Дым начал группироваться над полковником.
- Вы зацикленный кретин. Вы пытаетесь скрыть от меня секрет изготовления препарата. Скрывайте, мне на него наплевать. Вы надули Рабиновича. Что ж, раз вы не хотите со мной работать, я вынужден применить некоторые действия, противоречащие вашей морали. Лейтенант Барсукова зайдите ко мне.
Дверь о творилась и в военной форме, передо мной появилась лучшая подруга Наташи, она же прикомандированная ко мне лаборант недоучка Аля.
- Ну как?- обратился к ней полковник.
- То что проявили, я принесла с собой.
Она вытащила пачку фотографий и вывалила их на стол.
- Вот все, что есть.
- Ох какие видики. Вы смотрели их лейтенант?
- Да полковник, это все аморально.
- Вы слышали Воробьев, это все аморально.
Он протянул мне свои руки-сосиски с фотографиями. На всех фотографиях мы с Наташкой предавались любви в номере гостиницы. Это были красивые позы и Наташка была прекрасна.
- Мне очень нравиться, - сказал я.
- Да это же разврат, - рявкнула лейтенант Аля.
- Чего вы понимаете в сексе, лейтенант. Вы наверно и мужика настоящего не нюхали. Это любовь. Обязательно женюсь, как приеду.
Лейтенант зашипела, как змея. Полковник ухмыльнулся.
- Успокойтесь лейтенант, он нам все равно натянет нос, если жениться. Ему даже аморалку не пришить. Идите лейтенант.
Она повернулась, красиво вильнув бедрами, и ушла.
- Здесь мы тоже прокололись Виктор Николаевич. Что ж, это ваше счастье. Хочу вам сказать, катитесь вы от сюда к чертовой матери. Чтоб сегодня, я вас не видел. В ваши дерьмовые дела я лезть не хочу и так слишком много вони. Поэтому пока. Документы возьмете у администратора гостиницы.
Мухи затихли. Одна, взвизгнув на высокой ноте, тут же затихла, стыдливо побежав по стеклу.
- До свидания полковник.
Я хлопнул дверью и услышал заглушенный вой взбудораженных мух.
- Наталья, удираем от сюда скорей, - ворвался я в номер Натальи.
- Что, пришел телетайп?
- Пришла твоя подруга, в образе лейтенанта КГБ.
- Какая подруга? Господи кругом обман, - поняла она - Где же правда?
- Правда то, что мы уезжаем. Собирай вещи.
В институте было предпохоронное затишье. В вестибюле, на обыкновенном канцелярском столе, стоял портрет Борис Залмановича, обвитый креповой лентой и несколькими грустными цветами. Я помчался по лестницам в лабораторию к Любовь Владимировне. Она сидела в пустой комнате, за своим столом, обернувшись на стук двери.
- Виктор, - только и могла произнести она.
- Здравствуй Люба, - я подошел и поцеловал ее в голову - Когда похороны?
- Сегодня. Я ждала вас. Я знала, что ты приедешь. Внизу ждет машина Геннадий Федоровича. Поехали, а то он нервничает. Она поднялась и, как лунатик, двинулась мимо меня. Я заскочил в свою комнату, схватил за руку Наталью и рванул с ней по лестницам, догонять Любу. В машине, мы сухо поздоровались с Геннадий Федоровичем, расселись по сиденьям и тронулись в путь.
- Как вы нашли Валериан Павловича? Сработались с ним? - спросил Геннадий Федорович.
- И да, и нет.
Геннадий Федорович переглянулся с Любой.
- То есть...?
- Приглянулся я ему до такой степени, что он предложил мне работать у него. Личный самолет обещал. Но я отказался и, после попытки испугать меня, в течении пол часа вытурил нас со своей территории.
- Что он предложил вам делать?
- Канцероген, который смог бы отравить пол Америки.
- Да, слишком большой размах. Рабинович ему часто звонил?
- Наверно, по крайней мере, увольнительную давали только Наталье.
- Ты получил мое последнее письмо?- спросила Люба.
- Да. Так куда он дел Валентину Степановну? Отвязался ли он от нас?
- Валентину, Рабинович задвинул в какой-то институт, рядовым научным сотрудником, - сказала Люба - А вот по поводу тебя, то жди предложения получить личный самолет.
- Неужто отказался от идеи завладеть препаратом.
- Нет, не отказался. Он просто проиграл первый раунд и во втором изменит тактику.
- Он сегодня будет на кладбище?
- Будет и, даже, будет выступать с речью.
- Это серьезно Геннадий Федорович?
- Виктор, прошу тебя, только не устраивай скандала, - забеспокоилась Люба - Пусть выступает. Там будет много людей, которые не в курсе наших дел. Тебя, просто, не поймут. Рабинович величина, а ты рядовой сотрудник.
- А в нашем институте, разве не все в курсе дела.
