Дюваль вспомнил слова рабочего на заправочной станции: «Упал с лошади — тут же поднимайся и садись в седло, и с машиной точно так же. А не то и правда костей не соберешь».
— Да, — ответил он. — Она ездила достаточно осторожно.
— Ведется следствие, — продолжал голос в трубке. — Но разобраться будет не просто, свидетелей нет.
— Я приеду завтра, — пообещал Дюваль.
Он снова набрал номер больницы. Там по-прежнему было занято. Если Вероника умрет, это решит все проблемы. Не очень-то красиво так думать, но мысли как дикие звери — их не приручишь. Амбуаз? Что она там делала? При чем тут Амбуаз? Дюваль отыскал свой старый дорожный атлас, взглянул на карту, нашел на ней город, прочел справочную статью:
«Амбуаз.
Департамент Эндр и Луара. 8 192 жителя. Высота над уровнем моря 57 км. 206 км от Парижа. 35 км от Блуа. 25 км от Тура. 50 — от Вандома… Достопримечательности…»
К черту достопримечательности! Но куда ехала она по берегу Луары? К кому спешила на свидание?
Он изучил путь по карте: Экс, Баланс, Сент-Этьен, Роанн, Монлюсон, Блуа… На его малолитражке не меньше двенадцати часов езды. Снова позвонил в больницу. Несмотря на свой страх, он чувствовал себя, как приговоренный к смерти, узнавший, что его помиловали.
Чтобы дозвониться, пришлось бы целый день сидеть на телефоне, снова и снова набирая номер. Дюваль не стал зря терять время. Собрал свой обшарпанный чемодан, порылся в карманах… бумажник, чековая книжка, ключи… зажигалка… и поехал сам. В Эксе на почте оказалось столько народу, что он решил не ждать. Июльская волна отдыхающих отхлынула обратно в Париж; оставалось только плыть по течению до самого Баланса. Там ему повезло больше. Но медсестра, которая взяла трубку, сама мало что знала… а может, и не хотела говорить. Мадам Дюваль в тяжелом состоянии… посещения запрещены… не мог бы он перезвонить попозже, ближе к вечеру освободится старшая сестра… Он доехал до Роанна. Сделал еще одну попытку. И вновь получил уклончивый ответ. Выведенный из терпения, он заорал:
— У нее что, проломлен череп?
— Нет. Доктор Пелетье сам вам все объяснит… Зайдите завтра часам к одиннадцати.
— Ее жизнь в опасности? Черт возьми, я все-таки ее муж!
Голос на другом конце провода звучал тихо и непреклонно. Не меняя тона, он повторял все те же заученные слова.
— Только доктор сможет вам ответить… Вы спросите доктора Пелетье.
Он пообедал в кафе напротив вокзала. Похоже, она выкарабкается! Конечно, она в шоке, и, разумеется, пока никто не может сказать, как все обернется. Но раз череп не поврежден…
Вот уже несколько часов он пытался обуздать свой страх, но все еще не вполне с ним справился. Двадцать раз он говорил себе: «Предположим самое худшее. Она умирает. Адвокат, у которого она оставила конверт, вскрывает его и находит мое признание. Ну и что с того? Я находился в сотнях километров от того места… При чем же тут я!» Это казалось очевидным. Он с большим трудом поддерживал в себе эту уверенность, словно костер, который должен отпугивать диких зверей — и все-таки во мраке ночи ему чудилась их поступь…
Только миновав Монлюсон, он почувствовал себя лучше. Вероника растрогается, увидев его. Немного вкрадчивости, ласки, и — кто знает? — вдруг он сумеет отобрать у нее этот документ! Скажет ей: «Случись с тобой что-нибудь, подумай только, в каком положении я бы оказался? Давай уничтожим это письмо — так будет честнее. А для развода придумаем другой, менее опасный предлог». Он обдумывал эту идею до самого Монлюсона. Он находил ее блестящей. Ему непременно удастся уломать Веронику. Когда, заправившись в Шатору, он ехал по Шевернийскому лесу, на душе у него стало почти спокойно. Поскорей бы уж добраться, расцеловать Веронику… да, он расцелует ее от чистого сердца… а как только она сможет говорить, предложит ей сделку. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь он сможет избежать опасности. Нависшая над ним угроза представлялась Дювалю ужасной несправедливостью. Как хорошо, что Вероника успела отъехать от Канн на изрядное расстояние. А не то, погибни она, полиция легко могла бы решить, что и на сей раз он подстроил аварию… Вероника должна понять… Он готов умолять… даже унижаться, лишь бы добиться своего. Так надо.
