— Боже! Боже! Боже! Я не вынесу этого. Эй, ты! — она повернулась и взглянула на Серену, которая с самого взлета сидела абсолютно неподвижно, завернувшись в свой хайк. — Как тебе удается не чувствовать жару? Эй, ты!
Серена не ответила. Ее глаза были открыты, но она, видимо, спала.
— Конрад, встряхни ее! — приказала Синтия Борэйн.
— Да, Синтия. — Ломан отстегнул ремень.
— Вы собираетесь искать Бога?
Слова были настолько неожиданными, что все трое с открытыми ртами уставились на старика.
— Разве он не должен называть ее мемсаиб? — шепотом поинтересовался Ломан.
— Не думаю, — ответил ему Уайльд. — Да, мы ищем Бога.
— Бог благ.
— Лучше бы ему быть таким, — заявила Синтия Борэйн.
— Он сделает из вас новую женщину, дитя мое.
— Я уже слышала это.
— Он скажет: вы должны поведать мне ваши самые затаенные ваши мысли. Раскройте ваше сознание. Сообщите мне, о чем вы мечтаете, пробуждаясь в ранний утренний час, лежа в теплой ванне, испытывая оргазм.
— Послушай-ка, — вмешался Ломан. — Ни один черный чурбан не смеет грубить Синтии Борэйн.
— Я обращаюсь к вам, мисс Борэйн, — невозмутимо продолжал старик. — Скажите мне, что в жизни вызывает у вас отвращение?
Синтия Борэйн подняла голову. Ее щеки начали наливаться кровью.
— Если вы устроите здесь истерику, то несомненно убьете всех нас. Это не может быть вашей целью. Вы знаете так же хорошо, как и я, что ваши знаменитые вспышки обычно бывают преднамеренными, и вызваны ребяческим желанием быть в центре внимания. Но почему вы стыдитесь говорить о ваших проблемах? Даже просто допустить их существование? Разве не за этим вы приехали сюда? И разве ваши проблемы не известны всем и каждому? Вы — Синтия Борэйн. Ваш отец умер и оставил вам большое состояние, вот и все. И вы посвятили свою жизнь суетной погоне за удовольствиями, а в вашей цивилизации главным удовольствием считается сексуальное возбуждение. Вы потратили всю прожитую жизнь на поиски волшебного эликсира, благодаря которому миг экстаза должен превзойти все остальные, вы сменили восемь мужей и неисчислимое множество любовников, но наконец поняли, что такой миг недоступен, и обнаружили, что сходите с ума, потому что не в состоянии найти ничего такого, что принесло бы вам удовольствие.
Но почему нужно стыдиться такой жизни? По крайней мере она была частью того образа жизни, который доступен очень малому количеству людей, а теперь, когда вы решили отказаться от него, то должны найти возможность оглянуться назад, не испытывая при этом никакой эмоции, кроме, пожалуй, интереса. Мисс Борэйн, я говорю вам, что такой вещи как стыд не может быть у мыслящего человека. Стыд предполагает, что человек хуже окружающих, а это невозможно. Ведь все мы грязны в глазах небес.
Синтия Борэйн глядела на него, не отрывая глаз. Краска отхлынула от ее лица.
— Я не обсуждаю свои личные дела публично, — сказала она. Я устала. Очень устала. Мне сказали, что я смогу отдохнуть в этом месте, которое называется Центром Вселенной. Это все, чего я хочу — отдохнуть.
— Бог даст вам больше, чем просто отдых, дитя мое. Он омолодит вас, сделает из вас новую женщину. Потому что многие из ваших бед порождены вашим возрастом. Ах, да, сорок пять — трудный возраст для женщины, но не для Бога.
— Сорок пять? — щеки Синтии Борэйн снова зарделись.
— Это лучший из всех возможных возрастов. Достаточно зрелый, для того, чтобы научиться не строить из себя дурака, и достаточно молодой, чтобы успеть познать большое счастье в более поздние годы. Но чтобы достичь этого, вам необходимо вручить свой разум Богу, поведать ему самые сокровенные мысли, уподобиться глине в его руках.
— Лучше спите дальше, — отрезала Синтия Борэйн. — Конрад, я, пожалуй, стану глиной в чьих угодно руках, если не поем чего-нибудь.
— Я посмотрю в наших чемоданах, — откликнулся Ломан. — У меня был шоколад.
— Ваши чемоданы в Кано, мистер Ломан, — остановил его старик.
— В Кано?
— То-то я не заметил, чтобы на борт грузили багаж, — вставил Уайльд.
— Он не потребуется вам в Центре Вселенной. И что касается еды, то она будет, когда мы приземлимся. Стоит ли переживать из-за нескольких часов голода?
Лицо Синтии Борэйн превратилось в пылающий темно-красный шар.
— Давайте-ка проясним все до конца. Вы хотите сказать, этот болван Харизм забыл наш багаж?
— Не забыл, мисс Борэйн. Он никогда не посылает чемоданы.
