– Так что же вы тогда вообще здесь делаете?
– А что мы все здесь делаем?
– Ну, мы вот приехали посмотреть Великобританию.
– И за сколько же дней, позвольте вас спросить?
– За три дня.
– Разве вы сумеете за три дня увидеть здесь больше, чем могли бы почерпнуть за те же три дня из хорошо иллюстрированной книги, не покидая своего дома?
– Раз уж нам дали билеты... – оправдываясь, произнес Крамнэгел.
– О, это меняет дело, – сказал таможенник.
– Такова человеческая природа, – не правда ли, сэр?
– исследователем которой, вряд ли есть необходимость пояснять это, я являюсь. Да, таков человек! Дайте мне билеты на казнь через повешение, и я безусловно вынужден буду пойти на это зрелище хотя бы из чувства вежливости. Вот мы и снова вернулись к вопросу о вежливости – toujours вежливость. Все дороги рано или поздно заставляют нас снова возвращаться к ней.
– Билеты на казнь через повешение? Это у вас что, публичное зрелище? – трагическим голосом спросил Крамнэгел.
– Весьма вероятно, что мы вернемся к подобному положению дел. Весьма. Общественность все время высказывается то за, то против этого. В поисках средства устрашения, учитывая ничтожно низкое количество убийств в нашей стране, общественность готова на все, что угодно. Будучи исследователем человеческой природы, о чем я уже имел честь сообщить, я просто изумлен тем, что у нас так мало убийств. Имея возможность наблюдать общество в разрезе, я не могу не прийти к выводу, что убийство как способ времяпрепровождения следует скорее поощрять, нежели осуждать.
– Да вы с ума сошли! – завопил Крамнэгел.
– Toujours вежливость, сэр, не устану я повторять. – И он зачиркал мелком по чемоданам.
– Клодсли! – раздался теперь голос самого старшего таможенника.
Клодсли, на лице которого появился оттенок меланхолии, достойной испанского монаха, ответил, что сию минуту идет. Меланхолию снова сменила свирепая ухмылка, напрочь стершая выражение философской самоуглубленности и заставившая чету Крамнэгелов спешно пройти дальше, в то время как за их спиной массивный человек в пальто из верблюжьей шерсти начал возмущаться и кипеть: – Я – Бэрроуз, и меня...
– О, разумеется, сэр, будьте любезны, откройте, пожалуйста, ваши чемоданы. Да, пожалуйста, до единого.
– Все они здесь психи как на подбор, все до одного, – сообщил Крамнэгел жене, когда они сели в такси.
– Двое хиппи в иммиграционной службе и пара чокнутых в таможне – н-да, вот было бы здесь работенки Арни Браггеру! А глянь на это такси – как тебе нравится ехать стоя, Эди?6 Мы, должно быть, едем со скоростью десять миль в час и к тому же не по той стороне. Сколько, он сказал, стоит проезд до города?
– Четыре фунта, – ответила Эди.
– Это сколько будет в настоящих деньгах?
– Даже не соображу. Долларов десять? Какая разница? – Она схватила Крамнэгела за руку. – Ведь мы в Англии, понимаешь? В Англии, откуда отплыли отцы-пилигримы!
– И ничего нет удивительного, что отплыли, раз здесь такие таможни.
Когда такси затормозило у гостиницы «Лексингтон Тауэре», филиала гостиничного концерна Фрискина из города Де Мойна (Айова), дверцу машины открыл швейцар в форме солдата времен гражданской войны между Севером и Югом.
– Это еще что за чучело? – изумился Крамнэгел и полез в карман за бумажником.
– Рядовой гражданской войны, – отчеканил лупоглазый кокни. – А зачем – не пойму. Работа, понимаете ли, новая, вчера только мне обломилась. Видно, значит, чтоб приезжающие были как в своей тарелке. Наша гостиница – дочернее предприятие от отелей «Фрискин». И в начальниках – сплошные янки, как и во всех британских заведениях, кроме пакистанских ресторанчиков. Пожалуйте к портье, и тут же ваш багаж доставят вслед за вами. Если что нужно – не стесняйтесь, спросите. Мы здесь для того, чтобы обеспечить вам комфорт и уют в атмосфере непринужденной и со вкусом организованной роскоши. Чаевые только при отъезде, спасибо, и очень было приятно вас обслуживать. Что вся эта галиматья означает, можете не спрашивать, мне просто пришлось вызубрить из фирменного проспекта.
– По-моему, все это звучит очень мило, – сказала Эди, чуть кивнув с королевским величием.
– Сколько? – спросил таксиста Крамнэгел.
– Восемь колов, – ответил тот душевно и с сердечной теплотой.
– Что такое кол?
– Фунт.
– Вы же вроде сказали четыре.
– Четыре – в один конец. А мне еще вернуться надо.
– Но мы-то с вами обратно не едем.
– То-то и оно. Мне придется ехать пустым.
