– Как скажешь.
И он позвонил. Марго спряталась за угол и следила. Но сколько бы Лютов ни давил на звонок, результата не было.
– Я бы разбила фонарь, но это опасно…
– Слушай, а ты разрушительница, честное слово… И что это тебе в голову взбредает?
– Ничего… – огрызнулась она. – Теперь лучше ты иди в машину и не высовывай носа, а я попытаюсь сама, своими методами добиться того, чтобы мне открыли…
И не давая Лютову опомниться, она расстегнула блузку, вытерла ладонью губы и выпачкала ее в помаде, после чего на глазах ошеломленного «папочки» взлохматила волосы на голове и заорала как оглашенная: «Помогите же кто-нибудь! Откройте, убивают!»
Лютова как ветром сдуло. Марго же принялась колотить кулаками в дверь. Она стучала до тех пор, пока не услышала звуки за дверью. Она чувствовала, что там кто-то есть. И вдруг раздался характерный звон ключей – дверь открылась, и она увидела перед собой подростка в фуфайке. Огромные зеленые глаза смотрели на нее с ужасом.
– Пустите меня, пустите… За мной гонится один сумасшедший, мне страшно… Он хотел меня изнасиловать, затащил в темный проулок… Ну что ты так смотришь? – И она, оттолкнув мальчишку, ворвалась внутрь.
Она слышала, как за ней закрыли дверь, и немного успокоилась. Больше всего она опасалась, что ее истошные крики услышит проезжающая мимо патрульная машина. Вот тогда бы им с Лютовым несдобровать.
Марго для пущей убедительности опустилась по стеночке на пол и закрыла лицо руками. Она действовала по всем правилам: плечи и грудь ее ходили ходуном, как если бы она и в самом деле бежала без оглядки целый километр, а то и два. Она так не дышала, даже когда копала могилу.
Сквозь пальцы глядя на стоявшего возле нее мальчишку и делая вид, что сама находится в шоке, она ждала каких-то вопросов, но их не было.
– Принеси воды, – сказала она, отнимая ладони от лица, успев при этом мастерски размазать тушь. – Видишь, мне трудно говорить…
Мальчик принес кружку с водой, которую и пить-то было страшно – такие грязные руки ее держали.
– Господи, ты кто?
– А ты кто? – услышала она хрипловатый низкий голос и подняла голову.
С диким криком она вылетела на улицу. Вот теперь ей было по-настоящему страшно. Мальчик за какую-то минуту превратился в сморщенного старикашку с грязными скрюченными лапами и злыми глазами.
Она обломала ногти, открывая машину, где ее поджидал не менее разъяренный и перепуганный Лютов.
– Так, все, с меня хватит, – сказал он, резко разворачивая машину, – едем на вокзал. Там я посажу тебя на поезд, и на этом все закончится. Ты – сумасшедшая девка, от тебя мне будут одни неприятности. Ты – аферистка, мошенница, преступница, а может, и убийца.
Но ее почему-то его слова уже не трогали. Она думала о том странном превращении в коридоре, куда вломилась обманным путем. Кто был этот человек? И вообще, не привиделось ли ей все это?
– Ты почему молчишь? – вдруг услышала она и очнулась. Ее словно включили в электросеть и она затараторила:
– Там были привидения… привидения…
Понятное дело, что про вокзал было сказано сгоряча. Какой вокзал, если их ждал такой ужин!
Бухая на стол супницу с горячими, в масле, пельменями и обставляя ее, как башню, частоколом из бутылок с соусами и кетчупами, Марго все продолжала делиться своими впечатлениями о походе в офис. Теперь в разговоре это слово заменяло пресловутый «склад».
– Брось, тебе все это привиделось от страха. Не зря же говорят: у страха глаза велики.
– Ты меня не слушаешь и несешь всякую околесицу, только бы я от тебя отстала. Я же вижу, что тебе сейчас не до меня. Вы все, мужики, такие, вам бы пожрать да поспать…
– Слушай, Марго, давай обойдемся без обобщений. К тому же девушке с такой изысканной красотой, как у тебя, не пристало произносить такие грубые слова типа «пожрать» или «мать твою»…
У нее запылали щеки. Что это она на самом деле ему грубит? Но извиняться она тоже была не намерена. Просто учту на будущее и все, извинений он у меня не дождется…
– А ты-то сама почему не ешь?
– Я на диете, – отрезала она и удалилась к себе в комнату. У нее были дела поважнее.
Дело в том, что блузка ее была безнадежно испорчена. Во-первых, губной помадой, с помощью которой она превратила себя в жертву насильника, во-вторых, непонятной синей пылью. Синька – не синька, не поймешь что. Вот только откуда бы взяться этой синьке? Марго голову себе сломала, пока думала. Но ничего так и не придумала. Притащилась с блузкой на кухню:
– Сэр, у вас палец в супе…
– Ничего, он не горячий… – весело отозвался, блестя глазами, Лютов.
