Ничего не поделаешь, переходный возраст.
Меня они заметили издали, и чем ближе я подходила, тем пристальнее они меня рассматривали. Переговариваются друг с другом. Наверное, гадости какие-нибудь говорят. Сопляки, юношеская гиперсексуальность — дело жутко неприятное.
Я уже почти подошла к ним, как вдруг они начали расходиться. Вернее, двое остались стоять, двое или трое — я не разобралась — зашли в подъезд, а один, самый длинный и, наверное, самый старший, быстрым шагом направился к скверику возле дома.
Странно.
Впрочем, странного-то как раз ничего нет.
Как известно из специальной литературы, матерые преступники часто используют молодежь для каких-нибудь мелких поручений. Вроде того — посмотреть за квартирой дяденьки Чумака, сообщить, если такая-то покажется рядом.
Все просто.
В квартиру заходить бесполезно, да там, скорее всего, никого нет. Я взяла с места старт и побежала за длинным. Он оглянулся, чуть не упал и тоже перешел на бег. Напугался, бедный.
Он миновал калитку и углубился в сквер. Плохо бежит, неравномерно, да еще ртом дышит. Я кинулась наискосок, перепрыгнула невысокую ограду. Все, почти догнала. Еще один рывок, и я с силой толкнула его в спину. Парень, вскрикнув, покатился по жухлой траве.
Я остановилась.
Он, тяжело дыша, попытался сесть, но снова упал на спину — я ударила его ногой в плечо.
— Лежать!
Он послушно улегся.
Я оглянулась — двора отсюда уже не было видно, следовательно, и нас со двора нельзя заметить тоже. Но в любом случае нужно уйти подальше, там и наскоро поговорить, пока малолетняя шпана не позвала кого-нибудь постарше. Я перевела взгляд на своего пленника: вовсе он не парнишка, ему уже, наверное, за двадцать, просто черты лица мелкие, мальчишеские.
Я внимательнее посмотрела на него — какое лицо знакомое.
Он тоже пристально меня разглядывал.
Постойте, а это случаем не?..
— Карась?! — узнав, изумилась я.
— Танька, ты, что ли? — спросил он в свою очередь.
Он начал вставать, я схватила его за плечо и подняла.
— Двигаем отсюда, Карась, скоренько.
— Куда? Зачем? — заныл было он, но я уже крепко взяла его под руку, и мы как можно быстрее побежали из скверика к ближайшей дороге.
Карася я последний раз видела несколько лет назад. Когда я снимала квартиру в этом районе, он был моим соседом по лестничной клетке. На самом деле его звали Васькой, фамилия — Карасев, отсюда и прозвище. Он жил с матерью, крикливой и неопрятной женщиной, базарной торговкой. Муж ее, Карасев отец, ушел от них вскоре после рождения сына, и Ваську воспитывала мать, вкладывая в него премудрости жизни посредством ремня. Наверное, оттого Карась и вырос таким забитым и несамостоятельным человеком, каким я его помню.
Закончив девять классов, он хотел поступать в ПТУ, но неожиданно для всех загремел в исправительную колонию для несовершеннолетних: он с приятелями вскрыл какой-то коммерческий киоск. Их взяли на месте преступления, сразу отвезли в следственный изолятор. Был суд, этим самым приятелям дали по условному, а Карасю — два года. Мне даже кажется, что он пошел туда с радостью, лишь бы не возвращаться домой — мать бы его точно прибила.
Выйдя из колонии, на свободе он походил недолго — спустя год попал уже на взрослую зону, по-моему, опять за какую-то кражу.
Когда он освободился, то я уже поселилась в его доме — в квартире напротив. Помню, ходил он все время гоголем, носил рубаху с закатанными рукавами, почти всегда не застегивал ее — щеголял лагерными наколками.
Я тогда заканчивала юридический институт, и в хахалях у меня был один мент, старлей Миша. Как-то раз мы с Мишей сидели у меня, а мать и сын Карасевы шумно выясняли отношения на лестничной площадке. Миша пошел их утихомиривать, а Васька был пьян, и то ли в драку полез, то ли сказал что-то не то… В общем, Миша доходчиво объяснил Карасю его социальный статус и напомнил, что свободой нужно дорожить.
Карась внял и утих.
С того случая он стал меня уважать и даже немного побаиваться, но жили мы мирно — соседи все-таки.
Я поймала очередную на сегодняшний день тачку, мы доехали до какого-то кафе, и я велела остановиться.
Все время, пока мы были в машине, Карась молчал, исподлобья на меня поглядывая. Что-то он последнее время стал какой-то хлипкий, заморенный. Хотя он, впрочем, никогда атлетическим сложением не отличался.
Мы зашли в кафе и сели за столик.
— Кофе пить будешь, Василий? — спросила я. — Угощаю, давай не стесняйся.
— Я пиво лучше, — буркнул он.
