— Добрый вечер, До.
Все началось в один февральский день, в банке, где работала До, с того, что Ми впоследствии назвала (и, разумеется, это полагалось встречать смехом) «рассчитанным шансом». Чек был похож на все прочие чеки, проходившие через руки Доменики с девяти часов утра до пяти вечера с единственным перерывом в сорок пять минут на обед. На нем стояла подпись распорядителя счета, Франсуа Шанса, и только после занесения суммы в дебет Доменика прочла передаточную надпись: Мишель Изоля.
Она почти машинально посмотрела поверх голов своих коллег и обнаружила по ту сторону стойки кассиров девушку с голубыми глазами, с длинными черными волосами в бежевом пальто. Доменика осталась сидеть на месте, больше удивленная красотой Ми, нежели ее появлением. А ведь одному Богу известно, сколько раз она рисовала в воображении эту встречу: то она происходила на теплоходе (на теплоходе!), то в театре (где До отродясь не бывала), то на итальянском пляже (Италию она не знала) — в общем, где угодно в этом не совсем воображаемом мире, где сама она была не совсем До: в мире на грани сна, когда можно без всякого риска вообразить себе все что угодно.
У стойки, которую она видела каждый божий день на протяжении вот уже двух лет, за четверть часа до звонка, возвещающего об окончании рабочего дня, встреча была еще реальной, но и не удивляла. И однако Ми была так хороша собой, так ослепительна, она так чудесно гармонировала с понятием счастья, что один ее вид прогнал все видения.
На подушке все было куда проще. Повстречавшуюся сиротку До превосходила и ростом (1 м 68 см), и умом (1-я и 2-я ступени экзамена на бакалавра с оценкой «хорошо»), и здравомыслием (она умножала состояние Ми какими-то неясными операциями на бирже), и добротой (она спасала крестную Мидоля во время кораблекрушения, тогда как Ми пеклась только о себе и в итоге погибала), и удачливостью (жених Ми, итальянский принц, за три дня до свадьбы отдавал предпочтение ее бедной «кузине» — кошмарный приступ угрызений совести) — короче, всем. Ну а красотой — это уж само собой.
Ми была так восхитительна, что при виде ее нынешней, полтора десятка лет спустя, поверх голов снующих взад-вперед посетителей, До чуть не стало плохо. Она хотела привстать, но не смогла. Она увидела, как чек Ми перекочевал в пачку к остальным, пачка — в руки одной из коллег До, потом на внутреннюю полку кассира. Девушка в бежевом пальто — издали она выглядела старше двадцати лет и весьма уверенной в движениях — положила выданные ей деньги в сумочку, на мгновение продемонстрировала свою улыбку и направилась к выходу — там у двери ее поджидала другая девушка.
Со странным ощущением одуряющей пустоты в груди Доменика обогнула стойки, твердя про себя: «Сейчас я ее потеряю и уже никогда больше не увижу. Если я догоню ее, если осмелюсь с ней заговорить, она одарит меня улыбкой, но тотчас с безразличием меня забудет».
Приблизительно так все и произошло. Она догнала девушек на бульваре Сен-Мишель, в полусотне метров от банка, когда они уже собирались сесть в белый «МГ», припаркованный в запрещенном для стоянки месте. Ми, не узнавая, но с вежливым интересом посмотрела на взявшую ее за рукав девушку без верхней одежды, которая, судя по всему, дрожала от холода (так оно и было) и после пробежки говорила запыхавшись.
До сказала, что она До. После долгих объяснений Ми, похоже, все-таки вспомнила подружку детства и сказала: как, мол, забавно вот так встретиться. А больше говорить было и нечего. Усилие сделала Ми. Она спросила, давно ли До живет в Париже и работает в банке, нравится ли ей эта работа. Представила До своей подруге, плохо накрашенной американке, которая к этому времени уже успела сесть в машину. Потом сказала:
— Позвони мне как-нибудь на днях. Приятно было с тобой увидеться.
Ми села за руль, и они укатили в реве пущенного на полные обороты двигателя. До вернулась в банк, когда уже закрывали двери, и голова у нее полнилась обрывками мыслей и обидой. «Как же я ей позвоню, ведь я даже не знаю, где она живет. Странно, что она одного роста со мной, раньше она была намного меня ниже. Будь я одета, как она, я тоже была бы красивой. На сколько был тот чек? Плевать ей, позвоню я или нет. У нее нет никакого итальянского акцента. Какая я глупая — ей пришлось самой поддерживать разговор. Должно быть, она нашла меня глупой и скверно одетой. Ненавижу ее. Я могу ненавидеть ее сколько влезет, сама же и лопну от ненависти».