- Ты о чем?
- Я о том. По какой причине умер Борис Залманович?
- Была бы серьезная причина, было бы следствие, Виктор Николаевич. Борис Залманович сгорел на работе, умер от разрыва сердца, - жестко произнес Геннадий Федорович - Вот и морг, мы приехали.
Рабиновича я увидел на кладбище, он обхаживал старенькую мать и близких родственников Бориса Залмановича. Увидев меня, он расцвел, как майская роза.
- Рахиль Иосифовна, - обратился он своим фальцетом к старушке - вот молодое дарование, самый любимый ученик Борис Залмановича.
Старушка обратила на меня внимание и подала свою руку.
- Очень рада познакомиться, - вдруг на чистейшем русском языке, без акцента, произнесла старушка - У Бори в столе, мы нашли письмо на ваше имя. Ведь вас зовут Виктор Николаевич. Не так ли?
- Да.
- Вы же придете к нам после похорон. Я вам его отдам.
Рабинович застыл, как изваяние, как ученая собака при виде дичи, застывающая на месте с поднятой передней лапой. - Ах какое несчастье, какое несчастье, - заныл он - Борис Залманович так заботился о молодых ученых. Теперь они очень осиротели. И где еще найдешь, таких добрых учителей.
Я кивнул старушке.
- Хорошо, приду.
Рабинович произнес прекрасную, трогательную речь, где оценил Борис Залмановича, как светоча русской микробиологии, талантливого экспериментатора и теоретика, под руководством которого чуть не рухнул раковый микроб. Смерть прервала эти работы, но талантливые ученики и он, добьют эту жуткую болезнь века.
После похорон, Наталья поехала домой, сославшись на усталость, а мы поехали пропивать светлую память, хорошего мужика Бори. Рабинович все время вертелся около меня, стараясь не пропустить момент передачи письма мне. Однако, он пропустил этот момент, так как письмо мне отдал зять Борис Залмановича, когда мы сидели в курилке.
Я зачитал это письмо в слух, в машине, когда мы: я, Люба и Геннадий Федорович, ехали с похорон.
"Виктор.
Может так случиться, что меня уберут из института, уволят или переведут на пенсию, все может быть. Моя дочка и мать живут в Бирабиджане и, фактически, там семья. Я уеду туда, а тебя не увижу. По всей видимости, этот хам, Рабинович, затолкает тебя и на долго задержит в Красноярске. Поэтому слушай.
Брось этот дерьмовый институт. Отправляйся в Новосибирск, к моим старым хорошим знакомым. Они тоже не подарок, но тебя сохранят и помогут. Дадут тебе печататься, работать и твое не отберут. В этом письме есть рекомендация к ним. Поезжай.
Да хранит тебя господь.
Борис Залманович."
Люба взяла письмо из моих рук, еще раз перечитала и заплакала.
Геннадий Федорович любезно развез нас по домам.
На следующий день мы, втроем, сидели в кабинете Геннадий Федоровича и обсуждали план работ на квартал. Я, опять, вылез со своей идеей.
- Геннадий Федорович, необходимо опробовать препарат на обезьянах и выходить через все инстанции, на испытание в больницах.
- Сейчас это не разумно Виктор Николаевич. Во первых, его не раскрыть. Клеймо, "совершенно секретно", надежно закрыло, даже ваш нераскрытый вариант, от ученых всего мира. Во вторых, пока у руля науки сидят такие люди, как Рабинович и Кац - ни о каких испытаниях над людьми, разговора быть не может.
- Неужели нет выхода?
- Есть. У вас есть рекомендательное письмо. Если вы от сюда уйдете, к тем ученым, которых вам предлагал Борис Залманович, я вам тоже дам рекомендацию, вполне заслуживающую внимания, для людей отдаленных от науки, но очень заинтересованных в лечении рака. Здесь вам ни чего не светит.
- Не могу понять, - сказала Люба - у нас столько умных людей, столько толковых руководителей и, причем, нужная для всех работа, а мы не можем перебороть каких-то Рабиновичей.
- Любовь Владимировна, виновата во всем система. Ломка человеческих душ начинается с детства, всей окружающей системой и в науку приходят забитые марксизмом-ленинизмом, в большинстве, серые люди. Посмотрите, кто выдвигается в руководящие кадры. Тот, кто имеет партийный билет и больше всего шумит на собраниях о достижениях Советской науки. А где же наука? Она движется потихоньку руками рядовых сотрудников и то, потому, что партия не может позволить себе роскошь, отставать от капитализма. Правда и на верху есть умные головы, но и их взяла в шоры эта система и, просто, от имени общественности, ведет к победе социализма.
Мы, онемев от изумления, смотрели на Геннадий Федоровича. Первая прервала молчание Люба.
- И вы все годы молчали? Как же вы жили с такими мыслями?
