И тут я вспомнил о тщетно разыскиваемом нами Григорьеве-Соловьеве. С одной стороны, приметы подходили: высокий, плечистый, светлые глаза. Но с другой — темные усики, родимое пятно на левой щеке… Ничего этого в его приметах не указывалось.
И все-таки я начал вести усиленные поиски в местах, где мог быть этот преступник. К прежним приметам добавились еще усики и родимое пятно, но… опять все было безуспешно.
Неудачи начали меня обескураживать. А тут явилась еще одна весьма-таки ловкая «штука».
* * *
Из квартиры купца Юнгмейстера вблизи Выборгской заставы были похищены ценное верхнее платье и золотые часы. Как была совершена эта кража, мы долго не могли понять.
Похищенные вещи находились в комнате, где хранились и деньги хозяина квартиры. Комната запиралась особым французским замком, сделанным по заказу. Окон в этой комнате не было, она освещалась с потолка через стеклянную раму и длинную трубку, заканчивавшуюся на крыше конусообразной, стеклянной же рамой.
В промежуток времени, когда могла быть совершена кража, с шести до десяти часов вечера, комната была заперта, и ключ от нее находился у хозяина. Стекла и рамы потолка и крыши были глухие, не открывавшиеся, и при осмотре оказались неповрежденными. Словом, вор мог проникнуть в комнату только каким-либо «чудесным» образом. Мне случалось уже на своем веку видеть много ловких краж, но в данном случае я был в недоумении. И решил было уже отказаться от надежды напасть на какой-нибудь след, но в последнюю минуту решил после многих и тщетных осмотров еще раз произвести исследование. И вот я, уже один, принялся за осмотр. Что-то подсказывало мне, что секрет заключается в самой комнате. После долгих бесплодных осмотров и размышлений я остановил свое внимание на квадрате, еле-еле вырисовывавшемся на обоях почти под потолком. Взобравшись на шкаф и исследовав подозрительный квадрат, я заметил, что он представляет собой как бы очертания четырехугольной дверцы в стене. При помощи ножа я действительно открыл эту дверцу. Это была очень большая вентиляционная труба, но без вентиляционного колеса. Соединялась эта труба с давно уже не действовавшей дымовой трубой. О существовании этой трубы никто в квартире не знал.
На стенках трубы я заметил отчетливые отпечатки недавнего трения о них какого-то массивного предмета и свежие царапины. Было ясно, что вор проник в комнату с крыши именно этим путем и тем же путем вышел обратно. Очевидно, это был человек, хорошо знакомый с устройством дома и в особенности с его трубами и печами. Само собой разумеется, что я тотчас же вспомнил о трубочистах. Мои розыски дали такой результат.
Трубочист дома, где жил Юнгмейстер, действительно знал об этих трубах, но клялся и божился, что туда он не лазил и ничего не крал. Это, положим, и подтвердилось, но подтвердилось и то, что наивный трубочист как-то шутя говорил своему знакомому и даже «приятелю» Кондратьеву, что Юнгмейстера легко этим путем обокрасть. Кондратьев был, как описывал трубочист, высокого роста, с усиками и родимым пятном на левой щеке. Ясно было, что это мой «знакомый незнакомец»…
Но где жил этот Кондратьев, где его можно было найти, об этом трубочист решительно ничего не знал, тем более что со времени кражи и даже за несколько дней до нее, он потерял своего приятеля из виду. Трубочист, однако, сообщил, что у Кондратьева была подруга, но где она и чем занимается, было неизвестно.
* * *
В эти же дни произошло новое преступление. На Невском проспекте недалеко от Лавры нашли задушенного парня с поясным ремнем на шее. Это был ученик часовых дел мастера Иван Глазунов. Из дознания обнаружилось, что вечером накануне убийства несчастный ученик пьянствовал в трактире «Старушка». У него были серебряные часы с цепочкой. С ним сидел и поддерживал компанию рослый, плечистый человек лет тридцати пяти, с усиками и родимым пятном на левой щеке. Трактирщик хорошо запомнил его лицо. Это был, несомненно, опять тот же Кондратьев.
Дерзость и наглость этого злодея просто поражали. Однако, хотя он вертелся тут же, как говорится, под носом, мне не удавалось его изловить. Надо было найти женщину, подругу Кондратьева, под фамилией которого, как я был уверен, скрывался Соловьев-Григорьев.
По словам трубочиста, подруга преступника была без места. Я ухватился за это.
"Если она без места, — думал я, — то ютится скорее всего где-либо на квартире, занимает, может быть, «угол».
