Ознакомительная версия.
– Ни в коему случае! – испугался Турецкий одной мысли что-то пропустить. Дети – как Пушкин – это наше всё. Но футбол – еще больше. Он вздохнул: – Пока не закончится матч, никак не могу.
– Значит, не дашь.
– Увы.
– Так-так-так. – Нинка забарабанила пальцами по обоям. – Папа, ты ведь Александр?
Турецкий кивнул и, почувствовав недоброе, убрал звук телевизора.
– А раз ты Александр, значит, ты Саша… Тогда вот:
Жадина– говядина,
Турецкий… -
тут она сделала паузу, -
барабан.
Кто на нем играет?
Саша– таракан.
Исчерпав свой обличительный пафос, Ниночка гордо удалилась.
Что делать, отцы и дети – вечная проблема. Такая же вечная, как мультфильмы и футбол.
Турецкий тяжело вздохнул и включил звук.
Репортаж вели два голоса, веселый молодой, незнакомый Турецкому, и слегка надтреснутый, знакомый до боли вот уже лет тридцать. В их диалогах явно ощущалась внутренняя конфронтация. Молодой с энтузиазмом говорил:
«Особую пикантность ситуации придает тот факт, что оба мяча (и в свои, и в чужие ворота!) забил проданный буквально накануне матча из „Буревестника“ в „Баварию“ полузащитник Константин Бруталис. Звезда российского футбола совершенно уникально пробивает штрафные и угловые удары, а в остальной игре – абсолютно бездарна… или бездарен… Как вы полагаете?»
«Я полагаю, – отвечал надтреснутый, – звезда не может быть абсолютно бездарна… или бездарен? Вот ведь черт…»
«Вот именно. И тем не менее рациональные немцы позарились на этот редкий талант».
«Почему же редкий? Помнится, в шестидесятые годы в киевском „Динамо“ был такой полузащитник, Виктор Серебрянников. Он за сезон с одних штрафных ударов забивал не меньше десяти мячей».
«К сожалению, в те времена наши футболисты не могли играть в иностранных командах».
«Почему же – к сожалению?» – снова проскрипел надтреснутый. Кажется, он готов был спорить по любому поводу, просто из принципа.
«Кстати, – сказал молодой, – если уж говорить о киевлянах, Олег Блохин вколотил потрясающий штрафной той же „Баварии“ в матче за суперкубок в семьдесят пятом году. А в восьмидесятых в советском футболе было уже великое множество игроков, помноживших игровую фортуну на профессиональное умение забивать хитрые мячи со штрафных. Причем почему-то особенно в командах остальных союзных республик».
«Да что это вы такое говорите?! – немедленно заорал надтреснутый. – Почему же именно в остальных?! А Гладилин в московском „Спартаке“?!»
«А Плоскин в одесском „Черноморце“?!» – распалился молодой.
«А Желудков в ленинградском „Зените“?!» – парировал надтреснутый.
«А Соколовский в донецком „Шахтере“?!»
«А Добровольский в московском „Динамо“?!»
«А Оганесян в ереванском „Арарате“?!»
«А Якубик в московском „Динамо“?!»
«Какой Якубик, какой Якубик?! Якубик играл в „Пахтакоре“!»
«Якубик играл в „Динамо“! А потом перешел в „Пахтакор“! Эрудиции вам не хватает, молодой человек!»
«Да Якубик играл в „Динамо“ еще в семидесятые! А мы говорили про восьмидесятые!!!»
«Ах так! Ах так… Тогда Андреев в ростовском СКА, вот!»
«Да Андреев вообще штрафные не пробивал! А Нарбековас в „Жальгирисе“?!»
«Как это Андреев не пробивал?! Да… О… На этой оптимистической ноте мы прощаемся с вами, дорогие друзья. Репортаж был подготовлен главной редакцией спортивных программ первого канала Российского телевидения, режиссеры трансляции Ян Садеков и Раиса Панина, комментатор Степан Переверзев».
«И Петр Волков», – успел добавить молодой.
Грязнов делал вид, что думает, а остальные делали вид, что не мешают.
Комиссаров с Дятлом затеяли тихий спор о недостатках и преимуществах кикбоксинга.
Алина куда-то звонила.
Так– так-так.
Увы, бредовая версия, что охранник Чичибабин помогал организовать побег, не проканала. Кабы все было так просто, Рыбака бы взяли тепленьким, в постельке, если он там лежит. Да лежит, лежит, должен же он когда-то спать, в конце концов, даже пятиборцы иногда спят. Конечно, очень редко, наверное, всего пару раз в году, но все-таки.
Ну что ж, делать нечего, придется работать…
Полтора часа назад Грязнов распорядился собрать сведения о всех мужчинах в возрасте тридцати – тридцати пяти лет, исчезнувших несколько дней назад из Москвы и имеющих родственников (предположительно шурина) в деревне Скоморохово Владимирской области.
