Джои заметил его первым и крикнул Джино:
– Butzo «Атас! (амер, жарг.)», к нам идет Чарли Чаплин!
Джино наблюдал со своего насеста, как кривоногий «бык» хватает Джои за рубашку и отвешивает ему несильную пощечину.
Крепко держа Джои, «бык» крикнул Джино:
– О'кей, парень, спускайся, не то я сам до тебя доберусь и взгрею как следует.
Джино посмотрел на него с серьезным выражением лица, словно и вправду оценивая предложение; на самом деле он обдумывал план бегства. Солнце стояло высоко и горячило ему кровь; мир выглядел по-особенному, в этом мире ему нечего было бояться. Он знал, что недосягаем. Одно плохо: «бык» вышвырнет Джои со станции и сломает его тележку.
Тут Джино вспомнил рассказ о птицах, спасающих своих птенцов, и, разглядывая «быка», составил блестящий план. Он знал, как спасти и Джои, и тележку.
Он нарочито медленно свесился с крыши вагона и, улыбаясь во все свое угловатое, почти взрослое лицо, крикнул:
– Ха-ха-ха! Чарли Чаплин не умеет ловить мух!
Затем он выпрямился и стал спускаться по лесенке на противоположную сторону. Отсчитав половину ступенек, он завис и прислушался.
«Бык» свирепо бросил Джои:
– Останешься здесь!
После этого он нырнул под вагон, чтобы перехватить Джино. Однако он только и увидел, что спину мальчишки: тот взлетел вверх по ступенькам. «Бык» пополз обратно, чтобы не упустить Джои.
Теперь Джино плясал на крыше вагона, распевая:
– Чарли Чаплин не может достать конфетку!
«Бык» придал лицу мрачное выражение и с угрозой в голосе сказал:
– Паренек, я тебя предупредил! Лучше слезай с вагона, не то поймаю и душу вытрясу!
Это как будто привело Джино в чувство. Он снова задумчиво уставился вниз. Потом, показав «быку» нос, он довольно неуклюже побежал по крыше вагона; прыжок – и он уже на следующей крыше. «Бык» следовал за ним по земле, то и дело оборачиваясь и злобно зыркая глазами на Джои, чтобы тот не вздумал улизнуть со своей тележкой. В составе оказалось всего десять-одиннадцать вагонов.
Пробежав несколько вагонов, Джино сделал вид, что снова слезает по лесенке на противоположную сторону. «Бык» опять нырнул под вагон. Правда, при этом он терял из виду Джои, но это его не слишком волновало. Он решил, что паренек, дурачащий его, поплатится за свое озорство здоровенными синяками.
Джино перескакивал с вагона на вагон, заманивая «быка» все дальше в глубь станции, время от времени замирая на очередной крыше, чтобы в задумчивой неподвижности дождаться запыхавшегося преследователя. Наконец он увидел, как Джои припустился с тачкой к авеню, к свободе.
– Лучше слезай, парень, – позвал «бык». – Гляди, отведаешь вот этого. – Он показал ему свою дубинку. Он уже подумывал, не вытащить ли ему и револьвер – просто для подкрепления угрозы, не больше; но нет, если грузчики-итальянцы заметят его за этим занятием, то ему несдобровать. Он снова нырнул под вагон и стал свидетелем того, как Джои преспокойно пересекает авеню со своей тележкой.
Это рассердило его уже не на шутку, и он заорал на Джино:
– Эй, ты, грязный щенок, итальяшка, если ты сейчас же не слезешь, я тебе хребет переломлю!
Страшная угроза как будто сработала: «бык» с облегчением увидел, как мальчишка бредет назад по крыше вагона, чтобы остановиться прямо над ним.
Но через секунду серьезная смуглая мордашка скорчила рожицу, и «бык», не веря собственным ушам, услыхал злобные слова, свидетельствующие, что щенок считает его равным себе:
– Fuck you «Непристойное ругательство.», Чарли Чаплин!
Мимо головы «быка» просвистел увесистый кусок льда, и мальчишка снова неуклюже побежал по крышам вагонов в глубь станции.
Потерявший всякое терпение, но не сомневающийся в успехе «бык» поднажал, чтобы не отстать; он топал внизу, смешно задрав вверх голову. Мальчишка сам себя загонял в ловушку. Преследователь рассвирепел не из-за ругательства, а из-за обидной клички «Чарли Чаплин». Он был не чужд тщеславия, и колченогость делала его чувствительным к насмешкам.
Неожиданно Джино скрылся из виду. «Бык» тут же нырнул под вагон, чтобы сцапать наглеца, спускающегося по лесенке. Однако он замешкался на рельсах и потерял бесценные доли секунды. Выбравшись на свет, он сперва не увидел своей жертвы. Он залез на ступеньку, чтобы расширить поле обзора.
Его взору предстал Джино, буквально летящий над крышами, едва отталкиваясь от них, и перескакивающий через продеты без следа недавней неловкости. Мгновение – и он снова исчез из виду.
