Шатеркин нетерпеливо поморщился.
— Да, потом начался разговор о муже — о Власе Прокопьевиче Керженекове. — Котельников замолчал, резко взмахнув головой, откинул со лба прядь волос, потом расстегнул планшетку и, порывшись в ней, подал Шатеркину фотографическую открытку. — Вот он, полюбуйтесь…
— Да, это он… — оживленно сказал Шатеркин. Широкие плоские скулы, туго обтянутые бронзовой кожей, небольшой нос, скошенные и широко расставленные глаза-миндалины, прямой зачес иссиня-черных волос и даже своеобразное, очень резкое очертание губ — все с несомненной убедительностью говорило о восточном происхождении человека.
— Хакас, кажется?
— Так точно. Сибиряк, большой любитель охоты, рыбак, — ответил Котельников с заметным воодушевлением. — Неплохо бы с таким следопытом денечка два-три побродить по тайге. А? Как вы думаете, Николай Иванович?
— Так, и что же она рассказала? — спросил капитан, положив перед собой карточку.
— Говорит, что человек хороший… Живет здесь тоже давно, а в последне время что-то вдруг затосковал по Сибири, по своей родине, только и ждал отпуска… С нетерпением ждал, и все, говорит, тайгу вспоминал, охоту на глухарей, на белок и даже про медведей не раз заговаривал.
— А почему же он тогда не в Сибирь, а на южный курорт поехал?
Котельников в недоумении развел руками:
— Вот этого-то она и не знает… Говорит, путевку профсоюз дал.
— Может быть, он и в самом деле тяжело болел и нуждался в серьезном лечении?
— Спрашивал, Николай Иванович, и по части здоровья интересовался… Все, говорит, в порядке, на уровне, так сказать. Ну, говорит, немного устал, как и всякий трудящийся, и я же, говорит, ему посоветовала съездить отдохнуть. Одно, говорит, меня смущает: перед отъездом дня два-три был он очень задумчив, больше все молчал, нервничал. Просил ее, чтобы она не ездила его провожать. Что ты, говорит, будешь себя беспокоить, уеду и один, не заблужусь.
— Значит, просил, чтобы не провожали?..
— Просил… Потом интересовался его товарищами, друзьями, сослуживцами. Она говорит, не было у него особенно близких друзей и товарищей, но вот совсем недавно, перед самым отпуском, появился у него какой-то знакомый, Иван Петрович. Кто он такой, откуда приехал, она не знает. Однако, как только появился этот знакомый, Керженеков будто изменился: стал суховат, раздражителен и постоянно чем-то озабочен. Несколько раз заговаривал о Сибири: то вдруг начинал собираться в отпуск, на родину, в село Рыбаки, даже ружье и боеприпасы заранее приготовил, то снова все раскладывал по своим местам. Спрашивал я ее и насчет оружия, предъявил ей пистолет для опознания — говорит, что кроме охотничьего ружья, тульской двустволки, у мужа никакого другого оружия она не замечала… Ну… потом сказал я ей… — Котельников устало махнул рукой. — Обморок, конечно, врача пришлось вызвать… — он положил на стол перед Шатеркиным бумаги, сколотые скрепкой, и поднялся.
— Вот и все, Николай Иванович.
— Значит, архивариус? — спросил Шатеркин, тоже поднимаясь.
— Самый обыкновенный, с многолетним производственным стажем.
— Сколько он вез с собой денег? Какие при нем были ценные вещи?
— Путевку получил бесплатно, денег взял столько, сколько необходимо на дорогу. Ценных вещей при нем не было. Взял он с собой маленький чемоданчик, в котором кроме смены белья и предметов туалета ничего другого не было.
— Ясно, — глухо сказал капитан, что-то обдумывая. Затем он быстро взглянул в бумаги, положенные ему на стол Котельниковым — это был протокол опознания трупа, — небрежно сунул их в папку. — Были у Керженскова на подотчете ценности или их вовсе не было, но ревизию архива следует сделать.
Котельников швырнул в пепельницу потухший окурок.
— На сто процентов согласен.
— Вот и отлично.
Шатеркин полистал телефонный справочник, отыскал нужный номер и быстро набрал. Когда в трубке послышался глухой старческий бас, капитан назвал себя и спросил:
— Скажите, пожалуйста, сколько бы потребовалось времени для документальной ревизии архива Управления горного округа? Да, да, разумеется, как можно более полной… Так много?! А если ускорить? Хорошо, спасибо.
Положив трубку, он недовольно нахмурился. На пути возникло новое препятствие: ни обойти его, ни объехать. Однако как всегда в таких случаях удивительной странно слагается обстановка. Кажется, что все идет против тебя: и время, и факты, и люди — все задались одной целью: задержать, помешать тебе, спутать все твои планы. И стоит только впасть в уныние, как дело безнадежно гибнет. Шатеркин больше всего боялся не препятствий, преграждавших путь к цели, а пагубного настроения безнадежности. Он всегда настороженно и чутко приглядывался к своим помощникам и заботился, чтобы их ни на минуту не покидала бодрость.
— Семь дней… Это же слишком много, а? — сказал он, испытующе поглядев в лицо Котельникову. — Целая неделя!
— Но ведь, Николай Иванович, без ревизии мы все равно не обойдемся: много ли, мало ли уйдет на это времени, проводить надо.
— Совершенно верно, без этого обойтись нельзя.
— Тогда давайте поскорее займемся ревизией. Я, например, готов сию минуту закопаться в этот архив и если потребуется, перевернуть его вверх ногами, — горячо воскликнул Котельников.
Шатеркин засмеялся, довольный ответом помощника.
— Похвальное желание.
— А кто будут ревизоры? — после небольшой паузы спросил Котельников.
— Придется создать комиссию. Для этого нужны толковые и опытные специалисты, хорошо знакомые с технической документацией Горного управления. Я думаю, что такие специалисты найдутся в самом Управлении, а помощников им мы подберем.
Шатеркин заглянул в настольный календарь, подумал, потом решительно отодвинул его и поднял глаза на Котельникова.
— Вот что, Алексей Романович: оформляйте сейчас же документы на производство ревизии и езжайте в Управление.
— Сюда привезти этих спецов?
— Нет-нет. Сделайте все на месте. Соберите их там же, послушайте, что они скажут. Ну, а потом уж и сами поговорите с ними, попросите их, может быть, они ускорят… Нам дорог каждый час…
— Я договорюсь, Николай Иванович, будьте покойны, — ответил Котельников, и серые, всегда живые и веселые глаза его лукаво заискрились. Действительно, кроме удивительной подвижности, он обладал какой-то покоряющей добротой. Люди невольно доверялись ему и видели в нем скорее не представителя власти, а друга, от которого просто неловко что-то скрывать. И все у Котельникова выходило просто, с шуткой, с добродушной, даже наивной улыбкой.
— Сделаю так, как надо, — еще раз повторил он.
— Это будет очень хорошо, — сказал капитан и, положив на плечо Котельникова руку, проводил его до двери.
11. Заключение криминалистов
Профессор Данилин и капитан Шатеркин столкнулись в дверях.
— Вот и отыскал вас, уважаемый студент третьего курса… Дудки, не спрячетесь! — неловко поворачиваясь в тесных дверях, как всегда весело ворчат профессор.
Данилин поставил в угол старею суковатую трость из памирской арчи, небрежно кинул на вешалку шляпу и сел к столу. Он был бодр и в самом прекрасном расположении духа.
Удобно усевшись в кресле, профессор пытливо заглянул в лицо капитана — тот с нетерпением ждал от него ответа: что дала экспертиза? Лукаво усмехнувшись, Данилин мизинцем почесал кончик носа и сказал:
— Ох уж мне это движение городского транспорта… Понимаете, Николаи Иванович…
— Сергей Владимирович!..
— Выдержка, дорогой, выдержка… — Данилин засмеялся и, поглядывая на капитана, раскрыл, наконец, портфель.
— Видимо, сделано все, что можно сделать. — Он немного похмурился, посверкал круглыми стеклышками очков и извлек, наконец, свои документы. — Вот первое… Итак, гильза, которая была найдена в лодке, принадлежит пистолету, обнаруженному при трупе. Вторая гильза, оказавшаяся на месте происшествия никакого отношения к этому пистолету не имеет. Также не имеет отношения к оружию, найденному при трупе, и пуля, извлеченная из черепа…
Шатеркин на листе чистой бумаги короткими штрихами набрасывал кошачью голову с огромными пышными усами, потом он удлинил и заострил нос, посадил на него круглые очки — получился не то уродец, не то филин. Он слушал профессора, и мысль его сосредоточенно и напряженно работала вокруг выводов, о которых говорил Данилин. Заключения экспертов вполне удовлетворяли капитана. Они клали конец тон неопределенности, которая связывала его действия. Теперь не нужно было бесцельно растрачивать свои силы на одновременную отработку нескольких версий, неясное становилось ясным. Перед ним было настоящее уголовное дело, преступление, которое требовалось раскрыть.
Данилин, отложив в сторону заключение, развернул другой документ.
