– Нет. И не будет. Старик был совершенно одиноким. Убийца не оставил никаких следов. Его никто не видел. Это произошло как раз на Задушки. Уставшие люди сидели дома, рано легли спать. Момент он выбрал неплохой.
– Это удивительно, что Кропивницкий не поддерживал никаких отношений с Донэрами. Ты послал запрос в Вену, проживает ли там семья Дэмбовских?
– Фамилия Донэров очень известная, – заметил Габлер, – Кропивницкий отказался от всех возможных благ, связанных с таким родством. А ведь он им во время войны сторожил имение.
– До поры до времени, – заметил капитан задумчиво. – До той чертовой перестрелки в парке. Что там произошло накануне? Ведь именно это привело к тому, что он ушел из жизни. После войны кочевал по всей Польше. Наконец осел в Брудно и стал чинить часы. Ему уже не хотелось даже переписываться с Донэрами.
– И еще меньше поехать в Вену, – рассмеялся Габлер.
– Факт. Кое-кто для того, чтобы туда поехать, готов признать своим родственником карманного вора, а старик не хочет барона. Почему? Этого он теперь нам не скажет.
– Может быть, доберемся до Дэмбовского и тот расколется? Капитан отрицательно замотал головой.
– Нет. Не надейся. Люди оттуда не раскалываются. У них нет никаких причин, чтобы это делать, а наоборот, все, чтобы этого не делать. Поэтому, между прочим, он и покинул страну. Нет, братец, было бы хорошо, если бы ты разыскал Дэмбовского. Нам нужна девочка. Сейчас только она может нам помочь, если, конечно, что-то знает и помнит. Кстати, какие сведения поступают из детских домов?
– В данный момент никаких. Послевоенных картотек нет, документы пропали при переездах и реорганизациях детских учреждений.
– Не забудь о монастырских приютах! Слышишь?
Габлер уже в дверях махнул рукой. Он сам знал, где искать ребенка.
Капитан Корда просматривал материалы, которые пришли из-за границы, в них сообщалось, что Дэмбовские находились в Австрии с 1945 по 1947 год. Венские источники утверждали, что барон Донэр умер от рака в 1962 году. Его жена, Зофья, охотно дала информацию польским следственным органам. К сожалению, она даже не слышала о девочке по имени Йоля, которая якобы некоторое время воспитывалась у Дэмбовских. Мимоходом упомянула о своем родственнике Кропивницком, которого, по сообщению Дэмбовского, в конце войны арестовало гестапо, но, возможно, ему удалось спастись. В свое время гестапо потребовало от ее мужа высказать свое мнение о Кропивницком. Тогда они еще ничего не знали. Донэр на всякий случай дал родственнику жены прекрасную характеристику. Письмо Дэмбовского пролило свет на положение в польском имении. После войны никаких вестей от кузена к ней в Вену не приходило. Из этого она сделала вывод, что протекция мужа не очень-то ему помогла.
Пани Зофья Донэр проявляла добрую волю, это не вызывало у капитана Корды никакого сомнения. Она верила, что люди еще могут найти друг друга, объективно она была права, такое время от времени случалось, хоть и все реже.
Зофья Донэр говорила правду, и ровно столько, сколько знала. Было совершенно ясно, что о теперешнем местонахождении девочки она не имеет ни малейшего понятия. Дэмбовские оказались в своих реляциях достаточно сдержанными. Они сообщили только то, что должны были сообщить. Нельзя было скрыть факт ареста Кропивницкого, но можно было не писать, что он прятал ребенка, от которого сами Дэмбовские избавились где-то перед самым отъездом.
«Здесь наверняка есть денежная подоплека, – думал капитан Корда, откладывая бумаги. – Совершенно ясно, что Дэмбовский не хотел, чтобы пани Донэр пришла идея взять опеку над малюткой. У Дэмбовских у самих был сын. Наверно, они рассчитывали на щедрость своей бывшей благодетельницы. Ладно, это один из аспектов вопроса. Второй значительно важнее. Исчезновение Кропивницкого в конце войны было особенно на руку администратору. Он мог ограбить имение подчистую, а главное, вывезти, не опасаясь какой-либо проверки, то, что скопил. Администратор имеет прямое отношение к судьбе часовщика. Он должен был знать о его контактах с лесом. Небольшой доносик идеально решал такие вопросы. А что при этом погибло семнадцать… восемнадцать парней плюс два немца, вместе двадцать, так далеко воображение доносчика чаще всего не идет. Я, к сожалению, знаю это по опыту.
