Глава 6
Я чуть не выронила из рук видеокамеру, потому что ожидала увидеть совершенно другую «картинку». Есть выражение — наблюдение за наблюдающим. Я оказалась примерно в таком положении: Хрусталев снимал Светлану на камеру того же типа, как моя, а она самозабвенно и исступленно танцевала перед ним совершенно обнаженная.
От неожиданности я забыла включить свою и минуты полторы просто наблюдала за происходящим. Поразил меня не столько сам факт этого танца — мало ли как тешат себя люди, — сколько выражение лица Светланы. Описать его невозможно. В нем соединились радость и боль, наслаждение и мука. С закрытыми глазами и полураскрытым ртом, она напоминала одержимую. Ее изломанные, даже уродливые движения почти без преувеличения можно было назвать конвульсиями.
Обнаженный до пояса Хрусталев передвигался по комнате с кошачьей грацией, меняя ракурс съемки, залезал на кресло, ложился на пол, но, на мое счастье, ни разу не развернулся в мою сторону.
Выйдя из столбняка и вспомнив, зачем, собственно, меня занесло в эту музыкальную психушку, я включила камеру и уже через ее глазок заметила на столике у кровати использованный шприц. Болезненная экзальтация Светланы сразу же получила объяснение — она явно находилась под воздействием наркотика и, может быть, не ведала, что творила.
Несмотря на всю, на первый взгляд, экзотичность увиденной сцены, большого разнообразия в происходящем не было. К тому же в любую секунду я сама могла попасть в объектив хрусталевской камеры, а лавры кинозвезды мне были ни к чему. Поэтому, отсняв небольшой эпизод, я тихонечко ретировалась.
Но прежде, чем покинуть квартиру, заскочила на кухню, ведь именно оттуда доносился смрад, который привлек мое внимание в самом начале. На газовой плите дымилась раскаленная докрасна турка, а в воздухе стоял такой чад, что у меня на глазах выступили слезы. Перекрыв газ, я открыла форточку и только тогда направилась к выходу.
Выбежав из подъезда, я решила, «не отходя от кассы», просмотреть отснятый материал, благо камера позволяет сделать это без видеомагнитофона.
Поудобнее усевшись на лавочке, я закурила сигарету и приготовилась испытать «чувство глубокого удовлетворения» от проделанной работы.
Каково же было мое удивление, когда вместо танцующей Светланы я увидела… эпизод своей старой рабочей съемки. Второй раз за последние пятнадцать минут на меня напал столбняк. Что это? И как такое могло случиться? Мысли заметались в поисках ответа. Прежде всего надо восстановить последовательность моих утренних действий. Так… Я приготовила для сегодняшней операции новую кассету, положила ее на писменный стол рядом с видеокамерой. Значит, когда заряжала ее, взяла другую. Это — первая ошибка.
Что ж, в девяти случаях из десяти ничего страшного произойти не могло. Самое неприятное, что случилось бы, — стерся бы небольшой кусочек предыдущей записи. Так туда ему и дорога! Но весь ужас ситуации в том, что есть десятый случай: видеокассеты можно «застраховать» от нечаянного стирания — отломить маленькую пластмассовую пластинку в специальном окошечке. Тогда стереть или записать что-либо новое на кассету невозможно. Обычно я свои записи не «страхую». Но по закону подлости сегодня мне попалась под руку та единственная кассета, с которой я провела эту незатейливую процедуру, так как снятое на нее могло мне еще понадобиться.
Следующая моя ошибка в том, что, глядя в видоискатель, я, оглушенная музыкой и собственным нахальством, лицезрением необычного танца Светланы и вообще рискованностью ситуации, не заметила, что запись на камеру не ведется. Это же надо! Пробраться в квартиру в момент «преступления», заснять компромат, уйти незамеченной… и все только для того, чтобы сейчас тупо вертеть в руках кассету с посторонней съемкой. В более дурацком положении я не оказывалась никогда в жизни! А ведь проделать то же самое еще раз наверняка не получится. Я же не сумасшедшая и понимаю, насколько безумной была моя затея изначально. То, что она удалась, результат везения и случая. И особого состояния организма, известного исключительно артистам и частным детективам, которое и те и другие называют заграничным словом «кураж». Ни за какие коврижки я не вернулась бы снова в эту проклятую квартиру.
Больше всего на свете мне сейчас хотелось позвонить Вениамину и отказаться от работы.
Но Зеленина не было в городе.
В такие минуты девяносто процентов женщин плачут. Остальные десять — рыдают. Я же курила одну сигарету за другой и упражнялась в непечатной лексике. Душа моя содрогалась от невидимых миру слез, и даже внутренний голос, понимая всю безысходность моего состояния, деликатно помалкивал, хотя наверняка у него имелось что сказать по этому поводу.