Я мобилизовал своих агентов женского пола. В подвальном помещении дома де Роберти близ Сенной площади держал квартиру из одной комнаты и кухни отставной фельдфебель Горупенко. Сам Горупенко с женой и четырьмя детьми ютился в комнате, а кухню отдавал под «углы» квартирантам. Таких квартирантов в кухне проживало до восьми человек. Теперь же, по случаю летнего времени, было лишь четверо: официант из трактира «Бавария», повар-пьяница без места, хромой нищий и крестьянская девушка, занимавшаяся поденной стиркой белья до приискания себе постоянного места.
К этой-то компании квартирантов присоединилась одна из моих самых опытных агентш, Федосова, выдававшая себя за работницу на папиросной фабрике Жукова, где она действительно работала раньше, до своего замужества. Вечером, когда все квартиранты были в сборе, новая жилица, как водится, должна была справить новоселье, то есть поставить водку и закуску. Когда мужчины перепились и разошлись по углам, женщины разговорились.
— Охота тебе, милая, по стиркам-то ходить, — начала разговор Федосова.
— Да я и на хороших местах живала, — ответила несколько подвыпившая подруга, — да нигде из-за «моего» не держат — больно буен. Придет проведать да и наскандалит. Ну а господа этого не любят.
— А он солдат али пожарный, твой-то?
— Из солдат, милая! Уж три года с ним путаюсь, ребенка прижила. Каждый месяц по четыре целковых чухонке даю за него.
— А отец-то помогает?
— Как же, как придет, бумажку, а то и две сунет. «Пошли, говорит, нашему-то…» Вот, приходил недавно, франтом вдруг разрядился… Да и мне вдруг принес полусапожки и два бурнуса. «Где ж ты, — спрашиваю, — столько пропадал?» «А там, — говорит, — был, где меня теперь нет…»
Марья Патрикеева, так звали девушку, сладко зевнула.
— Двенадцатый час, — проговорила она.
Женщины разошлись, несмотря на то, что Федосову рассказ, понятно, заинтересовал.
На следующее утро Патрикеева пошла на поденную работу, а Федосова — ко мне.
Вечером, часов в десять, обе женщины опять сошлись, но разговор у них не клеился.
— Что ты. Маша, сегодня скучная такая? О солдате своем, что ли. взгрустнула? — начала разговор Федосова.
— Пожалуй, что ты и угадала. Яша-то мой опять за старые дела принялся…
— Ну, об этом кручиниться нечего. Было бы дело-то прибыльное, а он, видишь, какие тебе полусапожки в подарок принес.
— Так-то оно так, а все опасливо. Я ему и сказала, как он мне недавно часы с цепочкой принес. «Яша, — говорю ему, — опять ты за темные дела взялся, смотри, не миновать тебе Сибири!»
— Ну а он-то что на это сказал?
— «Молчи, — говорит, — дура! И в Сибири люди живут».
— Молодец! Храбрый, значит!.. Хоть бы одним глазком взглянуть мне на дружка-то твоего, страсть это, как я обожаю военных людей. У меня самой военный… — с воодушевлением произнесла новая «подруга».
— На этой неделе обещался побывать. «Жди, — говорит, — около ночи».
Все эти сведения были переданы мне, и я, не сомневаясь, что напал на настоящий след, велел строго следить за домом де Роберти, а сам каждый вечер поджидал прихода Григорьева. Но время шло, а тот все не являлся. Маша сильно тревожилась и несколько раз высказывала Федосовой свои подозрения, не попал ли ее Яша в полицию.
* * *
Прошла неделя. На восьмой день, взяв с собой городового, отправился я на свой пост. По дороге, около дома де Роберти, мы нагнали человека в пиджаке. При взгляде на него в полуоборот я вздрогнул… Рост, белое лицо с маленькими темными усиками, большие наглые глаза и родимое пятно на щеке… «Это он!» — подумал я. Нельзя было терять ни минуты.
— Это ты, Соловьев? — откликнул я его.
— Да, я, — послышался ответ.
И когда мужчина обернулся, мы оказались лицом к лицу.
Я схватил его за руку, которую он уже опустил за пазуху, где, как потом оказалось, у него был нож. Городовой ударом в бок сбил Григорьева с ног. Подбежали дворники, и общими усилиями нам удалось крепко скрутить его руки веревкой.
* * *
На следующий день после этого ареста был разыскан татарин, которому Патрикеева продала вещи, а затем были найдены заложенными серебряные часы с цепочкой, из-за которых и был задушен ученик часовых дел мастера Иван Глазунов. Преступника оставалось только уличить и добиться от него признания.
— Яков Григорьев! — начал я свой допрос, оставшись с ним в кабинете с глазу на глаз. — Ты обвиняешься в побеге из этапной Царскосельской тюрьмы, в убийстве чухонца Лехтонена на Выборгском шоссе и ученика часовых дел мастера Ивана Глазунова с ограблением, а также в краже платья и часов у купца Юнгмейстера, близ Выборгской заставы.
