И вообще интересно, они в банде или просто наняты? И как наняты – под угрозой семье? Или согласились добровольно за большие деньги? Или идейные? Тогда хуже…
– Сядь на пол, – сказал мужик в черной вязаной маске Васе. Сказал на чистом русском. Вася почему-то не удивился.
Вася сел.
– А теперь рассказывай, кто ты такой и какого хрена тебя понесло в Дакар.
Вася сам предпочел бы добираться до цели своего назначения каким-то другим путем или по крайней мере другим рейсом, но он же не мог заранее знать о планах соотечественников?
Вася честно сказал, что работает коммерческим директором, назвал фирму, назвал конечный пункт своего путешествия.
– Выкуп за меня платить некому, – предупредил Вася. – Мать полностью оторвана от современных реалий, и вообще у нее сердечный приступ случится, если она узнает, что я попал в заложники. Начальница не станет.
Хотя на самом деле Вася считал, что Хозяйка Медной горы как раз может заплатить за него выкуп… Она – может. Но вот хватит ли денег? И будет ли она готова потратить столько, сколько запросят?
– Выкуп нам есть с кого брать, – заявил командир международного отряда террористов. – Не из-за тебя самолет захватывали.
Вася хмыкнул.
– А с тобой что за гаврики летят?
Вася рассказал, что знал, и пояснил, как познакомился с Шуриком и Ленчиком. Проявлять геройство и молчать, как партизан, он не собирался. Результат геройства лежал рядом с пробитой головой. И ведь все равно этот мужик в черной шапочке с прорезями выяснит, кто такие Шурик и Ленчик, – если захочет.
– Я не знаю, смогут ли они или их семьи и начальники заплатить. На самом деле не знаю.
– Да забудь ты про выкуп, – мужик явно скривился под маской. – Я тебе, может, наоборот, денег предложу.
– Вы? Мне? Денег? – обалдел Вася.
– Ну, если будешь себя хорошо вести и выполнять мои приказы.
– А что нужно делать? – тут же оживился Вася.
Он сразу же решил для себя, что спасение его собственной жизни для него является первоочередной задачей. Рисковать ею он не стал бы и ради соотечественников, а уж ради иностранцев тем более не будет.
– Успокаивать заложников. То есть если я прикажу встать, построиться в затылок друг другу и спускаться по трапу по одному, то все должны встать, построиться в затылок друг другу и направляться к выходу из самолета. Ты должен помочь организованному протеканию процесса. Мне не нужны лишние проблемы и трупы.
– Я буду сидеть на своем месте?
– Да. Отсюда пойдешь опять с поднятыми руками, окружающим пассажирам скажешь, что тебя спрашивали о твоем финансовом положении. Я и остальных жаждущих облегчиться спрошу.
– А дальше?
– Дальше посмотрим, – усмехнулся дядька.
– Вопрос можно?
– Валяй.
– Почему вы объединились с арабами?
– Без них никак. И со мной мудрые арабы. Те арабы, которые обычно угоняют самолеты, никогда не делают это ради денег.
– Что?! – искренне поразился Вася. – А ради чего?
– Арабы? Ради спасения своих братьев по вере. Всегда же выдвигаются требования кого-то освободить. Или они убивают себя и кучу ни в чем не повинных людей за какую-то идею или в виде мести за убийство своих братьев неверными. Они тратят деньги на такие дела, но не требуют миллион долларов в самолет.
– А вы собираетесь?
– Ты меня что, идиотом считаешь?
– А тогда чего вы хотите? – не понял Вася.
– Во-первых, из-за какого-то вшивого миллиона, даже долларов, не стоило бы и дергаться. Во-вторых, ты себе представляешь миллион наличными? А миллиард? Куда я их дену? В-третьих, я не собираюсь никому сообщать о местонахождении самолета.
«Он мне мозги пудрит», – подумал Вася.
– Но это же можно определить! – воскликнул Вася вслух. – Сейчас такая техника, что…
– Все телефончики по прилете тут же уничтожим, кстати, прямо сейчас их соберем. Это ты мне правильно напомнил. А в самолете все разобьем. Но и аппаратура у нас есть специальная – в месте приземления. Она подавит любые сигналы всех диапазонов. Но лучше перестраховаться.
Главарь так и не сказал Васе, что намерен требовать. Вася не стал нарываться и спрашивать еще раз. Вместо этого он с поднятыми руками отправился назад на свое место. Следующим для беседы был приглашен немец.
