— Они заставили нас, они заставили нас, — всё ещё умоляла она, плача.
Джанг пытался зажать рану на шее. Тело Мельбурна лежало на боку, одна рука протянута к сжавшейся в углу вампирше. Мельбурн был неподвижен, зато вампирша ещё шевелилась. Это казалось мне неправильным. Но я знала, как это исправить.
Мой дробовик был заряжен, но я повесила его на плечо. С такого расстояния короткоствольное оружие куда удобнее; заодно патроны сэкономим.
— Я не могу убить кого-то, кто умоляет сохранить ему жизнь, — он перевёл взгляд с вампирши на меня, а затем — назад, на сержанта.
— Ничего, Мендес, я справлюсь.
— Нет, — возразил он, глядя на меня, его глаза были открыты чуть шире, — Нет!
— Назад, Мендес, — приказал Хадсон.
— Сэр…
— Отойди и не мешай маршалу Блейк исполнять свои обязанности.
— Сэр… так нельзя.
— Ты ослушаешься прямого приказа, Мендес?
— Нет, сэр, но…
— Тогда отойди, и не мешай маршалу выполнять её работу.
Мендес всё ещё колебался.
— Сейчас же, Мендес!
Он отошёл, но мне было некомфортно стоять спиной к нему. Он не был околдован, она не зачаровала его глазами. Всё было гораздо проще. Полицейских учат защищать жизни, а не отбирать их. Напади она на него, Мендес бы выстрелил. Напади она на кого-то другого, он бы не колебался. Если б она была похожа на взбесившегося монстра, он бы её пристрелил. Но, сжавшись в углу, простирая вперёд такие же маленькие ручки, как у меня, в попытке остановить то, что случится, она не походила на монстра. Её тело вжалось в угол, как ребёнок в последнем убежище, перед тем, как его начнут бить, когда вам негде больше прятаться и вы в буквальном смысле загнаны в угол, и сделать вы ничего не можете. Ни слово, ни действие, ни одна вещь на свете не смогут это остановить.
— Встань возле сержанта, — приказала я.
Он уставился на меня, дыша слишком часто.
— Мендес, — позвал Хадсон, — встань сюда.
Мендес подчинился его команде, как его учили, но он продолжал оглядываться на меня и вампиршу в углу. Она смотрела сквозь свои руки, и поскольку на мне не было освящённых предметов, она могла смотреть на меня. Её глаза были бледного неопределённого цвета, бледные и испуганные.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — Пожалуйста, не причиняйте мне вреда. Он заставлял нас делать такие мерзости! Я не хотела, но мне нужна была кровь.
Она подняла своё изящное овальное личико ко мне.
— Нужна была, — нижняя половина её лица была кроваво-красной.
Я кивнула и вскинула ствол дробовика, вместо плеча уперев его в бедро и руку.
— Я в курсе, — ответила я.
— Не надо, — взмолилась она, простирая руки.
Я выстрелила ей в лицо с расстояния менее двух футов (60 см.). Её лицо разлетелось брызгами крови и густых ошмётков. Её тело выпрямилось достаточно для того, чтобы я разрядила всю обойму ей в грудь. Она была крошечной, мяса на ней было немного; я пробила в ней сквозную дыру с первого выстрела.
— Как ты могла сделать это, глядя ей в глаза? — Я обернулась и обнаружила Мендеса рядом. Он снял маску и шлем, хотя я была уверена, что их запрещено снимать, пока мы не покинем здание. Я прикрыла микрофон рукой, поскольку никто не должен был случайно узнать о чьей-то гибели.
— Она вырвала Мельбурну горло.
— Она уверяла, что другой вампир заставил её это сделать; это правда?
— Возможно, — ответила я уклончиво.
— Как же ты тогда смогла её застрелить?
— Потому что она виновна.
— Кто умер, и сделал тебя судьёй, присяжным и ист…, - он оборвал себя на полуслове.
— Истребительницей, — закончила я за него, — Федеральное и Государственное правительство.
— Я считал, что мы хорошие парни, — возразил он.
— Так и есть.
— Но не ты, — он отрицательно покачал головой.
И сквозь всё это я ощущала энергию Каннибала, как песню, которую никак не выбросить из головы, но я чувствовала, что эта песня кормится болью, ужасом и смятением.
Я нажала на эту силу, пытаясь её оттолкнуть, но это было похоже на попытку схватить паутину, когда проходишь сквозь неё. Ты ощущаешь её кожей, но чем активнее стараешься её стряхнуть, тем её больше, пока не поймёшь, что паук где-то на тебе плетёт шёлковые нити быстрее, чем ты их стряхиваешь. Тебе необходимо подавить приступ паники, желание заорать, оттого, что ты знаешь, что паук всё ещё на тебе, ползающий, готовый ужалить. Но воспоминание отступило, как будто радио выключили — оно всё ещё там, но я снова могла думать. Я могла ощущать руки Каннибала в своих, могла открыть глаза, смотреть на него, видеть настоящее.