Я была настолько выбита из колеи, что на какое-то время лишилась способности мыслить, и голова моя оставалась пустой, как первомайский шарик. Пребывая в самом паршивом настроении, я зашвырнула камеру и кассету в сумку и отправилась в сторону собственного дома, продолжая проклинать себя на чем свет стоит. Но тут сквозь авторугательства к моему сознанию пробилась одна идея. Как любит говорить моя подруга, «умная мысля приходит опосля». Моя «мысля» действительно оказалась совсем неглупой, зато пришла очень вовремя. Раз мне самой не удалось запечатлеть на видео вакхические танцы Светланы, нужно достать «оригинал», то есть кассету Александра Хрусталева. Его запись, кстати, значительно полнее и наверняка включает не только хореографические сцены.
Эта мысль буквально вернула меня к жизни. В качестве живого человека я тут же почувствовала во рту «аромат» переполненной окурками пепельницы и с ужасом обнаружила, что переплюнула в смысле количества выкуренных сигарет в единицу времени не только саму себя, но даже Светлану. Самое время было перекусить, но теперь я боялась отойти от подъезда и упустить Хрусталева. Потому что тогда я могла бы считать запись окончательно потерянной. Нужно узнать, куда отправится с ней Александр, чтобы потом придумать способ изъять ее из тайника. А у Хрусталева такой тайник определенно имеется. В том или ином виде.
Ободренная открывшейся перспективой, я снова сбегала в кафе напротив и вернулась к дому с двумя порциями мороженого. Лавочка, на которой я сидела до сих пор, была слишком заметным местом, пришлось перебраться в дальний угол сквера, откуда подъезд просматривался не хуже. К тому же оказалось, там значительно прохладнее.
Столько мороженого я не ела с детства. Причем то ли мороженое попалось такое вкусное, то ли голод давал о себе знать, но я глотала его кусками и буквально не могла наесться.
«Ты, случаем, не беременна?» — почувствовав перемену в моем настроении, прорезался внутренний голос.
«Типун тебе на язык», — ответила я ему. Но на всякий случай прислушалась к ощущениям, совершила в голове несложные математические подсчеты и успокоилась. Я замечательно отношусь к материнству, но частный детектив, прерывающий погоню за преступником, чтобы покормить грудью ребенка, — это, согласитесь, нонсенс.
Единственным недостатком моего нового местопребывания было обилие мусора вокруг. Благодаря своей неприметности оно, по всей видимости, являлось традиционным местом «возлияний». Судя по количеству пивных и винных пробок под ногами и граненому стакану на веточке, жизнь здесь не замирала ни днем, ни ночью. В соответствии со вкусами завсегдатаев закутка лавочка была покрыта наскальной живописью ХХ века, или, как теперь принято говорить, — «граффити». Причем использовалось самое примитивное направление сего жанра. «Светка — сука», — гласила одна из наиболее приличных надписей. «Уж не о моем ли искусствоведе писаны эти строки?» — подумала я, когда от скуки в четвертый раз перечитывала лавочку от корки до корки.
К концу второго часа безрезультатного ожидания настроение мое снова стало опускаться ниже уровня моря, и в голову полезли мысли одна унылее другой. А что, если они решили не выходить из квартиры вообще? Холодильник, скорее всего, забит продуктами. А за дозой наркотика не бегают, как за очередной бутылкой в гастроном. Александр наверняка заблаговременно позаботился об этом.
«А что ты будешь делать, если до ночи никто не выйдет? Ночевать здесь останешься?» — спросил внутренний голос, а может быть, спросила себя я сама. Отвечать не хотелось.
«Скучать точно не придется. С минуты на минуту кто-нибудь придет. Пивка с собой принесет, а если повезет, и винца. Любишь „Анапу“? — вот это уж точно внутренний голос. Сама я так над собой не издеваюсь.
Но возразить ему нечего, хотя до вечера еще далеко…
Я уже начинала подумывать, не сгонять ли за каким-нибудь пирожком, когда из подъезда появился Александр Хрусталев собственной персоной. Он выглядел так, словно только что вышел от массажиста или из салона красоты. Безукоризненная прическа уложена волосок к волоску, белые брюки тщательно отутюжены. Через плечо у него висела сумка, которая с первой же секунды привлекла мое внимание. Я надеялась, что заветная кассета лежала в ней. Он, разумеется, мог оставить ее у Светланы, но это чисто теоретически. Там ее мог обнаружить муж. Да и зачем вообще снимать, если не затем, чтобы вечерком насладиться зрелищем у себя дома?
