Увидев на всем этом довольно внушительный слой пыли (Манане Георгиевне было, естественно, не до уборок), я поморщилась — ну и как тут прикажете следов не оставлять? Но делать было нечего, и я принялась за обыск! Методично и максимально осторожно я начала осматривать все самым тщательным образом: прощупала зимнюю одежду, проверила сапоги и, ничего не обнаружив, перешла к шифоньеру… и опять ничего! Я пошарила в тумбочке, пролистала все лежавшие на столе книги и вздохнула — радоваться было нечему! Оставалось последнее — две стоящие на шифоньере большие сумки. С некоторой опаской я встала на стул и достала их оттуда, заодно обдав себя пылью и посмотрев на самом шифоньере, но ничего там не нашла. Поставив сумки на пол, я нагнулась и открыла их: в одну была вложена еще одна сумка и все, а во второй я обнаружила в полиэтиленовом пакете старую куклу в давно выцветшем платье, а под пакетом — альбом с фотографиями. Я достала его и начала просматривать — обыкновенный семейный альбом. Фотографии были переложены различными бумагами, среди которых я обнаружила уже пожелтевшую вырезку из «Комсомольской правды», диплом победителя химической олимпиады, почетные грамоты… Но чем дальше я его смотрела, тем больше меня охватывало чувство, что что-то тут не так, и я, дойдя до конца, вернулась к началу. И тут меня осенило! Фотографии начинались с возраста Сандры примерно лет в шесть, а вот младенческих не было ни одной! Ни в коляске, ни с голой попой на кровати, ни на руках у Мананы Георгиевны, ни на каком-нибудь детском празднике! Ничего! «Да-а-а! — подумала я. — Здесь есть над чем поломать голову!» Я взяла одну из первых фотографий Сандры (благо их было несколько) и положила к себе в сумку — может, в Сухуми пригодится! Поставив сумки обратно, я подошла к двери и оглядела комнату — следов моего пребывания вроде бы видно не было, и я вышла в коридор.
— Ну? — с нетерпением спросил меня Михаил Петрович, пока его сын запирал замок. — Нашли что-нибудь полезное?
— Думаю, да, — неуверенно ответила я. — Но вот полезное оно или нет, только время покажет.
Мы втроем спустились вниз и застали того здоровущего парня оживленно обсуждавшим с вахтером перспективы местной футбольной команды. При виде нас парень еле заметно кивнул и догнал нас вскоре после того, как мы вышли из общежития.
— Занятный дед! — посмеиваясь, сказал он, подходя к нам. — Заговорил он меня насмерть! Скучно ему одному сидеть, вот он и обрадовался!
Распрощавшись с людьми Андреева, я поехала и отксерокопировала фотографию в нескольких экземплярах, а потом отправилась в салон, где привела себя в порядок — мало ли с кем мне встречаться придется, значит, нужно было выглядеть прилично! Вернувшись домой и сделав себе кофе, я села переваривать новую информацию.
«Нет! — думала я, глядя на детскую фотографию Сандры. — Она кто угодно, но не грузинка! Это точно! Значит, Манана Георгиевна удочерила ее, когда та была маленькой. Видимо, мать девочки умерла, а отца лишили родительских прав, — и тут же поправилась: — Не проходит! Если бы он искал ее, чтобы забрать к себе, это еще прокатило бы, но он же собирается ее убить! А зачем ему убивать свою родную дочь? Судя по тому, что они сбежали от него, уж алименты-то они во всяком случае с него не требовали. Тогда почему он их ищет? Манана Георгиевна попала под эту раздачу совершенно случайно, его цель — Сандра! Так что же ему от нее надо? Почему он так стремится ее убить?» Но, как я ни мучилась, ничего толкового мне на ум так и не пришло. «Ладно! — решила я. — Утро вечера мудренее!»
На всякий случай я позвонила Андрееву и спросила насчет билета, на что получила ответ:
— Ты, Таня, привыкни на будущее, что, когда я что-то приказываю, это делается! И других вариантов нет! Уяснила?
— Уяснила, Семен Иванович, — сказала я. — И спасибо вам большое!
— Потом сочтемся! — хмыкнул он и добавил: — Ты свою машину не бери — за тобой утром моя придет! — и, не дожидаясь моего ответа, положил трубку.
А я начала собираться. Не зная, сколько дней мне придется провести в Абхазии, я брала вещи на все случаи жизни — я слышала, что жизнь там — не сахар. Положила и свои пластиковые карточки, и загранпаспорт с шенгенской визой — вдруг пригодится? Не забыла я и купальник — не может быть, чтобы я не выкроила немного времени и не искупалась в море. Загореть мне вряд ли удастся, но вот искупаюсь обязательно, пообещала я себе. Чтобы узнать, что меня ждет в Сухуми, я бросила гадальные кости и увидела 5+20+36.
— Грядут трудности, но я сумею овладеть ситуацией? Да уж постараюсь! Иначе нужно работу менять! — сказала я и, зевнув, легла спать — мой рейс был рано утром.
