелую дверь наружу. Глубоко вдыхаю кислород, словно меня несколько дней держали взаперти, в гнетущей атмосфере замка. Потом я просто опускаюсь на выщербленный карниз в тени и пытаюсь успокоиться.
После того как я, потрясенная, спустилась со стремянки, сразу поняла, зачем использовали комнату. До остальных тоже дошло, потому что никто не проронил ни слова. В бальном зале воцарилось молчание.
— Там, внутри, взаперти держали людей, — наконец нарушила я тишину.
— Ужасно! — вздрагивает Филипп.
— Что же это за дом такой? — Том усаживается на пол, поджав под себя ноги, кажется, его тоже потрясло зрелище. Он вытирает мокрый лоб. — Но все-таки очевидно, что комнату давно никто не использует.
София кивает. Она последней поднималась на лестницу и теперь стоит с нами внизу. Она выглядела бледной, и, когда спрыгнула с лестницы, из выреза ее футболки выскочила цепочка. Она тут же рассеянно затолкала ее обратно.
Но слишком поздно, я ее узнала — маленькие жемчужины, которые начинаются черепом и заканчиваются металлическим распятием. Четки, которые я видела на фотографии сегодня ночью!
Я пытаюсь сохранить спокойствие, но, наверное, мне это не очень удается, потому что Филипп тут же наклоняется и озабоченно смотрит на меня, словно я вот-вот снова упаду в обморок.
— Что с тобой? — спрашивает он. — Похоже, ты только что увидела привидение.
В тот момент я сказала, что мне срочно нужно в туалет, и выскочила из зала. Четки Софии и наше открытие меня доконали. При виде чулана я невольно подумала о маминой комнатке с мятно-зелеными стенами.
Хотя снаружи так же жарко, как и внутри, здесь я чувствую себя немного лучше. Закрываю лицо влажными от пота руками. Мама ненавидела жару.
— Я достаточно потею и на работе, — шутила она, и я не могла ее убедить съездить со мной на юг.
Опускаю руки и подставляю лицо солнцу, настолько жгучему, что мне тут же приходится закрыть глаза. Мама никогда не верила в ад и рай, но верила в то, что энергия во Вселенной не теряется.
— Кто знает, — говорила она после какого-нибудь трагичного фильма, — может быть, после смерти я превращусь в сияющий свет.
Я заставляю себя медленно вернуться к входной двери. Снаружи я не найду ответов, все мои ответы — в замке. Только там я выясню, как все между собой связано: кольцо на фотографии в кухне — с детской фотографией мамы в нише, труп неизвестной в маминой машине — с этим домом, четки — с чуланом, который принес столько страданий. И я начну с нее, все начинается с воспоминаний о зеленой комнатке мамы, и меня туда тянет.
Вспоминая чулан, я думаю о том, что нам вчера рассказывала о замке Николетта. Очевидно, вход в эту комнату должен находиться в северном крыле, потому что озеро, на которое выходят окна бального зала, располагается на юге.
И пусть придется идти в закрытую, запрещенную северную часть замка. Запреты меня не волнуют, мама их не нарушала, и где она теперь? Еще раз вдыхаю пряный аромат горного воздуха, потом тяну ручку двери на себя и вновь погружаюсь в мрачную атмосферу замка. Отправляюсь в путь очень тихо, оставаясь настороже, ведь могу встретить по пути Беккера, Николетту или Себастиана. Но в замке абсолютно тихо. Никем не замеченная, я добираюсь до кухни, а оттуда — в северное крыло.
Николетта не преувеличивала, когда говорила, что тут находиться опасно для жизни. В некоторых комнатах в полу дыры, и можно через потолок видеть помещения на верхних этажах. В основном комнаты обставлены старой мебелью: диваны с изношенной бархатной обивкой, столы с кривыми ножками, а со стен свисают полосы выцветших обоев, словно ветки новогодней елки, которые колышет сквозняк, и кажется, что они живые.
Поиски продвигаются с трудом. Замок похож на гидру. Едва открываешь дверь в одну комнату, как обнаруживаешь еще три двери. И каждый раз я пугаюсь по новой причине: то пара уставших белых голубей вылетает мне навстречу в сумрачном свете, то полевые мыши, пробравшиеся внутрь сквозь разбитые или открытые окна.
Наконец мне остается осмотреть последнюю комнату. Когда открываю дверь, уверена, что попала именно туда, куда нужно.
Я в библиотеке. Здесь нет обоев — сплошные полки. Пахнет влажной бумагой, истлевшими кожаными переплетами и пылью. Не могу себе представить, чтобы здесь кто-то находился добровольно. В черном гранитном полу отражается роспись потолка — очень впечатляющие сцены из ада — в том же стиле, что и все картины в замке. Люди в медных котлах либо тела на вертелах, пронзенные демонами, жарятся на огне. Но больше всего меня впечатляет пара злых змиев по бокам лестниц, справа и слева. Они ведут к двум хорам, нависающим над комнатой. Я невольно сдерживаю дыхание.
Стены вокруг заставлены темными полками разной величины, книги стоят не стройными рядами, а как попало. Промежутки в рядах кажутся ранами. Я бы не удивилась, если бы оттуда, с полок, вдруг потекла кровь.
Здесь, внутри, ни птиц, ни полевых мышей, лишь гробовая тишина. Наверное, эта роспись на потолке ввергает любое теплокровное существо в шок, ступор. Даже крыс! Другой двери не видно. Обхожу все полки, и внезапно возникает чувство, что я здесь не одна. Такое же чувство было, когда я поднималась по горе к замку. Останавливаюсь и прислушиваюсь, но ничего не слышно, лишь мое взволнованное дыхание. Вдруг улавливаю тихое шипение. В ужасе думаю, что роспись на потолке с котлами и вертелами оживает. Но потом собираю волю в кулак. Поиск — единственное, на чем я сейчас сосредоточена.
Наконец одна из полок привлекает мое внимание, но я не могу понять почему. Только после внимательного осмотра понимаю, чем она отличается от остальных. В ней нет ни одного промежутка между книгами, но сами тома очень разные. Различные издания Библии и сборники псалмов стоят рядом со списками святых. Книги об оккультизме и сатанизме спокойно соседствуют с сочинениями Майстера Экхарта[5] и святой Хильдегарды Бингенской[6],здесь же книги монастырских рецептов, отчеты миссионеров из Лондона и сборники проповедей различных пасторов.