— Как скажешь.
Я заказала чашечку кофе и бутылку «Балтики», единичку.
— Ну, рассказывай, сосед, как живешь, — начала я разговор, — почитай, года четыре не виделись. Если не больше.
— Да как живу, — Карась после пива заметно расслабился, — ходку еще одну сделал. Вот, вернулся недавно.
— Чего же ты такого натворил опять?
— Да не повезло один раз, тачку раздевали ночью. Патруль подошел, ну и… На зону, на зону-у… — запел он, горделиво приосанившись.
Он совершенно не изменился.
— Ну, а мать как? — поспешила я сменить тему.
— Также все. Теперь семечками торгует.
— А ты молодежь развлекаешь?
Он промолчал, сделав вид, что очень увлечен своим пивом.
Я положила на стол локти и, вплотную придвинувшись к нему, спросила зловещим шепотом:
— Слушай, Карась, а ты чего побежал-то?
— Куда побежал? — открыл рот Карась.
— Ты дурачком-то не прикидывайся. Кто меня стеречь велел?
— Стеречь? Ты чего, Танька, кто ж тебя стерег-то? — напряженно засмеялся он.
Так, хватит издеваться надо мной!
— Достал ты меня, Карась, — вслух сказала я.
Я полезла в карман, попутно как бы ненароком задрав свитер, продемонстрировала ствол.
Карась притих.
Достала из кармана пачку денег.
— Смотри, Василий, — сказала я, — расскажешь мне все, получишь это. Нет — поедешь со мной.
— А что я сделал-то?
— Это мы по дороге придумаем.
Карась помолчал, пожевал губами. Про пиво он уже и думать забыл.
— По дороге куда? — спросил он.
Ах ты, гнида, он еще допросы мне устраивает!
— А вот туда, — я снова достала свою незаменимую липовую ксиву.
— Все-таки в менты подалась… Всегда с мусорами якшалась… — упавшим голосом сказал он.
— Какие менты, Васенька, Бог с тобой. Эф-эс-бэ, — по слогам произнесла я, — дошло?
До Карася, видимо, дошло. Он тоскливо посмотрел в сторону выхода. Я перехватила его взгляд:
— Свалить хочешь? Ну, попробуй еще раз, все равно ты бегать не умеешь.
Он опустил глаза и принялся грызть ногти на татуированных пальцах.
— Тань, — вдруг тихо сказал он, не поднимая головы, — отпусти меня, а? На зону я не хочу больше, а скажешь тебе чего, меня же потом башки лишат.
Так, уже теплее.
Я снова наклонилась к нему.
— Вот здесь, — я постучала кончиком пальца по пачке денег, — сто долларов, свалишь в другой город, никто тебя не тронет. В противном случае пойдешь срок мотать за соучастие, — я на секунду задумалась, — в чем-нибудь, а уж на допросах я тебя твоим дружкам постараюсь сдать. Доступно?
— Не по-соседски поступаешь, Татьяна, — с угрозой начал Карась, — я…
— Закройся.
Он замолчал.
Потом отхлебнул из бутылки.
Сейчас расколется, деваться ему некуда.
— Ладно, хрен с тобой, слушай.
Я кивнула. Получилось!
— Чума меня послал, — сказал он.
— Чумак, что ли?
Он испуганно посмотрел на меня:
— А откуда ты знаешь?
— Продолжай.
— Ну вот, он говорил, если его баба будет искать, пацанам его свистнуть. Они в скверике в кафе сидели. Фотографию он твою показывал, да я тебя что-то не узнал. Красивая ты стала. Как кинозвезда какая.
Я усмехнулась. Вот еще! Комплиментами начал одаривать, задабривает, что ли? На женскую психику действует? А вот откуда они фотографию взяли интересно?
— Давай, давай, дальше.
— А чего дальше? Чума с квартиры съехал. Вчера мужичонка какой-то прибегал к нему, — Карась ухмыльнулся, — стебанутый совсем мужичонка, орал чего-то. Я у подъезда с малолетками стоял, слышал.
— Понятно, — сказала я, — а куда Чума твой переехал?
— Да откуда я знаю? Он мне что, докладывается, что ли? Попробовал бы я спросить… Они б меня, как того мужика…
— Какого мужика?
— Ну, прибегал который. Пацаны чумовские его в подвал водили. Может, пришили или еще чего. Не знаю. Только он кричал, сопротивлялся, не хотел идти.
Ну что же, вот и не поквитаться нам, Григорий Львович. Жаль.
— Ну-ка, Карась, вспомни хорошенько, куда мог Чума уехать?
— Да не знаю, говорю же… Хотя… Ну, на дачу на свою мог. Он там часто жил, если шухер.
— Где дача? — спросила я.
— Он про нее не особенно распространялся. Где-то у поселка «Сокол», по-моему, — проговорил он неуверенно.