– Официант, – упорствовала Марго, – почему у вас такие жирные салфетки?
– Мисс, вы утираетесь блином… – все так же четко отвечал, зная все их «домашние» любимые анекдоты, Лютов. «Это действительно свой человек», – подумала она, и сердце ее радостно забилось, словно ей ответили на заветный и давно уже, казалось бы, забытый пароль.
– Официант, – шептала она, уже давясь слезами, – мне дикую утку, пожалуйста…
– Диких нет, к сожалению, но для вас, мисс, могу разозлить и домашнюю… Не реви, Марго, эти анекдоты мы с твоей мамой вычитали в какой-то дешевой брошюре. Там было еще много гастрономических анекдотов… Вижу, мои уроки не прошли для нее даром…
Он поднялся, обнял и прижал ее к себе, погладил, как маленькую, по головке.
– Ты решила превратить свою блузку в кухонное полотенце?
Она, немного успокоившись и взяв себя в руки, покачала головой:
– Вовсе нет. Просто я хотела тебя спросить, что это за синяя пыль, в которую я влетела вместе с этой блузкой.
Лютов повертел вещь в руках и пожал плечами: без понятия.
– Тогда ответь, ее можно спасти?
– Ха! Не то слово! Пошли, я покажу тебе один порошок, которым можно отстирать даже душу… если, конечно, постараться. Последний писк! Только я один во всей Москве его покупаю. Остальные узнают о нем только через месяц в рекламе… Вот, держи… замочишь на пару минут, и блузка твоя будет как новая.
Злыдень, про душу мог бы и промолчать.
* * *
Утром Лютов ушел на «государственную службу» (произнося это, он всегда поднимал указательный палец кверху, что означало «знай наших» или «это тебе не фунт изюма»). Марго же, вырядившись в его старые пижамные штаны и накинув сверху рабочий халат, нацепила на голову, спрятав волосы, обнаруженную на антресолях вязаную лыжную шапочку и тоже вышла из дома. Она поехала на Петровский бульвар, забралась в самую зелень его и тень, словом, устроила прямо в зарослях, насколько это было возможно, наблюдательный пункт. Ее взгляд в течение долгого времени был прикован к особняку, который при дневном освещении выглядел ну прямо как рождественский торт! Прошел час, другой, а на крыльцо, сбоку, где еще ночью горели старинные фонари, создавая видимость обитания и наличия хозяина, никто не поднимался. Ни одна машина не припарковалась рядом с офисом телефонной компании «Рондо». У Марго затекли ноги, спина, она устала и проголодалась, но так никого и не увидела. Ее бомжатский прикид был ориентирован на того паренька, который ей приносил воду. Всеми правдами или неправдами она надеялась найти с ним общий язык, но ничего умнее того, чтобы снова позвонить в уже знакомую дверь, она так и не придумала. Она уже поднялась с травы, на которой лежала, чтобы не привлекать внимание прохожих (один раз возле нее притормозил куда-то несшийся терьер, рявкнул, задышал над ней, высунув розовый влажный язык, но потом свистом хозяина был отозван на центральную аллею), как вдруг ее терпение и ожидание увенчались успехом: из особняка, прямо из парадной двери (той, что располагалась лицом к бульвару) вышел маленький человечек в фуфайке. В руках у него было нечто прямоугольное и плоское, как детская игра или огромных размеров книга, завернутая в холстинку. Бодрым, не стариковским шагом человечек направился в сторону Петровских Ворот. Марго едва поспевала за ним. Ей даже в голову не пришло, что девушку в таком виде, как она, могут запросто схватить и отвезти в участок для установления личности. Но она так была увлечена своим преследованием, что забыла обо всем на свете. Кроме того, Марго, по понятным причинам, не могла знать о том, что в столице уже давно перестали обращать внимание на подобных «чудиков».
Между тем человечек, уверенно перебегавший улицы прямо перед фарами автомобилей, двигался явно к Большому театру. Вот здесь, уже у театра, Марго немного пришла в себя, спряталась за колонну и стала наблюдать, что же будет дальше. Человечек повернулся в ее сторону, и она увидела изъеденное временем, как молью, тусклое лицо со слезящимися глазами. Это был, безусловно, тот самый старик, что так напугал ее ночью в офисе. Вероятно, его лицо менялось в зависимости от освещения, подумалось ей тогда. И в эту минуту к старику подошел бородач, молодой, полный, можно даже сказать, раскормленный, как поросенок. Весь в джинсе, с розовыми щеками, черной блестящей и густой бородой и красными сочными губами. На голове его, несмотря на август и тепло, красовался синий берет. Художники.