Учительница вспомнила, что администратор искал ребенка сразу же после сражения в имении. Заговорила совесть? Возможно. Никому не хочется брать грех на душу. Даже профессиональному убийце. Он сразу же нашел девочку в буфете. Конечно, знал ее привычки. Работал с Кропивницкий, видел ребенка ежедневно, с момента появления в усадьбе. Хорошо. С этим все ясно. Поехали дальше.
Знал Дэмбовский или не знал, что гестапо отпустило Кропивницкого? Возможен вариант – знал; мог бояться возвращения родственника пани Донэр. Тогда этот факт надо было от семьи в Вене скрыть, а ребенка с собой в Вену не брать, потому что названный дед мог приехать туда за ним.
Вариант – не знал – по-другому освещает фигуру Дэмбовского. Просто не стоило тащить ребенка с собой. Брать на себя лишнюю обузу. Тратить деньги на воспитание, кормить».
Кроме того, в своем ответе Зофья Донэр сообщила, что Дэмбовские в сорок седьмом году уехали в Южную Америку.
«Рассчитывал в Латинской Америке выбиться скорее, чем в разрушенной войной Европе, – продолжал рассуждать капитан. – Это понятно. У него было с чего начинать. Может быть, капитала, которым он располагал, в Европе было недостаточно, в Америке же он гарантировал неплохой старт. Гипотетически, на время Дэмбовского можно оставить. Но из всего этого следует, что ребенок воспитывался в Польше.
Где? Дэмбовский не отдал бы девочку своим родственникам, даже если бы они у него были. Он заметал за ней следы из личных соображений и, по всей вероятности, поместил ее в государственное или благотворительное учреждение. Трудно будет найти ее, если он сделал это анонимно. А в костельных обществах – если с условием сохранения тайны. Как узнать, что наговорил Дэмбовский о ребенке. А если он сообщил другие обстоятельства и место, где была найдена девочка? Под каким именем ее записал? Здесь смошенничать труднее, ей восьмой год. Она не позволила бы отнять у себя имя. Хотя кто знает? За эти два года очень часто переходила с рук на руки. Арест матери, тюрьма, эшелон, одиночество выброшенной из вагона ночью, в чужой местности, сражение в усадьбе. Буфет, в котором она спряталась, был весь изрешечен пулями. Что чувствовал семилетний ребенок в замкнутом пространстве, в грохоте бьющейся, осыпающей его осколками посуды, легко себе представить. Потом она болела. В итоге детский дом. Одиночество, анонимность. Исчезновение матери, исчезновение второго важного в ее биографии человека – названого деда, наконец уход Дэмбовского. Я бы не удивился, если бы она оказалась в какой-нибудь психиатрической больнице.
До сих пор трудно понять, как могли люди, нет, маленькие дети все это выдержать. Невозможно себе представить, что эти же самые дети десять лет спустя взялись за самый тяжелый труд в истории своей страны. Строить ее заново. Из ничего. Без состояний, золота, денег, поддержки богачей. Не имея ничего, кроме головы. Собственно, после всего того, что с ними произошло, их нервы, психика не должны были выдержать такого напряжения. Выдержать это и есть или было настоящее чудо».
В соседней комнате пронеслось торнадо. Так входил только Габлер, когда в его руках скапливалось что-то важное, когда он отыскивал какую-нибудь информацию, которая могла оказать решающее влияние на ход событий.
Капитан не ошибся, двери в его кабинет чуть было не соскочили с петель.
– Старик, слышишь, девчонка, кажется, у нас!
– Адрес? – спросил капитан равнодушно, в соответствии со своей системой воспитания. Он знал, что этим невероятно раздражает Габлера, но зато мгновенно и безошибочно гасил преждевременное ликование.
– Сразу адрес! – возмутился поручник.
– Ну так что?
– Не отдал он ее нам, понимаешь? Я так и думал. С самого начала. Тип, который смылся из страны в 45-м, не любил коммунистов. Зачем ему было дарить нам еще одну гражданку?
«Хм? Да, – подумал капитан. – Все верно. Нетрудно было догадаться, в каком духе будет воспитана девочка».
– Понимаешь, – горячился Габлер, – поэтому я и не пошел по пути детских домов.
– Я же тебе говорил… – не на шутку разозлился Корда.
– А я тебе принес! – отпарировал Габлер.
– Сначала покажи что, – взял себя в руки капитан.
– Он отдал ее в монастырь непоколянок.[9] Смотри, – Габлер пододвинул капитану копию документа о принятии девочки по имени Йоля, фамилия неизвестна. Возраст приблизительно восемь лет. Место рождения и жительства не установлено. – Нигде не написано, что она сирота, – продолжал поручник. – Ясно, Дэмбовский не мог этого утверждать. Читай дальше. Девочка принята монастырем 15 октября 1945 года. Подпись! А? Кшиштов Дэмбовский.
