Он умеет подделывать подпись матери, почти не отличишь. С заявлением тоже не возникло проблем. Он заполнил печатную форму, попросил выпустить дополнительную карточку для ее сына, а в качестве своего адреса указал номер того абонентского ящика, которым он пользовался в Ипсвиче. Карточку доставили вчера. Он говорит, что нам нужно истратить все деньги за месяц. Она не откажется покрыть расходы, но, скорее всего, аннулирует карту, когда увидит, что происходит. Так что Сандор загнал машину на сервис в Ипсвиче, чтобы ее перекрасили. Теперь у нас будет цвет, который называется «рябиновый», то есть далекий от серого.
Мы не можем расплачиваться картой «Американ экспресс» в «Гостевом доме Линдси», но Сандор из-за этого не переживает. У него есть свой доход, и он выкрутится. Зато по карточке мы покупаем все остальное. Сандор запасся сигаретами в блоках. В пабах пользоваться карточкой не получится, а вот в винных магазинах с этим проблем нет, так что мы купили несколько бутылок крепкого алкоголя и коробку вина. Сандор подумывал о том, чтобы запастись горючкой, но это оказалось неосуществимым. В нашей комнате и так стало не повернуться из-за сумки с автомобильными номерами, бутылок, наших двух новых курток и кожаных ботинок, всех книжек и – вот чудо из чудес – подарка мне на день рождения от Сандора: маленького цветного телевизора с экраном семь с половиной сантиметров на пять.
Мы никогда не едим в гостевом доме, ходим есть в город – как всегда. Здесь есть индонезийское кафе, где можно все купить навынос, и их порции выглядят более основательными. Проблема в том, что без машины мы заблудились. Я предложил пройти пешком одну милю до Джаредз, просто чтобы разведать окрестности и вообще не терять формы, но Сандор сказал, что в таких местах любой пешеход привлекает к себе больше внимания, чем те, кто едет на машинах. Будь ты за рулем пляжного багги[26] или военного грузовика, на тебя все равно обратили бы меньше внимания, чем если б ты шел пешком.
Прошлым вечером Сандор показал мне свою коллекцию вырезок о Принцессе. Он держал их в том «дипломате», который раскрылся и из-за которого он набросился на меня со словами, что это личное. Он называет свою коллекцию портфолио. Там была и обложка того журнала. Обложке уже целых тринадцать лет, и это означает, что в то время мне было четырнадцать, а тогда мне в руки редко попадали глянцевые журналы.
Женщины больше не отличаются красотой, правда? То есть женщины в фильмах, в телевизоре, певицы и все в таком роде. Что до реальных женщин, то я никогда не видел среди них красивых. Но Тилли однажды принесла старую книгу под названием «Ежегодник кинозрителя за 1938 год» – может, я на год-два и ошибся с датой, – и там были черно-белые фотографии кинозвезд: Клодетты Кольбер, и Лоретты Янг, и Хеди Ламарр, и многих других. Я уже забыл их имена, но суть в том, что они все были красавицами, практически безупречными. Сейчас такой ежегодник стал бы насмешкой. У половины телеактрис рожи похожи на старый башмак.
Из красивых остались только модели, но и они постепенно портятся, превращаются в «интересных». А вот тринадцать лет назад, когда Нина Эбботт стала самой фотографируемой женщиной Британии, все было по-другому. Это так звали Принцессу, Нина. В общем, она была красивой. Ее лицо напомнило мне лица из ежегодника Тилли. Светловолосая, с лучистыми глазами и томным взглядом. Идеальные черты и ни пятнышка на коже. Естественно, ей тогда было не больше восемнадцати. На обложке журнала она была увешана драгоценностями. Огромные тяжелые серьги, похожие на люстры, украшали брильянты и синие камни, сапфиры, как сказал Сандор. Бриллианты и сапфиры были у нее и на шее.
У Сандора хранилось, наверное, двадцать ее снимков того времени, фотографий, где она в мехах, в вечерних платьях, участвует в показах каких-то знаменитых модельеров в Париже, и огромное количество журнальных обложек. Для меня они мало что значили. Самым интересным был снимок в газете, где она выходит замуж за того старого типа, князя Пиранезо, в Монте-Карло. Фото получилось нелепым, потому что она была молодой, свежей и прекрасной, а он – с лицом ядозуба, как говорил Сандор, противным, похожим на огромную ящерицу во фраке. Надпись над фотографией гласила: «Парфюмерный принц женится на своем первоцвете». Была еще пара снимков его и ее на приемах где-то в Европе, но с подписями на итальянском, поэтому прочитать их я не мог.
Я продолжал гадать, где мог видеть ее раньше, ее саму или ее фото, причем недавно. Не в Кембридже. Тогда я ее лица не видел.
– Она до сих пор выглядит так же? – спросил я.
Это вызвало у Сандора смех.
– Ей чуть-чуть за тридцать, и у нее есть все средства для сохранения молодости, которые можно купить за деньги. Ты же видел ее. Разве нет?
– Она была слишком далеко, – сказал я.
Ее сфотографировали для рекламы его духов. И снова подпись была на итальянском, поэтому я не знал, о чем там говорилось. Она стояла, похоже, голая, но в мехах и жемчугах. Мехов и жемчугов было много, она была закрыта ими аж до самой шеи. На заднем фоне поблескивал хрустальный флакончик. Ее волосы, бледно-золотые, цвета золота на обручальном кольце, были собраны вверх, и через них вились нитки жемчуга. И тогда я вспомнил. Это была крохотная картинка на пудренице на Оксфорд-стрит.
У Сандора была еще одна фотография: она вся в черном на похоронах старика. И опять из итальянской газеты. Он сказал, что английские издания не замечали ее, они к тому времени забыли Нину Эбботт. Она стояла на кладбище среди могил, надгробий и кипарисов и держала за руку другого старика. Может, того, за которого вышла потом. У Сандора не было фото ее свадьбы с Пауэллом Патоном, только снимок, где они вдвоем поднимаются на чью-то яхту в Генуе. Он оказался крупным и крепким парнем чуть за пятьдесят и был одет в шорты-боксеры и соломенную шляпу.
– Что с ним случилось? – сказал я.
– Скоропостижно скончался от сердечного приступа в собственном доме на Мартас-Винъярд. После свадьбы прошло всего пять месяцев. Он оставил ей кучу денег.
– И много драгоценностей? – сказал я.
– Денег было достаточно, чтобы купить кучу драгоценностей. Она так и не вернулась в Италию. Должен признаться, я не знаю, куда она поехала. Залегла на дно. Когда она снова объявилась, уже была замужем за Апсоландом.
– Что это за имя? – сказал я. Оно всегда меня озадачивало.
– Думаю, еврейское. Исковерканное Авессалом. А ты помнишь, малыш Джо, что ты именно об этом и спросил меня, когда мы встретились: что это за имя? Что это за имя такое, Сандор, спросил ты.
Сейчас он со мной очень добрый. У меня все время такое ощущение, будто сейчас Рождество. Жаль, что я не могу прикоснуться к нему. Не с грязными целями, я не это имею в виду. Мне этого очень хочется… ну, мне было бы очень приятно, если бы он позволил подержать его за руку. А вместо этого я включаю свой телевизор и смотрю «Ист-Энд»[27], а он читает медицинскую книгу под названием «Раковый корпус»[28]. Пластырь отодрался от моей губы, и я думаю, что от пореза бритвой шрама не останется.
* * *
Я знаю: без бороды я выгляжу младше своих лет. Те два дядьки, что живут здесь, строители, принимают меня за восемнадцатилетнего мальчишку, говорит Сандор. Так ему сказал Кевин, младший из двоих, и Сандор не стал спорить. Лес – ему пятьдесят – чувствует себя неловко в нашей компании, и, наверное, оба принимают нас за пару геев. Кен постоянно выдает что-то вроде «живи и дай жить другим, вот что я скажу, негоже, чтобы мы все были одинаковыми» и «в наше время и в нашу эпоху надо делать скидки».
Позавчера мы на автобусе съездили в Ипсвич и привезли «Фиат». Теперь он цвета томатного кетчупа, и Сандор даже не сразу поверил своим глазам, когда впервые увидел его. Он сказал, что ожидал чего-то поспокойнее. Одно важно: никто из тех, кто видел темноволосого молодого человека с бородой за рулем серого «Фиата», не свяжет его со светловолосым, чисто выбритым парнем в машине цвета рябины.
Последние две недели были потрачены на выяснение всего что можно о Джаредз и о людях, которые там живут. Сандор в пабе познакомился с одним человеком, чья жена дважды в неделю ходит туда убираться. Прежде чем заговорить с ним, он услышал, как тот рассказывает своему другу, что у Апсоландов работает иностранная пара, но женщина одна не справляется с таким большим домом. Его жена, ее зовут Дорин, боится немецких овчарок. Я тоже. Я не люблю собак.
Сандор сделал вид, будто ищет дом в аренду. Он сказал, будто слышал, что в Джаредз есть свободный коттедж. Муж Дорин, Стэн, вскоре ввел его в курс дела. В том коттедже живет шофер (он использовал именно это слово) Апсоландов со своей дочкой, которая учится в деревенской школе вместе с дочкой Стэна и Дорин. Жены у него нет, она то ли умерла, то ли сбежала, в общем, что-то в этом роде. Стэн сетовал на то, что Дорин от дома до Джаредз приходится целую милю ехать на своем мопеде, а в плохую погоду это ужасно. Сандор был вынужден купить ему и его приятелю выпивку, и, естественно, расплатиться материной «Американ экспресс» он не мог.