«Бык» бежал во весь дух, но уже ничего не мог поделать: мальчишка пересек Десятую авеню и, остановившись в тенечке, купил себе заслуженное мороженое, даже не оглядываясь на посрамленного взрослого. Другого парня и вовсе не было видно.
«Бык» поневоле расхохотался. Черт с ним, с этим мальчишкой, раз он такой паршивец. Ничего, он дождется своего часа! Пусть он – Чарли Чаплин, но они у него забудут, как смеяться, они еще поплачут горючими слезами…
Перебежав авеню, Джино и не думал оглядываться. Главное было найти Джои Бианко с деньгами. Он слышал, как голосит из окна четвертого этажа мать:
– Джино, bestia, где же лед? Иди есть!
Джино задрал голову и разглядел мать, а выше нее – голубое небо.
– Через две минуты! – крикнул он в ответ и бросился за угол Тридцатой стрит. Как он и ожидал, Джои сидел тут же, на крылечке, рядом с тележкой, привязанной к чугунному рельсу, огораживающему подвал.
Джои с трудом сдерживал слезы. Но, увидав Джино, он подпрыгнул от радости и возбужденно крикнул:
– Я собирался бежать к твоей матери. Я совсем растерялся.
На Тридцатой было пыльно; улица была залита безжалостным солнцем. Джино залез в тележку и стал управлять передней осью; Джои подталкивал колесницу сзади. На Девятой авеню они купили для героя дня сандвичей с салями и пепси. На Тридцать первой, наоборот, властвовала тень; они уселись на тротуар, привалившись спинами к стене шоколадной фабрики Ранкеля.
Они кусали свои сандвичи с наслаждением и волчьим аппетитом взрослых мужчин, проведших в высшей степени удачный день: за спиной был тяжелый труд, приключения, и хлеб был полит их собственным потом. Джои восхищался другом и все время повторял:
– Ну, ты меня спас, Джино! Здорово ты надул этого «быка»!
Джино скромно опускал голову; он-то знал, что спасительному трюку его научила книжка про птиц, но он, разумеется, не собирался признаваться в этом Джои.
Солнце зашло за облако. Небо быстро затянули темные тучи. Воздух, только что насыщенный пылью, перегретый, наполненный запахом горячей мостовой и расплавленного гудрона, мгновенно посвежел благодаря ливню, сопровождаемому раскатами грома; на какое-то мгновение повеяло свежестью, даже зеленью. Джои с Джино залезли под загрузочный помост. Дождь барабанил над их головами, из щелей в помосте падали дождевые капли, и они радостно подставляли под капли разгоряченные лица.
Здесь было темно, как в подвале, однако света хватало, чтобы сыграть в карты. Джои вытащил из кармана штанов засаленную колоду. Джино терпеть не мог с ним играть, потому что Джои постоянно выигрывал. Они сыграли в «семь с половиной», и Джино проиграл пятьдесят центов из денег, заработанных продажей льда. Дождь лил по-прежнему.
Джои, слегка заикаясь, сказал:
– Джино, забирай свои пятьдесят центов – это тебе за то, что ты спас меня от «быка».
Джино оскорбился: герои не берут денег.
– Брось, – поднажал Джои. – Ты ведь и мою телегу спас. Так что позволь мне отдать тебе пятьдесят центов.
Но Джино и впрямь не хотелось принимать от него деньги: если Джои заплатит ему, то от приключения ничего не останется. Но Джои едва не плакал, и Джино смекнул, что есть причина, по которой ему придется согласиться.
– О'кей, – кивнул Джино и забрал деньги.
Дождь все не прекращался. Они спокойно ждали в полумраке; Джои рассеянно тасовал карты. Из щелей капало. Джино бросил пятидесятицентовик на тротуар.
Джои глядел на монету, не отрываясь. Джино убрал ее в карман.
– Хочешь, снова сыграем в «семь с половиной», с удвоенными ставками? – предложил Джои.
– Не-е, – протянул Джино.
Наконец дождь унялся, выглянуло солнышко, и мальчики выбрались из-под помоста, полуослепшие, как кроты. Умытое солнце скатывалось на запад, к Гудзону. Джои присвистнул:
– Боже мой, уже поздно! Пойду-ка я домой. Ты идешь, Джино?
– Ха-ха! – прыснул Джино. – Вот уж нет!
Он наблюдал, как Джои торопится со своей тележкой к Десятой авеню.
С фабрики Ранкеля выплеснулась на улицу отработавшая смена. От рабочих пахло шоколадом, который они варили весь день; запах был сладкий и привязчивый, словно от цветов, и казался тяжелым в воздухе, ненадолго освеженном дождем. Джино сидел на помосте и, болтая ногами, ждал, пока из ворот не выйдет последний человек.
Он наслаждался всем, что представало его взору: окрашенными заходящим солнцем в темно-малиновый цвет кирпичными стенами жилых домов, видом детей, снова высыпавших на улицу, редкими лошадьми, влекущими по мостовой телеги; за одной из них тянулась дорожка золотистого навоза. К распахнутым окнам подходили женщины; на карнизах появлялись сохнущие после дневного сна подушки.