— Но как же наша одежда? Сколько времени мы проведем в этом Центре Вселенной?
— Кто знает, мисс Борэйн? Это могут быть недели, а могут быть и месяцы.
— Месяцы? Не имея возможности переменить одежду?
— Бог позаботится о вас, мисс Борэйн. И что такое одежда? Пойдет дождь? Тогда лучше всего будет голая кожа. Станет холодно? Можно будет укрыться одеялом. Поднимется ветер? От него есть укрытия. Вы считаете необходимым скрыть свою наготу? Для этого нет лучшей одежды, чем хайк. А теперь я хочу предложить вам немного конфет. Они немного утолят ваш голод. — Он извлек из широких одежд круглую коробку и раскрыл ее.
— Похоже на рахат-лукум, — заявил Ломан.
— Это не он. Но вам наверняка понравится. А мне будет приятно, если вы разделите со мной немного еды. Смотрите. — Он положил в рот одну из мягких конфеток.
— Они неплохие на вид, — признала Синтия Борэйн.
— Действительно, — согласился Ломан.
— А вы, мистер Уайльд? — пригласил старик.
Уайльд увидел устремленный на него взгляд Серены. Она вся спряталась под накидкой, видны были только ее глаза. Он взял одну из конфет; она издавала характерный аромат, немного напоминавший марципан.
— Очень вкусно.
— Я знал, что вам понравится, мистер Уайльд. А ты, дитя мое?
Серена тоже взяла конфету.
— Теперь мы все почувствуем себя лучше, — сказал старик. — Мисс Борэйн, вам приходилось слышать о борборе?
— Нет.
— В него входит несколько компонентов, но главный из них — сок растения, известного под названием caloptropis procera. Белая жидкость, извлеченная из коры. Мистер Уайльд, вы знаете, что женщины пустыни используют борбор против своих врагов?
— Что? — Ломан конвульсивно сглотнул.
— Именно так, мистер Ломан. Одна-единственная капля чистого борбора, попавшая в глаз, немедленно ослепит мужчину. Ну, и женщину, конечно. А при приеме внутрь эта жидкость поражает мозг, подавляет волю, обращает человека в бессмысленный ком глины.
— О, мой Бог! — воскликнула Синтия Борэйн. — А я съела это.
— Вам нечего бояться, мисс Борэйн. Смесь, которую ваш желудок в настоящий момент переваривает, не принесет вам длительного вреда; она была очень тщательно приготовлена. А Богу нужен ваш мозг, чтобы изменить в нем устоявшиеся оценки того, что есть жизнь. Он восстановит его должным образом, вы скоро убедитесь в этом. Вне всякого сомнения, конфета уже оказала на вас успокаивающий эффект, удаляя опасения, закоренелые подозрения, порождая в вас желание поверить мне, довериться мне, вручить себя мне.
Уайльд понял, что старик прав. Ему казалось, что на шее у него ничего нет. Он отчаянно попытался встать, хотя на самом деле это не казалось ему сейчас важным. Невероятным усилием он разогнал клубящиеся облака, поднимавшиеся из глубин его мозга и пристально посмотрел в улыбающиеся глаза. Собрав все свои силы, он перегнулся через проход, схватил старика за бороду и дернул.
— А теперь, мистер Уайльд, скажите, почему вы так поступили? — спросил старик.
Уайльд медленно, преодолевая нежелание мышц, открыл и закрыл рот; его язык, казалось, был полон свинца.
— Я хотел увидеть лицо Бога, — ответил он.
Укуба улыбнулся. Как Уайльд и предполагал, его борода оказалась фальшивой, но он конечно же был достаточно стар и вполне мог бы иметь такую же настоящую. Кожа была бледной, а лоб высоким. Большой прямой нос разделял два огромных темных глаза. Его лицо представляло собой путаницу сплошных морщин, на скулах уже не осталось плоти, но глаза были живые и веселые.
— Вы решительны и проницательны, мистер Уайльд. Да, я — Бог.
— Вы не считаете свое имя несколько нескромным? А как вы называете Вседержителя? Аллахом, Иеговой или Господом?
— Я не выдаю себя за Создателя, мистер Уайльд. Слово «бог» в моем понимании означает того, кто обладает силой и властью. У меня есть и сила и власть. Больше всего мне нравится латинская форма, dominus, из которой следует, что бог доминирует во всем, что его окружает. Я доминирую во всем окружающем, мистер Уайльд. Я доминатор.
— Я не хотела быть невежливой, мистер Укуба. — На лице Синтии Борэйн было необычное для нее мягкое выражение. — Я не знала, что это вы. Надеюсь, что я не оскорбила ваши чувства.
— Но мисс Борэйн, как могли вы оскорбить мои чувства? Разве мысли о муравье, ползающем по полу у ваших ног, могут обеспокоить вас? Ну, а теперь расскажите мне о самом заветном из ваших желаний. Откройте мне самые глубины вашего сознания.
