Здесь и жила семья Щукиных, связанная с Купцом близкими родственными узами. Мой визит к ним выглядел бы странно, и я наблюдала их со стороны. Они ничего не знали о судьбе сына: почту сюда не возили, телефона в поселке не было. Зятя, то бишь Купца, я тоже не видела. Оставалось ждать.
В начале третьих после моего приезда суток в Светлом появился Гром. Его грузовик остановился у края села, неподалеку от дядь-Лехиного дома. Я вместе с мальчишками пошла «посмотреть» на беженцев и, естественно, убедиться, что все в порядке. Из кузова медленно спускались уставшие от дорожной тряски и постоянного страха не успеть выскочить люди. Две большие чеченские семьи — в основном дети — и одна русская женщина с двумя сыновьями — подростком и малышом.
Гром деловито вышел из машины, обошел ее снаружи, искоса глянул на меня и полез под капот. Ахмара с ним не было.
Постепенно к группе беженцев подтянулись случайные свидетели приезда, и Гром, захлопнув капот, что-то сказал.
— Ты говорил десить тысич до Хасавюрта! — громко возмутилась молодая чеченка.
— У меня теперь ремонта на пятнадцать! — вспылил Гром.
Беженцы вступили с ним в яростную перепалку. Гром не уступал. Наконец толстая чеченская старуха, так и не сумевшая спуститься из кузова, сказала что-то на своем языке, и молодые стихли. Мужчин с ними не было, и поговорить с Громом по-мужски было просто некому. Старуха подозвала к себе внука, вытащила из своей оттянутой мочки массивную золотую серьгу и протянула мальчишке. Тот мигом снова вылез из кузова и протянул серьгу Грому.
— Надо сходить оценить, — засомневался Гром и в сопровождении молодой чеченки тронулся куда-то вдоль по улице. Чеченка неотступно следовала за ним, на ходу переговариваясь с теми, кто оставался у машины.
«Ахмар где-то здесь, — догадалась я. — И уже начал зарабатывать деньги!» Я внимательно пригляделась к беженцам и еще раз мысленно поблагодарила Ахмара за помощь: посади меня в эту машину, и я бы среди них совершенно затерялась. Я потихоньку побрела домой, понимая, что произношу это слово уже без кавычек. Никаких предупреждающих знаков не было, аппаратура связи сигналов опасности за минувшие двое суток не получила, а значит, все шло как надо. И уже когда я почти подошла к своему двору, я увидела: Гром и чеченка возвращаются, и чеченка зажала в руках деньги — видимо, сдачу от бабкиной серьги.
Гром сумел уговорить своих пассажиров остановиться в Светлом до вечера, но у меня не появился, демонстративно проковырявшись дотемна в своем уже изрядно потрепанном грузовике.
Еще через две ночи Гром снова появился в Светлом с грузом муки из Дагестана, скинул ее у Ахмара, а сам отправился дальше — в сторону Грозного.
Денег в поселке не видели уже два года, но Ахмар охотно и недорого отдавал муку за золото, и товар хотя и очень медленно, но шел. Жизнь налаживалась, и придуманные в тишине мирного города Тарасова легенды постепенно обрастали плотью и кровью, а иногда — слезами. Это было хорошо. Я регулярно ходила вместе с Ленкой на огороды собирать мелкую, но уже съедобную картошку — прямо над поселком, на невысокой сопке, простирались неполивные поля местных жителей. Там же мы ломали молодые ветки для наших коз, чтобы потом кормить их с рук — эти капризные твари не ели ничего упавшего на землю. И в какой-то момент я поняла, как немного, оказывается, надо, чтобы образованная, с серьезными претензиями молодая городская особа привыкла к отсутствию света, газет, телевидения, теплой воды и даже, извините, унитаза. Единственное, чего мне не хватало, это общения, но в этом сонном, райском месте постепенно умирало все.
На огородах же я познакомилась и с младшей сестренкой Щукина — Катькой. Полненькая болтливая четырнадцатилетняя деваха рассказала мне все, что знала, а знала она все! Семья Щукиных не представляла собой ничего таинственного. Хозяйство тянула на себе мать. Старшая дочь Щукиных Женя, неудачно познакомившись со «своим военным», так до сих пор и не определилась — замужем она или нет. Она никогда не хотела скитаться вместе с ним по общагам, а сейчас, с началом войны, и «муж» прорывается к ней все реже и реже. Средний — Саша — ушел в армию, служит под Тарасовом и должен осенью вернуться, но мать что-то не верит, да и не хочет, чтобы он возвращался сюда — на Кавказ.
Так все и шло. Гром приспособился ездить по руслу реки и с легкостью проходил самое опасное — чеченские посты; российские он просто купил. Он уже ввел за правило останавливаться на дневку в Светлом — у тети Дуси, чтобы ночью «на ощупь», по руслу реки объезжать последних перед дагестанской границей чеченцев. Ахмар наладил прочный бизнес, перезнакомился с половиной поселка и плотно приклеился к местной вдовушке. А я просто стала одной из многих неприметных поселковых женщин.