— Хватит, — пробормотала я сквозь сжатые зубы.
— Ещё нет.
Его сила вновь обрушилась на меня; это как когда тонешь, когда думаешь, что удастся удержаться на плаву, и тут очередная волна накрывает тебя с головой. Вся фишка в том, чтобы не паниковать, тогда не утонешь. Я не отдам ему свой страх. Воспоминания не могут причинить мне вреда, я их уже пережила.
Я попыталась остановить воспоминание, но не смогла. Я попыталась отнять руки, которые он всё ещё держал, и увидела проблеск изображения, словно переключенный канал телевизора. Кратчайшее изображение Каннибала, его воспоминания.
Я снова дёрнула руки и увидела ещё больше — женщину под его руками, его, удерживающего её. Она смеялась, сопротивляясь не в серьёз, и я поняла, что это его жена. У неё были такие же тёмные волосы, как и у него, и вьющиеся, как у меня. Они расплескались по подушке, и её загар смотрелся потрясающе на красном шёлке. Солнечный свет высветил кровать, когда он нагнулся для поцелуя. Я внезапно оказалась в той спальне в темноте вместе с мертвецом. Я повернула ладони в руках каннибала, водя пальцем по его запястью, там, где кожа наиболее тонкая и кровь бежит ближе. Мы погрузились в залитое солнцем воспоминание, вернувшись к красному шёлку на хлопковых простынях и женщине, которая смотрела на него так, будто он был всем миром для неё.
Я ощутила её тело под ним, ощутила, как сильно он её желал, как сильно любил её. Эмоции были так сильны, и я, подобно ему, кормилась. Я впитывала эмоции момента.
Но Каннибал не сдавался; он ударил силой в ответ, и я оказалась в своей спальне дома. Лицо Мики надо мной, его золотисто-зелёные глаза в нескольких дюймах от моих, его тело глубоко в моём, мои руки скользят по его голой спине до закругления зада, так что я чувствую, как работают его мышцы, когда он движется внутрь и наружу.
Я бросила силу назад в Каннибала, прогнав его из своего воспоминания, и обнаружила, что мы вновь в залитой солнцем спальне.
Одежды теперь почти не осталось, я увидела смутный проблеск его тела в её, а потом он выбросил меня из воспоминания.
Каннибал вырвал свои руки, и как только он перестал меня касаться, всё закончилось. Я вернулась в свою собственную голову к своим собственным воспоминаниям, а он — к своим.
Он встал слишком резко, опрокинув стул с оглушительным грохотом. Я сидела, обняв себя руками, избавляясь от ощущения его силы внутри меня, ввинчивающейся в мою голову, хотя это слово и не совсем характеризовало то, что я чувствовала. Это было очень личное, но не имеющее отношения к сексу, чувство; это скорее относилось к ощущению того, как его сила вторгалась в меня.
Каннибал отошёл к дальней стороне комнаты, уставившись в стену и не глядя на меня.
— Сержант Рокко, — окликнул его лейтенант Гремс.
— Отчёты точны. Она переживает потерю оперативников, — я слышала его голос, но тоже пока не готова была взглянуть на него, — Она устала от убийств.
— Заткнись, — огрызнулась я, вставая на ноги, при этом умудрившись не опрокинуть стул. Очко в мою пользу. — Это было личное. Это последнее воспоминание не имеет никакого отношения к гибели двух человек.
Он обернулся, опуская руки, будто тоже до этого себя обнимал. Он посмотрел на меня, но я видела, что он сделал это через силу, по его лицу:
— Ты убила вампиршу, которая убила Мельбурна, ты убила её, несмотря на то, что она умоляла сохранить ей жизнь, и ты ненавидела себя за то, что тебе пришлось это сделать, но ты прикончила её за него. Я чувствовал это: ты отняла у неё жизнь за то, что она отняла его.
— Я отняла её жизнь, потому что долбаный закон обязывал меня сделать это.
— Я знаю, почему ты это сделала, Анита. Я знаю, что ты чувствовала, когда делала это.
— А я знаю, что чувствовали вы, сержант, в той, другой, комнате. Хотите, чтобы я этим со всеми поделилась?
— Это личное, и к работе отношения не имеет, — упрекнул он.
Я шагнула ближе к нему, мимо лейтенанта. Мужчины повставали с мест, будто почувствовали, что вот-вот что-то произойдёт. Я подошла достаточно близко, чтобы яростно прошипеть Рокко в лицо:
— Ты перешёл границы, и ты это знаешь. Ты питался моими воспоминаниями, моими эмоциями.
— А ты — моими, — ответил он.