Она осталась поработать часок после закрытия. До чека она добралась, когда остальные служащие уже собирались уходить. Адреса Ми на нем не было. Она списала адрес владельца счета, Франсуа Шанса.
Она позвонила ему полчаса спустя, из «Дюпон-Латен». Сказала, что она кузина Ми, что недавно встретилась с ней, но не сообразила спросить у нее телефон. Мужчина на том конце провода сказал, что, насколько ему известно, у мадемуазель Изоля нет никаких кузин, но в конце концов все же дал ей номер телефона и адрес: резиденция «Вашингтон» на улице Лорда Байрона.
Выходя из телефонной кабины в подвале, До установила себе срок: трое полных суток, прежде чем позвонить Ми. В зале кафе она присоединилась к ожидавшим ее друзьям: двоим коллегам из банка и одному юноше, с которым шесть месяцев как была знакома, четыре месяца как целовалась и два месяца как спала. Он был худощавый, довольно милый, немного не от мира сего, вполне симпатичный страховой агент.
До вернулась на свое место рядом с ним, нашла его не таким уж милым, вполне от мира сего, не очень симпатичным — разве что страховым агентом он как был, так и остался. Она вновь спустилась в подвал и позвонила Ми, но той не оказалось.
Голос девушки без итальянского акцента она услышала в трубке лишь спустя пять дней, в течение которых она безуспешно пыталась дозвониться ей с шести вечера до полуночи. В этот вечер До звонила из квартиры Габриеля, страхового агента, который спал рядом, засунув голову под подушку. Была полночь.
Вопреки вполне обоснованным опасениям, Ми помнила их встречу. Она извинилась за свое отсутствие. Вечером ее вообще трудно поймать. Утром, впрочем, тоже.
До, заготовившая добрый десяток хитроумных фраз, с помощью которых надеялась добиться встречи, сумела выговорить лишь одну из них:
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Вот как, — сказала Ми. — Хорошо, приезжай, но только побыстрей, я хочу спать. Я рада тебя видеть, но завтра мне рано вставать.
Изобразив звук поцелуя, она положила трубку. До несколько минут тупо просидела на краю кровати, держа трубку в руке. Потом кинулась одеваться.
— Ты уходишь? — спросил Габриель.
Она сама поцеловала его, полуодетая, громко смеясь. Габриель решил, что она совсем спятила, и снова накрыл голову подушкой. Ему тоже предстояло рано вставать.
Дом оказался большой, весь в коврах, обставленный на англосаксонский лад. Нечто вроде отеля — швейцар в униформе, мужчины в черном за стойками темного дерева. О ее приходе Ми доложили по телефону.
В глубине холла До видела бар, в который надо было спускаться по трем ступенькам. Там сидели люди, которые, судя по всему, обычно обретаются на океанских лайнерах, на модных пляжах, на театральных премьерах: мир на грани сна.
Лифтер остановил кабину на четвертом этаже. Номер четырнадцатый. До придирчиво осмотрела себя в зеркале коридора, поправила волосы, которые у нее были уложены в тяжелый шиньон, потому что распущенные они требовали слишком много времени для ухода. Шиньон слегка взрослил ее и придавал серьезный вид. То, что нужно.
Дверь ей открыла пожилая женщина — она надевала пальто и уходила. Прокричав что-то по-итальянски в направлении соседней комнаты, она вышла за порог.
Как и внизу, здесь все было очень по-английски, с высокими креслами и толстыми коврами. Появилась Ми в коротенькой комбинации, с голыми плечами и ногами, с карандашом во рту и с абажуром в руке. Она объяснила, что он соскочил с лампы.
— Как поживаешь? Ты у нас мастерица? Взгляни, ладно?
В спальне, в которой витал запах американских сигарет и кровать была разобрана, До, не сняв пальто, водрузила абажур на место. Ми тем временем рылась в шкатулке, стоящей на секретере, потом исчезла в соседней комнате. Оттуда она вернулась с тремя купюрами по десять тысяч франков в одной руке и с махровым полотенцем — в другой. Деньги она протянула До, и та в недоумении машинально их взяла.
— Этого хватит? — спросила Ми. — Господи, знаешь, а я бы тебя никогда не узнала!
Она ласково смотрела на До прекрасными, словно из фарфора, внимательными глазами. Вблизи она уже не казалась старше двадцати лет, она и впрямь была очень красива. В неподвижности она оставалась секунды две, не больше, потом, словно вспомнив о чем-то срочном, устремилась к двери.
— Чао! Дай о себе знать, хорошо?