Блуа дремал, окутанный предрассветной дымкой. Дюваль совсем выбился из сил. На дверях гостиниц были вывешены таблички: «Свободных номеров нет». Лишь на выезде из города, на Вандомской дороге, для него нашлась комната, и он рухнул на постель, даже не раздевшись. Едва успев подумать: «Ты должна, Вероника…» — он погрузился в сон.
В тесной белой приемной его встретила медсестра, говорившая так тихо, словно боялась, что их подслушивают.
— Ночь прошла спокойно, — сообщила она шепотом. — Ваша жена все еще без сознания, но это неудивительно после такого удара… Я приоткрою дверь, и вы сможете на нее взглянуть… Но не более того. К тому же вы увидите одни бинты. У бедняжки содрана кожа с головы и лицо с одной стороны изуродовано… Но не это самое страшное. Как раз здесь все пройдет бесследно. Доктор Пелетье объяснит вам, в чем дело… Кто вы по профессии, мсье Дюваль?
— Специалист по лечебному массажу.
— Что ж, в данном случае это большая удача. Возможно, вы сумеете ей помочь… Идемте…
Она повела его по длинному коридору, вроде тех, что ему нередко случалось видеть во сне, остановилась перед одной из дверей, осторожно приоткрыла ее. Он подошел поближе. Укутанная простыней Вероника показалась ему пугающе неподвижной. Из-под марлевых повязок виднелся лишь заострившийся восковой нос. Свисавшие с чего-то вроде виселицы резиновые трубки причудливо оплетали кровать. Медсестра прикрыла дверь, отвела Дюваля в сторону.
— Сердце у нее крепкое… Но нужно время… С ней в палате лежит другая больная. Возможно, вы бы хотели, чтобы…
— Да-да, если можно.
— Мы постараемся. Но как раз сейчас больница переполнена… У нее на руке был золотой браслет, его пришлось снять… Вы можете его забрать. Он в приемной. Чемодан цел. Его вы найдете в шкафу. Еще есть сумочка, но ее придется почистить — она вся в крови и грязи… Это мы берем на себя.
Она проводила Дюваля обратно в приемную — все такая же проворная, деловая и молчаливая. Браслет был обернут ватой. Она тщательно его протерла, прежде чем отдать Дювалю.
— Он капельку поцарапан, вот здесь, возле самой застежки. Но это пустяки… Про одежду я вам и не говорю. Все было порвано, испачкано. Верно, бедняжку несколько раз подбросило в воздух. Она буквально вернулась с того света. Кажется, я слышу голос доктора. Прошу вас сюда, мсье Дюваль.
Она впустила его в небольшое помещение, пропахшее запахами метро. Здесь уже ожидали две женщины. Не присаживаясь, Дюваль обвел невидящим взором тома на книжной полке, в которые, похоже, никто не заглядывал. Затем осмотрел браслет, сунул его обратно в карман. Руки у него тряслись от усталости. Одна мысль неотвязно мучила его. Чем это он сумеет помочь Веронике? Неужели она останется калекой? От ответа зависело все его будущее. Может, ему и вовсе не придется разводиться? Доктор распахнул двери своего кабинета.
— Мсье Дюваль?
Высокий, худой, волосы коротко подстрижены. Ему, похоже, некогда: крепко и торопливо пожал протянутую Дювалем руку.
— Прошу садиться.
Сам уселся за заваленный бумагами стол, стиснул руки, словно перед молитвой.
— Буду с вами откровенен, мсье Дюваль. Положение не из лучших. Мы ее спасем… по крайней мере, я на это надеюсь. Но вот что дальше?.. Не стану вдаваться в подробности. Короче говоря… у нее ничего не сломано, но радоваться нечему. Сломанную руку или ногу… даже поврежденный позвонок можно вылечить. Но вот кровоизлияние в мозг… тут ничего не поделаешь… Заметьте, речь не идет об обширном кровоизлиянии… Нет-нет. