держать на коленях такую эффектную женщину оказалось довольно волнительным делом! К тому же она так дьявольски благоухала сладким ароматом французских духов…
Между тем сразу и на полную мощность грянул тяжелый рок, через несколько секунд зажглись прожектора, залив сцену красным светом, и концерт начался. После того, как «машинисты» для разгона сыграли пару песен и Макаревич стал что-то говорить в микрофон, Юрий воспользовался паузой, чтобы обратиться к девушке:
— Между прочим, первую часть того, что нам предлагал этот друг, мы уже выполнили, а вот вторую еще нет.
— Какую еще вторую?
— Ну как же вы забыли; а познакомиться-то? Меня, кстати, зовут Юра…
— Лариса.
— Очень приятно.
— А не тяжело?
— Ну что вы… я бы даже посоветовал вам на меня облокотиться… считайте, что я просто стул.
Ответить она не успела, потому что снова грянула музыка. В дальнейшем они уже почти не разговаривали, а вскоре она вообще изъявила желание встать, заявив, что сидеть ей уже надоело. Однако Юрий понял намек и, уступив стул, отошел к стене. Теперь он уже не столько слушал музыку, сколько поглядывал на Ларису и мысленно торопил Макаревича поскорее закончить. Ну вот, наконец, вой сирены и знаменитый «Поворот»…
Проталкиваясь в толпе, устремившейся к выходу, он все-таки упустил девушку из виду и, выйдя на улицу, растерянно, остановился. И тут кто-то хлопнул его но плечу. Это был все тот же парень в джинсовом костюме.
— А недурственную я тебе телку сосватал, а?
— Да, спасибо, только вот где она?
— Что, упустил, что ли?
— Да вроде того…
— А у тебя закурить есть?
— Держи.
Пока они закуривали, он покрутил головой, хмыкнул:
— Да вон, погляди, не она ли?
Юрий поспешно обернулся и действительно увидел Ларису, которая уже ступила на проезжую часть улицы и подняла руку, пытаясь поймать такси. Ему повезло: машина не остановилась, и поэтому он, запыхавшись, успел догнать девушку.
— Вы позволите вас проводить?
Она небрежно посмотрела на него и, пожав плечами, отвернулась.
— Зачем? Не стоит…
Вероятно, у него был настолько огорченный вид, что она все же сжалилась.
— Впрочем, вон там, по другой стороне, кажется, еще одна тачка едет… — Сейчас, — и он побежал на другую сторону, яростно махая рукой и мысленно прикидывая, хватит ли ему денег, особенно если она живет на другом конце Москвы. Денег-то ему хватило, но вот обратно уже пришлось идти пешком, так что до собственного дома он добрался только в два часа ночи.
А дальше началась долгая история ухаживаний, цветов, баров и дискотек….. а затем бешеных клятв в любви и обещаний жениться с его стороны, и упорного, хотя и не обескураживающего сопротивления с ее. Уступила она ему лишь в тот день, когда узнала, что через два месяца он покинет эту страну, и навсегда… Юрий уже по-настоящему любил ее, хотел взять с собой и даже посещал ОВИР, но…
— Самолет заходит на посадку. Пристегните, пожалуйста, ремни безопасности, — раздался над его головой ласковый голос бортпроводницы, и он очнулся от задумчивости. В иллюминаторе уже виднелись ночные огни Шереметьева, кото-, рое он покинул пятнадцать лет назад, одетый в болгарское пальто, индийские джинсы и имея на голове множество жестких и черных волос.
Самое опасное — это провалиться в прошлое, тут уж никакие ремни не помогут…
Каждое российское официальное учреждение имеет свой специфический запах, и благодаря этому запаху обоняние зашедшего туда гражданина может подсказать ему ряд занятных ассоциаций. Так, солидные ведомства и органы государственного управления пахнут полотерами, скукой, бумагами, дорогой мебелью, телефонами и вечно хмурой озабоченностью обитателей многочисленных кабинетов. Иногда эти запахи поглощает аромат псевдовеличия и монументальности происходящего в этих стенах; иногда к ним примешиваются робкие дуновения, разносимые проходящими по коридорам секретаршами, или растерянными и жалкими посетителями. Но господствующий запах остается классическим — это запах значимости одних и раболепия других.
Этот запах, видимо, не выветрится никогда, правда, в советское время к нему примешивался еще тошнотворный запах бюстов Ленина, многочисленных идеологических стендов да портретов членов Политбюро, что добавляло подобным учреждениям дух застарелой неподвижности, роднящий их с запахами музеев.
Мелкие государственные конторы пахнут справками, дыроколами, вспотевшими посетителями, дешевыми чаепитиями чиновников и чиновниц, хамством и склоками, а также замызганными дрянными плакатами и неизменным планом эвакуации сотрудников при пожаре. Здесь господствует запах безнадежной замученности одних и непроходимой бестолковости других — и это один из самых печальных запахов, не считая запахов погребальных контор. Да, собственно говоря, между этими учреждениями, есть примечательное сходство если, в одних хоронят тела, то в других — души, убивая их многочасовым томительным ожиданием.
Институты пахнут грязью и пылью, дешевой столовкой, прокуренным туалетом, томлением ненужных совещаний и ожиданием аванса. Омерзительный запах в свое время имел Институт международного рабочего движения, где вход в туалету был занавешен тяжелой бархатной портьерой, впитавшей в себя соответствующие ароматы.
Но тяжелее всего пахнут отделения милиции — сапогами и алкоголиками, КПЗ и тревожными звонками, грубой силой и самым Откровенным цинизмом. Растерянному и подавленному Денису, пришедшему сюда заявить о пропаже жены, пришлось столкнуться с наглыми усмешками следователей а их было трое, в одном кабинете, и они мучительно долго разговаривали между собой, пока обратили внимание на посетителя.
— Жена, говоришь, пропала?. - наконец гнусно ухмыльнулся один из них по фамилии Зайцев — невысокий, невыразительный, в голубых джинсах и светлом пиджаке. Он набивал табаком короткую черную трубку и, небрежно просмотрев поданное ему заявление, кинул его на стол. — Так подожди, найдется. Может, ей просто захотелось провести медовый месяц с твоим дружком, а?
Двое других неприятно осклабились, и ему пришлось глубоко вдохнуть, сдерживая подступавшую ярость пополам с отчаянием.
— Мой друг пропал, — глухо сказал он, — и его жена тоже собирается подавать заявление…
— А ты возьми да утешь ее, заодно и сам утешишься!
— Послушайте, какого черта!..
— Тихо, помолчи!
Это сказал самый пожилой из следователей, единственный из троих в милицейской форме с погонами майора. Он повернулся на стуле и прибавил звук в радиоприемник погромче. Передавали последние известия, начав, как всегда, с сообщений из Чечни. Внимательно выслушав уже привычные новости об очередных бомбардировках Грозного и «продолжающихся тяжелых боях федеральных войск с бандформированиями Дудаева», все трое, вновь забыв о посетителе, принялись обсуждать ситуацию.
— Давно бы так, — удовлетворенно сказал майор, — а еще лучше сбросить бы на эту е…ную Чечню атомную бомбу и накрыть всех черножопых разом. И в Москве бы стало спокойнее…
— Но там же наши войска, да и русские жители, — заметил другой, самый молодой, с
