— Замечательно, Квилл! Это больше, чем я ожидала! Ты мог бы выступить уже сейчас… в большом зале… и начать свой курс. Что мне нужно для этого сделать?
— Всего лишь попросить торговца канцелярскими товарами поставить как можно больше обыкновенных школьных тетрадей в линеечку.
В тот вечер, когда Квиллер сел за письменный стол, чтобы заполнить очередную страницу в своём дневнике, на него нахлынули воспоминания о тех скудных, голодных годах юности, когда он жил в Нью-Йорке. В дневнике он написал:
В моей меблированной комнате стояла старая виктрола[19] с одной-единственной пластинкой на 78 оборотов: Джонни Мерсер[20], исполняющий «Я удобно сижу, сам себе письмо пишу». Я ставил эту пластинку каждый вечер, потому что не мог себе позволить купить ещё одну.
Теперь, три десятилетия спустя, каждый вечер, когда я сажусь за свой дневник, она звучит у меня в ушах.
Весь следующий день телефон у Квиллера звонил почти не переставая.
— Это правда насчёт Полли?
— А почему ты не едешь?
— Почему в Париж?
— А она говорит по-французски?
— Как насчёт большого прощального вечера?
— Сколько времени её не будет?
В конце концов он вспомнил совет, не раз слышанный от своего воспитателя в детстве: «Когда совсем невтерпеж, бери быка за рога».
И он поехал в универмаг Ланспиков и попросил Кэрол подобрать Полли подарок по случаю её отъезда.
— Только не шарф! И, разумеется, не флакон французских духов!
— У нас превосходные дорожные плащи, — сказала Кэрол. — Габардиновые. Накладные карманы с клапанами. Потайные карманы в подкладке. И дождевые шляпы с полями. Полли их смотрела, но решила, что цена слишком кусается.
— Беру! — сказал Квиллер. — Два комплекта. Разного цвета, если есть выбор.
Теперь ему казалось, что у него будет достаточно времени для работы над программой для Лайзы Комптон. Выступления в Клубе здоровья ветеранов не отнимут у него много сил. Можно будет рассказать пару анекдотов о Крутом Коко… потом продемонстрировать груду школьных тетрадей, которые на протяжении нескольких лет служили ему верой и правдой. Ни дня не проходило без полной страницы.
А в иные дни записи были коротки:
Когда Юм-Юм, моя сиамская кошечка, получает доступ в длинную переднюю со многими дверями, ведущими в спальни и т. д., огромное удовольствие наблюдать за тем, что она проделывает. Двери открыты; комнаты большую часть времени пусты.
На упругих лапках, решительно ими перебирая, она приступает к прогулке по коридору, глядя прямо перед собой. У каждой приоткрытой двери она останавливается; все её тело замирает, за исключением головы, которую она круто поворачивает, заглядывая в комнату. И пока она осматривает то, что находится внутри, движутся только глаза. Не обнаружив ничего интересного, она устремляет взор по главному курсу и продолжает свой путь до следующей двери.
Я ни разу не заметил, чтобы её хоть что-то заинтересовало, но она продолжает свои безмолвные исследования.
Время от времени меня одолевает желание перепланировать мой амбар — сделать парадную дверь парадной, а заднюю задней. Но какая сторона у меня парадная? И где фасад?
Я оставляю велосипед в роскошном вестибюле, а гостей приветствую возле кухонной двери.
Подобные вещи, сдаётся мне, неизбежны, когда яблочный амбар превращают в жилой дом. И это наводит меня на мысль о первых поселенцах — основателях Пикакса. Уж не из добродушной ли иронии они назвали Северной улицу, расположенную южнее улицы Южной… или заставили витрины магазинов смотреть на Парковую аллею, тогда как подсобные помещения выходят на Мейн-стрит?
Воистину, Пикакс — квинтэссенция абсурда!
Вечером Квиллер позвонил Комптонам и сообщил Лайзе, что готов выступить перед ветеранами с рассказом о личных дневниках. Он располагает свободным временем. Он прочтет пару собственных записей. Ветераны смогут начать вести свои дневники, не дожидаясь окончания строительства Клуба здоровья.
Лайза сказала, что объявление о дне его выступления будет вывешено в зале для заседаний.
— Послушать тебя придёт уйма народа! — воскликнула Лайза. — Надо будет предупредить дорожно-транспортный отдел.
Во вторник Квиллер почувствовал неодолимое желание пообщаться за ланчем с Кипом Мак-Дайармидом. Главный редактор «Локмастерского вестника» был одним из лучших его друзей, а его жена Мойра, разводившая джемовых кошек, одарила «Сундук пирата» милейшим «апельсиновым» Данди. Любимый ресторан двух друзей находился в старом особняке Инглхарт.