На берегу, на некотором удалении от выхода на пляж, мы увидели трех человек. То есть вначале мы их услышали. Двое размахивали руками и орали, третий, старец в такой же рубахе, как и на дяде Вите, и с посохом из какого-то неровного крючковатого ствола, стоял молча. Или отвечал так тихо, что мы не слышали. Старец был седым как лунь, с длинными волосами, бородой и бровями. Когда мы подошли, я отметила яркие, блестящие глаза, которые никак не ожидала увидеть на старческом лице. Обычно у стариков глаза блекнут, становятся водянистыми, иногда слезятся, но чтобы такой пронзительный, острый взгляд… Странно.
– Так, народу прибыло, – заметив нас, сказал старший из деловых мужчин. Он поздоровался с Колей за руку и обратился ко мне: – Меня зовут Тимур. Ты, если не ошибаюсь, Клеопатра.
– Лучше Катя.
– А крестили тебя как, деточка? – проскрипел Евлампий – это, естественно, оказался он. Голос мне тоже показался странным.
Я пожала плечами. Надо будет спросить у бабушки. Если я ее еще когда-нибудь увижу…
Второй мужчина представился Григорием. Он тоже был из тройки деловых. Они все приземлились в этом месте в одних костюмах, без багажа. Тимур с Григорием уже успели раздеться до трусов (маек не было ни у того, ни у другого), так как находиться на пляже в костюме было невозможно. На шеях у обоих висели золотые цепочки, но без крестов. Как я уже говорила, Тимур точно был восточным мужчиной. В венах Григория, по-моему, текла еврейская кровь. У Коли и у меня крестики были.
– Вам объяснили, где вы находитесь? – Тимур посмотрел вначале на Колю, потом на меня.
Мы кивнули. Коля повторил услышанное от дяди Вити.
– Ну, нам примерно то же самое сказали, – кивнул Тимур. – Но получается нестыковочка. Я – татарин и мусульманин, а Гриша – наполовину еврей, наполовину хохол, то есть по отцу иудей, по матери католик, а сам атеист. Мы здесь что делаем?
– А чем вы недовольны? Вы лично? – спокойно спросил Евлампий и, подобно дяде Вите, стал рекламировать жизнь в этом божественном месте.
– Почему я не помолодел?! – заорал Тимур.
– Почему вы должны были помолодеть? – удивился Евлампий.
– Потому что я мусульманин!
– А у вас в раю, значит…
– Да! Тридцать лет мне должно быть! Всем тридцать лет становится, пусть даже умер в сто!
– И вроде гурии должны быть? – задумчиво произнес Григорий. – Катенька – прелестная девушка, но нам бы женщин желательно побольше.
– А у меня месяц назад сын родился! – заорал Коля. – Разве нормально отрывать человека от молодой жены и новорожденного ребенка?
«Так, на Колю больше не смотрим», – сказала я себе. Я вообще не связываюсь с женатыми мужчинами. А уж против детей точно играть не буду. Но я очень хочу любви… Большой, взаимной… Но не сумасшедшей. Сумасшедшей не надо. Я против безумств – по любой причине.
– Неужели в раю нет баб? – продолжал Гриша. – Тогда для меня это не рай. И для любого нормального мужика не рай. Одна Катя на всех – это, знаете ли…
– Вон женщины, – Евлампий указал посохом вдаль.
По пляжу понуро брели «Вишенки» в сопровождении продюсера, который, судя по его виду, должен был быть одного вероисповедания с Тимуром. Или с папой Григория. Теперь я сомневалась. Но оказался атеистом, правда, одновременно обрезанным и крещеным, что ему обеспечили дедушка и бабушка с разных сторон.
– Простите, а вы себя к какой национальности причисляете? – спросила я.
– Русский и прошу называть меня Володей, – ответил Виссарион Рубенович Мильц.
– А разве Мильц мог быть Рубеном? – задумчиво произнес Григорий.
– Фамилия от матери. Я – незаконнорожденный.
«Вишенки» оказались со своими дамскими сумочками, из которых исчезли телефоны, и очень печалились из-за исчезновения багажа, где было много дорогих их сердцу вещей.
– Так, вопрос с бабами решен, – объявил Григорий. – Что с едой?
На эту тему выступили мы с Колей и указали путь к месту, где накрывают. Голодный народ рванул питаться. Мы с Колей и старец Евлампий остались.
– Так это остров или нет? – спросил Коля.
– Не могу сказать, – пожал плечами Евлампий.
– Кто здесь еще из нашего самолета? – подала голос уже я.
– Из чего? Что такое самолет?
Казалось, он искренне не понял вопроса. Коля попытался объяснить, что мы все вместе летели из Ниццы в Петербург, но Евлампий не знал ни Ниццы, ни Петербурга или хорошо играл роль.
– Я понимаю, дети мои, что вам трудно поверить в происходящее. Но нужно смириться. Вы здесь надолго.
– Ну, в это я готов поверить, – сказал Коля. – Хотя бы примерно можете назвать срок?
– Вечность.
– Что мы будем здесь делать? – спросила теперь уже я.