Но однажды изменилось все.
Я проснулась от стука в окно. Заскрипев кроватью, поднялся и пошел к выходу дядя Леха. Чиркнул спичкой, зажег керосинку, подошел к окну…
— Открывай! — с кавказским акцентом властно потребовали снаружи. Звякнула щеколда, и — сначала в сенях, а потом и на кухне — раздались тяжелые шаги. Я сосредоточилась; это был высокий мужчина килограммов под сто весом.
— Кто в доме? — спокойно спросил кавказец.
— Две женщины и я, — извиняющимся тоном ответил Леха.
— Покажи. Здесь — что?
— Кладовка.
— Здесь? — Дверь в мою комнату открылась, и я, прикрыв глаза ладонью, приподнялась с матраса. Дверной проем загораживал огромный мужик в форме, а сзади с керосинкой стоял Леха.
— Это племянница моя…
— У тебе не было племянница! — торжествующе заявил мужчина. — Иди сюда, почему сзади стоишь? Свети!
Леха суетливо протиснулся мимо боевика и подбежал ко мне.
— Вот… племянница… из Грозного пришла… Юлей зовут… — Он старательно поднес керосинку к моему лицу, чтобы боевик мог видеть, что я — не вооруженный до зубов русский солдат. Я села, закрывшись одеялом.
— Из Грозного?.. — Боевик усмехнулся. — Не нравится тебе, Юля, русский бомбы?
— Не нравятся, — честно призналась я.
Боевик оглядел комнату, тронул ногой мою сумку и вышел. Леха быстро последовал за ним и аккуратно затворил дверь. В комнате снова стало темно.
— Кто еще есть? — донеслось из комнат.
— Сюда, пожалуйста, — суетился Леха. — Это Лена.
— Кто такая?
— Беженка… из Гудермеса…
— У тебя приют, да? — хохотнул боевик.
Я задумалась. Он сказал: «У тебе не было племянница». Значит, кто-то их проинформировал, причем быстро. Если сейчас все обойдется, больше трогать не будут, решила я. Я снова легла и подтянула одеяло к лицу. Неожиданно я ощутила себя маленькой и беспомощной, как если бы мне было десять лет и я не могла убить трех-четырех таких мужиков за пятнадцать секунд ближнего боя. В Югославии так не было. Почему? Почему там я ничего не боялась? И чего я боюсь здесь? Я лежала и ждала, пока ответ не пришел сам. И я не была готова к такому ответу. Здесь я не чувствовала себя до конца правой.
«Все, Багира, хватит! — приказала я себе. — Нельзя об этом думать. Ты здесь только для опознания. Тебе даже убивать не придется — мужчины все сделают. Все, Багира! Спать!»
И вдруг меня как подкинуло! Ахмар! Если информатор навел боевиков на меня, то уж тем более он навел их и на него! А мужику так просто не отделаться… Я судорожно вытряхнула сумочку и вытащила битый, заклеенный скотчем и испачканный в пудре китайский калькулятор. Быстро набрала «0147.3226 —» и нажала сброс. Сейчас у Ахмара должен включиться «будильник» электронных часов, и он примет сигнал опасности. Я подождала, но подтверждения приема сигнала не было. Ждать дольше я не могла.
Я откинула одеяло, натянула джинсы и черную футболку, стремительно зашнуровала кроссовки и выглянула за дверь — «гость» уже ушел. Огородами и задними дворами, стараясь не поднять собак, я в считанные минуты добралась до вдовушкиного «поместья». Там, на той стороне широкой улицы, на веранде маленького дома горел свет. Вот свет качнулся, его закрыла чья-то тень, и из калитки вышли бородатые камуфлированные мужчины и в середине, с завернутыми за спину руками, — Ахмар Мехиев.
Я вгляделась: мужчин было шестеро, вооружение — стандартное, двигаются тихо, спокойно — не пацаны. Я присмотрелась внимательнее: вдвоем с Ахмаром мы бы их положили, но одна… в рукопашном, пожалуй что и нет.
Мне срочно нужен был Гром. Где-то сейчас, под утро, он должен заехать в поселок с партией сахара. Я тихо вползла в сиреневые кусты, развернулась и помчалась к Грому — его дом был по пути движения группы. Учуявший чужака тети-Дусин пес заворчал, несколько раз гавкнул и, лениво потянувшись, вышел посмотреть, кто это шарашится по ночам в его дворе.
— Тихо, Абрек, тихо, — прошептала я, и пес, еще раз зевнув, уселся у калитки, полностью перекрыв своим чемоданообразным туловищем путь к отступлению.
