— Какого черта ты делаешь?!
Плетнев отпустил его и стоял рядом с оценивающим видом. Дэн шумно дышал, сидя на чердачном полу, и рассматривал наручники на своих руках.
— Чего надо, я спрашиваю?!
— Мне чего надо? — улыбнулся Плетнев. — Не дать тебе сделать то, что ты собирался.
— Что за бред?! Первый раз про такое слышу! Кому мешают мои фотографии?!
Улыбка медленно сползла с лица сыщика. И он сделал то, что уже давно следовало, — поднял с пола кофр.
Дэн сказал с откровенной злобой:
— Испортил кадр, дурак!
В кофре лежал фотоаппарат «Никон» с огромным длиннофокусным объективом. И больше ничего. Плетнев растерянно вертел его в руках.
Дэн встал и, несмотря на наручники, выхватил у Антона фотоаппарат. Тщательно осмотрел.
— Твое счастье. Линза цела. И электроника вроде тоже. Разбил бы мне камеру — я б тебя… порвал! Хоть ты и бугай. Ты вообще откуда на мою голову взялся? Это же ты в сквере был, да?
— Частный детектив. — Плетнев показал корочку. — Кажется, произошла ошибка.
— Кажется, — проворчал Дэн.
Плетнев решил подсластить пилюлю:
— Ты тоже нехилый. У меня из этого захвата никто даже не рыпается.
Дэн, кряхтя, подошел к окну. Посмотрел в видоискатель, несколько раз щелкнул затвором. Оглянулся на смущенного Плетнева, который все еще не мог решить, как вести себя дальше. Прокол так прокол!
— Иди сюда, — сказал Дэн. — Вот, вот, смотри! Уже не то, блин. Солнце левее ушло, уже рефлекса на куполе нет… Но все равно… — Он протянул фотоаппарат.
Плетнев посмотрел в видоискатель. Объектив был направлен почти на горизонт. Солнце так освещало купол церквушки, что казалось, будто этот свет льется не сверху, а возникает в самом городе, изнутри улиц.
Плетнев вздохнул и вернул камеру владельцу.
— Да-а-а… Обалдеть. Так ты ради этого здесь?
— Само собой.
Плетнев все-таки смотрел на него с недоверием, и Дэн счел нужным объяснить:
— Два месяца ходил. Лаз нашел между домами. Потом по времени ошибался. Солнце уходило. Два раза приходил вовремя, а небо тучами затягивало. Теперь вот ты…
— Ну, извини. Работа.
Дэн махнул рукой:
— Да понимаю. Сам с криминальными — ну, с криминальными репортерами — работаю. Это, — он показал на небо, — так, для себя. Я же газетный фотокор. Социалка, горячие точки…
— Значит, криминальные — это журналисты?
— Я же сказал только что. — Дэн посмотрел на него непонимающе.
— Я про разговор с Дашей. Я вас прослушивал. Рядом все время был.
— Вот оно что… — Дэн нахмурился.
— Когда она тебе спросила о «криминальных», она это имела в виду? — не отставал Плетнев. — Журналистов-репортеров?
— Ну да!
— И никого другого?
— Говорю же! Даша знает, что я с ними работаю, дружу. А они дружат со всякими детективными агентствами, да и с ментами частенько. Вот Даша и просила их подключить, чтоб поскорей убийство раскрыли. — Тут Дэн смутился: не сказал ли чего лишнего, но махнул рукой: — Знаешь, небось, какое? Ты же поэтому за нами следил?
— Да уж…
Дэн навел на Плетнева объектив. Объектив повыдвигался взад-вперед.
— Не возражаешь, если поснимаю портретно, а? Мне еще в сквере твоя репа понравилась. Фактурный ты хрен.
— Сам хрен. Только пленку потом отдай мне.
Дэн кивнул и щелкнул несколько раз подряд.
— Я все-таки не понял, зачем Даше какое-то еще агентство, когда замгенпрокурора Меркулов за это дело взялся и мы помогаем?
— Так она не верит никому. Ей чем загадочнее — тем круче. Все, кого она знает, — типа, обманщики и понтярщики. — Дэн продолжал фотографировать.
— Почему?
— Потому что она сама такая.
— Слушай… ты как-то… не по-мужски о женщине говоришь.
Дэн усмехнулся:
— А она мне не женщина.
Плетнев выставил руку вперед — щелчки камеры стали напрягать.
— А кто ж она тебе?
— Она?.. Нет, ты уж не закрывайся. Лучше сядь теперь вот сюда, вот так повернись… ага… Она мне мама.
— Кто?! — поперхнулся Плетнев, вставая на ноги.
Дэн продолжал фотографировать ошеломленного Плетнева. Впрочем, это уже больше была игра: Антон не протестовал, чтобы бритый фотограф чувствовал себя в своей стихии.