Первыми словами Кипа были:
— Мойра говорит, вы с Полли должны не откладывая приехать к нам на обед.
— Полли уезжает на две недели в Париж, — ответил Квиллер. — С Шерли Бестовер.
Узнав подробности, Кип спросил:
— А кто занимается их поездкой?
— Некий полуотставной локмастерский турагент, который позаботится о том, чтобы они остались довольны.
— Вот как! Я этого типа знаю! Старый ловелас, но, полагаю, Полли и Шерли с ним справятся. Можешь их предупредить.
Разговор шёл о многих вещах.
— Если ты согласишься одновременно со «Всячиной» давать колонку в «Вестнике», мы пустим её на первой странице и она удвоит нам тираж…
— Хочешь знать забавную штуку, Кип? Наш главный считает, что добрая половина почты на имя Коко приходит из Локмастера… У вас тут уйма Коко-фанатов.
Речь зашла и о местных выборах, которые должны были вот-вот состояться.
— Победит нынешняя власть предержащая, — заявил Кип. — Оппонент ведёт себя уверенно, да только… его даже в собачники не берут.
Затем Кип высказал соображение, от которого Квиллер взвился ракетой. Это было как раз то, что в данных обстоятельствах ему было нужно.
— Ты когда-нибудь увлекался театром абсурда?
— Да, я видел все самое лучшее, когда жил в Нью-Йорке. И сам хотел написать абсурдистскую пьесу, да руки так и не дошли.
— Поговаривают о новой волне. Улавливаешь? — Кип заговорщицки подмигнул. — Как насчёт какой-нибудь оригинальной абсурдистской вещицы? Вроде «Кота, которого избрали собачником»? — И тут же лукаво перешёл на другой предмет. — Мойра просила узнать: ты все ещё прописываешь своё безлицензионное лекарство? Разлил бы по флакончикам и продавал поштучно.
Он намекал на юмористические стихи, которые Квиллер сочинил к его прошедшему дню рождения. И вынул из жилетного кармана карточку, на которой был напечатан типичный Квиллеров лимерик:
Редактор по имени Кип —
Весьма симпатичный тип,
Душою широк
И в деле знаток,
И в гнусность ни разу не влип.
— Стоит мне почувствовать себя плохо, физически или душевно, я читаю твоё послание, и оно возвращает меня к жизни.
— Я давно уже подумываю написать книгу о юмористических стихах, — скромно заметил Квиллер.
— И напиши! Я скуплю весь первый тираж и раздам друзьям. Пусть читают на здоровье!
Во время разговора взгляд Квиллера то и дело останавливался на трёх женщинах, завтракавших за столиком в противоположном конце зала. На них были необычного фасона шляпы. Полли очень нравились оригинальные головные уборы. Пожалуй, она стала бы такую носить.
— Мойра говорит, их называют артистическими, — поправил его редактор.
— Виноват, — шутливо извинился Квиллер. — Ты знаешь дам, что садят во-он там? Они все время на нас поглядывают.
— Они поглядывают на твои усы. Вся троица наверняка знает, кто ты. Видят твоё фото в «Пере Квилла» каждый вторник и каждую пятницу… Я считал и считаю, что тебе просто необходимо печататься в нашем «Вестнике»…
— Превосходная идея, только она не сработает. — Квиллер забрал себе счёт, который как раз принесли. — Я угощаю. Скажи Мойре, пусть приглашает нас обедать, как только Полли вернётся.
Редактор ушёл, а Квиллер выписал чек и оставил на столе чаевые. Он заметил, что две артистические шляпы покинули зал, а третья по-прежнему разглядывает его усы.
Направляясь к выходу из ресторана, он обратился к его владелице:
— Вот неловкость: я встречал ту даму, что сидит за столиком возле камина, но кто она, подзабыл.
На лице женщины расцвела улыбка:
— Они обычно приходят втроём. По четвергам Публичная библиотека закрыта, и они превращаются, по их собственным словам, в ланч-леди. Та, что осталась, — Вивиан Хартман, главный библиотекарь.
Вивиан Хартман выглядела очень довольной тем, что он подошёл. Шляпа на ней, он отметил, была с большими, примерно фут в диаметре, полями… бархатная, двух оттенков, с широкой шёлковой лентой и натурального вида пионом.
— Прошу прощения, вы мисс Хартман? Я — Джим Квиллер из мускаунтской «Всячины».