А полчаса назад охранником Чичибабиным, страстно желающим «всенепременно искупить и загладить», не нарываясь при этом больше на кулак Комиссарова, с большой долей вероятности был опознан снимок Патрушева Антона Николаевича, банковского служащего, жителя Москвы, проживавшего на улице генерала Берзарина, 17-31. Именно он оказался последним и несанкционированным пассажиром тюремного «мерседеса».
В день аварии этого автобуса Патрушев отправился на своей машине («ВАЗ-21043» темно-синего цвета, номер 22-677) к своему шурину Авдееву Матвею Матвеевичу в деревню, на рыбалку. Но до упомянутого шурина так и не доехал. Поскольку Патрушев должен был на следующий день позвонить своей жене, но этого не сделал, она сама связалась с Авдеевым, и совместными усилиями они установили, что Патрушев из Москвы уехал, а в Скоморохово не доехал. Еще через сутки жена Патрушева, не выдержав неизвестности, сообщила об исчезновении мужа в милицию, и еще через десять часов темно-синий «ВАЗ» был обнаружен на обочине шоссе в сорока пяти километрах от места аварии тюремного автобуса.
Теперь– то Грязнов знал, кому на самом деле принадлежат останки «заключенного Рыбака».
Теперь он знал, что Рыбак мог воспользоваться одеждой Патрушева и документами. Он мог даже забрать с шоссе его машину, а впрочем, она была неисправна и не стоила такого риска и трудов.
Конечно, Рыбак должен был отдавать себе отчет в том, что рано или поздно то, что он остался жив, будет обнаружено и погоня за ним станет персонифицированной. Его не будут теперь принимать за другого. Его будут преследовать день и ночь не как абстрактного зека, а как человека, про которого все известно. Известно его преступление, известна его прошлая жизнь. Значит, можно предположить, что он станет делать, куда пойдет, к кому обратится.
Ведь смог же, в конце концов, Грязнов спонтанно вычислить, что первым делом Рыбак отправится на футбол… А впрочем, дальше-то что? Футбол закончился, и Рыбака не поймали. Что же он теперь, страстный болельщик, в Мюнхен, что ли, поедет через две недели, на ответную игру?!
Чушь.
Но бегает он, конечно, лихо. Своим ходом такого мужика нипочем не догнать. Рыбак – это вам не рабфак…
Конечно, в прошлой жизни Рыбак был человеком весьма состоятельным, наверное, с серьезными связями. Вполне может найтись кто-то, кто поможет ему убежищем или деньгами…
Стоп. Деньгами.
Жена Патрушева сказала, что кроме водительских прав у мужа в портмоне было никак не меньше полутора тысяч долларов. А может, и больше. Патрушев накануне получил зарплату. Значит, вот этими-то деньгами Рыбак и расплачивался за билет. Естественно, он истратил не все. Естественно, еще будет покупать себе пищу, одежду и, возможно, платить за ночлег. Причем в самое ближайшее время. Возможно, в эти самые минуты.
Так– так-так.
Грязнов отхлебнул кофе из кружки, подсунутой Алиной.
Патрушев работал менеджером в Аникор-банке. А ведь банк – организация серьезная. Все живые деньги там всегда подлежат строгому учету. И наверняка номера любых купюр фиксируются. В том числе и тех, что выдаются сотрудникам в качестве заработной платы. Значит…
– Послушайте, Алина, – не выдержал он, увидев, как Севостьянова снова собирается уединиться и куда-то позвонить. – Так больше нельзя. Объясните наконец, куда вы звоните все время?! Я надеюсь, что это не…
Грязнов ждал. Комиссаров с Дятлом оставили философский спор о кикбоксинге. Алина покраснела и молчала.
– Извините, Вячеслав Иванович, – сказала она, – вы уже давно коситесь, надо было мне сразу сказать…
Грязнов не отрицал и молчал, предчувствуя недоброе. Неужели стучит девка? Жаль, очень жаль.
– Я… мне… у меня рыбки.
– Чего?!
– Я завела аквариум с рыбками. Как раз накануне того, как началась эта наша нескончаемая погоня. И ужасно за них беспокоюсь. Дело в том, что у меня кошка, очень вспыльчивая. Вот я и поручила соседке заходить в квартиру и контролировать время от времени. Извините. – Алина была явно смущена.
– Ну просто сказка о Рыбаке и рыбках! – заржал Комиссаров.
Город давил огромным количеством людей, машин, нависающими зданиями, блестящими витринами, рекламой. Ветер шевелил разноцветные растяжки на широком проспекте Мира, которые следовали одна за другой.
«Группа „Сплин“ в „Олимпийском“!»
«Балет Мориса Бежара в Большом!»
«Новый фильм Кшиштофа Занусси в Киноцентре!»
Занусси…
Клубы дыма опутали его мысли, и он даже не удивился. Это происходило последние полгода практически каждый день, и уж наверняка – каждую ночь. Дым, огонь, ускользающий кислород.
Ознакомительная версия.