– Что-то я вас не пойму. С какой стати вам вообще ехать обратно? В городе пассажиров нет, что ли?
– Я аэродромный таксист. Конторы у нас, видите ли, разные. Мне пассажира, который не в аэропорт, брать нельзя. Нестоящее дело. Лицензию отберут.
– Дайте ему шесть, – посоветовал швейцар.
– Да? – Все еще сомневаясь, Крамнэгел тем не менее отсчитал шесть однофунтовых бумажек. Время было позднее, шел дождь, Эди озябла.
Как только Крамнэгелы скрылись в дверях, таксист протянул швейцару однофунтовую бумажку.
– Очень мило с вашей стороны.
Следующие два дня Крамнэгелы провели в строгом соответствии с программой, заранее разработанной Эди. Стояли в благоговейном восторге перед памятником принцу Альберту и, казалось, слышали, как по сердцу столицы грохочут маршем римские легионы. Провели несколько минут в парламенте, прислушиваясь к волнующей дискуссии по поводу власти на местах и жилищного строительства, которая открыла обоим глаза на то, как действует конституционная демократия, еще более почтенная, нежели их собственная. Осмотрели бриллианты короны и темницы Тауэра и обошли в сопровождении гида Хэмптон-Корт. Третий, и последний, день Эди оставила для своих дел. На американской военно-воздушной базе где-то в Хартфордшире служил ее сводный брат майор Батт О'Фехи. Крамнэгел не питал к нему особой симпатии – именно, может, потому, что они были очень друг на друга похожи. Выпивка служила обоим необходимой стартовой площадкой для запуска механизма светского общения, хотя Крамнэгел предпочитал напитки помягче, вроде пива – ничто не доставляло ему такого наслаждения, как со смаком рыгнуть, – а майор О'Фехи предпочитал виски как более быстрое средство доставки в то состояние эйфории, которое только одно и способно принести наслаждение людям, слушающим, ничего не слыша, и говорящим, ничего не сказав.
Начался этот третий день просто ужасно. Уверенный в своих способностях следопыта, Крамнэгел взял напрокат машину, дабы самолично разыскать базу ВВС США. В прокатном бюро оказался свободным лишь крохотный автомобильчик британского производства, которому изрядно досталось за его рабочую жизнь. Коробка передач вела себя так, будто ее всю ночь продержали в густо засохшем к утру клее. Сцепление не сцепляло. Двигатель временами вдруг начинал нести как одуревшая лошадь, педаль газа застревала в полу. Каждый раз при включении тормозов кресло водителя либо прыгало вперед, либо отскакивало назад – в зависимости от настроения. Пытаясь найти дорогу, чтобы выбраться из Лондона, Крамнэгел раз шесть осаживал мотор, потому что никак не мог понять, включена ли скорость, а если включена – то какая. К тому времени, когда они достигли пригородов, Крамнэгел уже был вне себя от гнева и обрушился на Эди, сидевшую с картой на коленях.
– Что я такого сделал, чтобы бог меня покарал этой задрипанной колымагой! – вопил он. – И все из-за того, что тебе загорелось свидеться с этим треклятым... Он ведь даже и не настоящий тебе брат, если на то пошло! Если бы вы с ним поддерживали хоть какие-нибудь родственные отношения, я б еще мог понять, но проехать целых пять тысяч миль только для того, чтоб посмотреть на паршивого майора Батта О'Фехи, – это, знаешь ли, слишком даже для родственных чувств. – И поспешил добавить: – Вот ведь кретин!
Эди сидела посреди этой бури и либо вообще отказывалась отвечать на вопросы мужа, где они находятся, либо холодно отвечала, даже не заглядывая в карту.
– Слушай, ты хочешь добраться до этого своего паршивого майора или нет? Я ведь, знаешь ли, всего-навсего шофер, и не жди от меня ничего большего. Ты мне только скажи, куда ехать, и я направлю туда наш роскошный лимузин. Я, может, предпочел бы провести сегодняшний день в Виндзорском замке, или на Эдинбургском фестивале, или где еще, ну да уж что поделаешь. Может, у тебя и в Париже есть родня или мне все-таки удастся взглянуть на Эйфелеву башню?
Эди вышла из положения, заревев – сначала тихонько, затем громко и отчаянно. Теперь в камень обратился Крамнэгел, выдавая обуревавший его душу гнев лишь лихостью езды, которая достигла апогея в небольшой деревушке. Эди завопила, увидев мчавшийся прямо на них грузовик.
– Какого черта? – воскликнул Крамнэгел.
– Ты едешь не по той сто…
Далее имело место бурное столкновение интересов между огромным восьмиколесным грузовиком, перевозившим часть дома, и маленьким автомобильчиком. К счастью, когда они столкнулись, грузовик еле двигался, а Крамнэгел успел нажать на тормоза, но авария все равно произошла изрядная. Автомобильчик – вернее, его составные части, разбросанные по дороге, – напоминал обломки игрушек, выброшенные злостным баловником из детской коляски.