— …Короче, сам понимаешь. Ей девятнадцать, мужа нет, родители строгие, отец узнает — вообще убьет, все дела. Ее родители — лимита, в Москву приехали, на заводе вкалывали, чтоб ей образование дать.
— Понятно. Провалилась в этом году — поступай на следующий, без вариантов. А пока — работай, помогай папе с мамой, мало, дескать, мы на тебя горбатились?
— Да. Короче, она с пузом за три месяца до срока сбежала в Питер, мыкалась там по знакомым…
— Решила, что ли, там родить и бросил»?
— Точно. А в роддоме с ней лежала моя мама…
Плетнев снова поднялся на ноги:
— Кто?!
В Чечне все оказалось несколько проще, чем предполагалось. Подобравшись к секретным объектам поближе, Турецкий выяснил, что три объекта из четырех относятся к 22-й бригаде специального назначения. И хотя бригада подчинялась непосредственно Главному разведывательному управлению Генштаба ВС РФ, то есть, отбирая туда призывников, офицеры могли, не стесняясь, писать «отбыл в распоряжение Генштаба», Турецкий прекратил разработку в этом направлении. 22-я бригада — это самый-самый спецназ, без всяких сопутствующих химических производств и геологических разведок.
Оставался единственный засекреченный военный городок. Турецкий нашел его километрах в пятидесяти к югу от Шали. Рано утром он организовал себе в военной комендатуре машину. Нужно было преодолеть небезопасный перевал, и в комендатуре Турецкому все в голос не советовали ехать. Коменданта на месте не было, но его помощник, белесый капитан Вешняков, пивший крепкий кофе чашку за чашкой, объяснил, что в «городок» вообще никто не ездит, а у тех, кто ездит оттуда, — спец-пропуска, с которыми даже и в Грозном нигде не останавливают.
— А отчего ж небезопасно ехать-то? — допытывался Турецкий.
Такому вопросу Вешняков очень удивился:
— Так стреляют же!
— Кто?
— Так чечены же! С гор лупят по дороге почем зря. А СМИ, блин, трындят: война кончилась, боевиков нет…
— Откуда ж вы знаете, если никто туда не ездит?
Вешняков задумался и, пока соображал, успел налить себе очередную чашку.
— Так месяц назад ребята в горы за овцами полезли — такая стрельба началась!
Турецкий махнул на него рукой и хотел было уже выйти на улицу — к своей машине, но тут к блокпосту подъехал «мерседес» вишневого цвета, и Турецкий стал свидетелем занятной сцены.
Из «мерса» выскочил мужчина и, посмотрев по сторонам, отбежал в сторону, расстегнул штаны и стал мочиться на обочину. По всему было видно — приспичило человеку. Сделав свое дело, он вернулся к машине, облокотился на нее спиной и закурил. Он был маленький, болезненного вида, нервный и дерганый. Его голова клонилась к левому плечу, словно шея не в силах была ее удерживать. Лицо было гладким и бледным, а светло-серые глаза казались смущенными и наглыми одновременно.
Турецкий подумал, что вроде бы его где-то раньше видел. Или нет?
— Это кто? — почему-то шепотом спросил он у Вешнякова, словно коротышка у «мерседеса» мог его слышать.
— Тазабаев, — также шепотом ответил Вешняков.
И Турецкий сразу вспомнил. Ну конечно, Руслан Тазабаев, знаменитый московский вор в законе по кличке Будильник. Тазабаев прославился тем, что многократно выкупал или обменивал заложников. Это, по слухам, часто приводило в негодование Кремль, как известно, не желающий вступать в подобные сделки с террористами.
— А чего ему тут надо?
— Наш комендант — его какой-то там многоюродный брат. Но для чеченцев — это самое что ни на есть родство.
— То есть комендант — чеченец?
— А что такого? Подполковник, кадровый военный. Толковый мужик. И честный. Ну так что, точно поедешь через перевал? Хоть бронежилет возьми.
…Дорога через перевал была твердая, гладкая и поначалу не пыльная. Внизу были зеленоватые холмы, поросшие дубом и каштановыми деревьями, а еще ниже, вдали — речка, которая повторяла зигзаги дороги. Дорога то поднималась, то опускалась, но все время удалялась от перевала, шла через лес и мелкие кустарники… Проехали деревню — за ней раскинулись виноградники. Они уже потемнели, и лоза стала жесткой и грубой. Наконец река осталась позади, и дорога снова резко пошла в гору.
Вода в радиаторе закипела, и машина остановилась. Водитель вышел и долго копался в моторе. Турецкий хладнокровно курил: у него было какое-то нехорошее предчувствие, и ничего другого, как демонстративно не нервничать, он придумать не смог. Водитель вернулся в кабину, завел мотор, и машина с нехорошим звуком взяла подъем. Кряхтенье прекратилось, и в наступившей тишине слышно было только бульканье воды в радиаторе.
