Андрей Курков - Город для отдыха героев враждующих армий

 привыкал к ее взгляду.

 Взгляд зеленых глаз в какие-то моменты становился очень твердым и

 сильным, выдержать его было нелегко, особенно если в нем не светились

 искорки улыбки.

 Мы разговаривали. Моя рука время от времени машинально двигала по

 поверхности столика пустую кофейную чашечку на блюдце. Ее пальцы иногда

 дотрагивались до ножки широкого бокала, тоже пустого, со следами съеденных

 взбитых сливок и без следов губной помады. Почему я обратил на это

 внимание?! Наверно мое детство в Америке видело в разных бистро и кафе

 множество чашечек и стаканов с этими красными отпечатками женщин и это

 всегда заставляло меня с опаской и настороженностью относиться к слабому

 полу. В тот момент я поймал себя на радостном чувстве облегчения оттого,

 что Ирина не оставляла красный след на краешке бокала. Не все можно

 объяснить, особенно, если оно связано с детством и тогдашним восприятием

 красочного мира, который имеет привычку становиться тусклее с прожитыми

 смотрящим человеком годами.

 - Я чувствовала, что мы больше с ним не увидимся, - рассказывала

 Ирина историю своей жизни. - Хотя он так обещал вернуться... Он наверняка

 делал все, что мог, но я почти уверена, что среди живых его больше нет...

 Я, кажется, даже не заметил, как наша беседа стала настолько

 доверительной и искренней. Теперь я знал об Ирине много крат больше, чем

 она знала обо мне. Вероятно потому, чго она долго молчала и никто не

 предлагал ей возможность выговориться. Ее пребывание в городе не было

 случайным. Сюда она приехала вслед за своим героем и те двадцать дней,

 которые они провели вместе, стоили, по ее рассказам, двух жизней, прожитых

 врозь. Но потом он возвратился в свою армию, пообещав как можно скорее

 вернуться в город. Ирина осталась его ждать, добровольно взяв на себя этот

 труд в кафе. Потом она слышала, что армия, в которой служил ее Кристоф,

 попала в окружение и многие погибли. И то, что уже несколько месяцев в

 город не прибывали на отдых герои из этой армии, подтверждало наихудшие

 опасения. Я не почувствовал по ее рассказу, что она до сих пор ждет

 Кристофа. Но, поняв, как сильно она ждала его, я позавидовал парню,

 несмотря на то, что его, может быть, уже не носит земля на своих

 просторах.

 - Я сварю еще кофе, - поднявшись, сказала она и уже совсем другой,

 свободной походкой пошла в глубь пустынного кафе.

 Я сидел за столиком, пытаясь понять, почему человек так быстро может

 изменить в себе почти все: и голос, и взгляд, и походку. Должно быть, та

 походка, за которую я прозвал девушку из кафе "балериной", принадлежала

 официантке, а, присев за мой столик, девушка сразу стала Ириной и, как я

 потом узнал, Ирина говорила другим голосом и другими интонациями, она была

 другим человеком, человеком, который, наверно, понравился мне даже больше

 "балерины", но если думая о "балерине", я не становился задумчивым и

 серьезным - во мне возникала легкость свободной жизни и с этой легкостью я

 хотел увлечь в свободное паренье над этим миром чувств и ощущений

 симпатичную легконравную девчушку, то уже думая о Ирине, я понимал,

 насколько я тяжелее воздуха и слабее ветров, которые могли бы подчиниться

 ее зеленоглазому взгляду.

 - Ну вот, - она поставила чашечки на стол и присела. - А твой друг

 так и не пришел?!

 Она сказала "твой"! Это меня больше, чем поразило. Но с другой

 стороны я знал теперь о ее жизни столько, сколько может знать о ней лишь

 человек, с которым она давно на "ты". И это тоже надо принять спокойно.

 Здесь неуместны ни американская эмоциональность, ни северная сдержанность,

 ни восточная слащавая улыбчивость, за которой, как позади восточных

 базаров, кроется лишь сыпучий песок.

 - Может он или я что-то перепутал?! - допустил я, не желая признаться

 в том, что упоминание друга было простым детским обманом.

 И вдруг в кафе вошел Вацлав. Увидев нас, он прямиком направился к

 столику.

 Ирина вспорхнула со стула и застыла.

 - Кофе и что-нибудь еще! - заказал, садясь на только что

 освобожденный стул, мой друг.

 Ирина кивнула и легко той самой балетной походкой удалилась.

 Я смотрел на Вацлава и едва сдерживал себя от того, чтобы не сказать

 ему какую-нибудь глупость. До чего все-таки хорошо уметь себя хотя бы

 иногда сдерживать.

 - Привет, старина! - радостно воскликнул Вацлав, уставившись мне в

 глаза. - Ты, кажется, в полете?!

В РЇ РєРёРІРЅСѓР».

 По улице за стенкой кафе прошли люди и это их движение как бы

 разбудило меня, возвратило на землю.