Машина за мной действительно пришла, и я благополучно и вовремя добралась до аэропорта. Книгу я в дорогу с собой брать не стала, чтобы она не сбивала меня с рабочего настроя, и, глядя в иллюминатор, думала, с чего я в Сухуми начну действовать. «Ничего, Татьяна! — накручивала я себя. — Ты справишься! У тебя же целых две печки, от которых можно плясать: адрес Мананы Георгиевны и фотография Сандры, не может быть, чтобы дело не выгорело!»
За этими размышлениями время пролетело незаметно, и я, спустившись в Адлере с трапа, всей грудью вдохнула совершенно особый, напоенный запахом моря и ароматом южных цветов воздух, который не могла перебить даже вонь авиационного бензина. «И какого черта люди за тридевять земель отдыхать едут, когда такая прелесть есть? — возмущалась я по пути в аэровокзал, а потом, рассмеявшись, сказала себе: — А ты-то чем лучше? Тоже в Турцию, Египет или на Кипр привыкла летать! Так что не больно-то кипятись!»
Войдя внутрь, я посмотрела на указатели и пошла к справочному бюро, возле которого еще издалека заметила парня лет двадцати пяти. «Не иначе как это Сергей», — подумала я, а он, увидев меня, начал внимательно рассматривать.
— Как вас зовут, молодой человек? — спросила я, подойдя.
— Сергей, — растерянно ответил он с сильным акцентом.
— Ну, а я Татьяна Александровна Иванова, которую ваш дядя Николай велел здесь встретить, — представилась я.
— Ага! — только и сказал он, обалдело глядя на меня. — А я думал, вы намного старше, — по-прежнему растерянно сказал он довольно чисто по-русски, но я поняла, что ему не слишком часто доводится говорить на этом языке.
Усмехнувшись, я достала из сумочки и развернула у него перед носом свой паспорт.
— Теперь убедился, что это я? — спросила я его.
— Да я и не сомневался! — смутился он.
— Ну, что? Так и будем стоять? Или, может быть, поедем? — спросила я, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
— Ай, простите! — воскликнул он и, взяв мою сумку, направился к выходу, а я за ним.
Машина оказалась довольно старенькой «Волгой», самым тщательным образом вымытой и вычищенной. Сергей поставил мою сумку в багажник и сел за руль, а я открыла заднюю дверцу и тоже села. По дороге я курила и смотрела в окно. На границе нас ненадолго остановили и, посмотрев документы, беспрепятственно пропустили. Я продолжала смотреть в окно, порой ловя на себе очень заинтересованные взгляды Сергея, который, как я поняла, был бы не прочь поболтать, но делала вид, что ничего не замечаю, а на его вопросы отвечала так односложно, что он вскоре отстал. Виды вдоль дороги меня не радовали, и я вздохнула.
— Вы чего, Татьяна Александровна? — спросил он.
— Грустно! — снова вздохнула я. — Раньше тут такая красота была! Может быть, это просто воспоминания детства, но все равно. Помню, я с родителями жила на турбазе, и мы ездили в ресторан, где-то возле Эшер. Ели шашлык, мама с папой пили «Букет Абхазии» или «Псоу», а я — сок. По вечерам мы ходили гулять на набережную или в кино, веселились, одним словом. А теперь?
— Сейчас еще ничего, — серьезно ответил он. — Восстанавливаемся потихоньку. А вот после войны действительно страшно было.
Когда мы въехали в сам город, я поразилась: раньше здесь было не протолкнуться от народа, а теперь встречались только редкие группы отдыхающих — и это в самый сезон! Дом Самшиевых оказался действительно большим, но с первого взгляда было ясно, что небогатым. Меня встречали всей семьей, как почетную дорогую гостью, и радовались моему приезду так, что мне стало даже неудобно. Увидев, что все женщины в черном, я тихонько спросила Сергея, уже поняв, что его отрядили мне в помощники:
— У вас какое-то несчастье? — Он удивленно посмотрел на меня, и я объяснила: — Женщины в трауре.
— Это у деда троюродный брат умер, — пояснил он.
— Троюродный? — обалдела я.
— У нас, Татьяна Александровна, принято, чтобы женщины носили траур даже по дальним родственникам, — ответил он, и я подумала: «Ну, что ж! В каждой избушке свои погремушки!»
Комнату мне отвели с окном в сад, но вот все удобства были, как я и предполагала, во дворе, правда, жена хозяина, симпатичная пожилая женщина, пообещала выделить мне персональный горшок, на что я только вздохнула — в гостинице намного удобнее, и, если бы не то, что мне могла потребоваться помощь этой семьи, я быстро туда перебралась бы — при таком безлюдье на курорте места там точно имелись. Правда, неизвестно, в каком состоянии были эти гостиницы, подумала я и, успокоив себя этой мыслью, стала устраиваться. Разложив вещи, я вышла в сад, чтобы покурить, и увидела, что в летней кухне стояла страшная суета — все женщины этого дома что-то готовили. Предвидя, что кавказское застолье с бесконечными тостами удержит меня за столом до самого вечера, я решила начать действовать немедленно и пошла искать Сергея, которого нашла за игрой в нарды с каким-то подростком.
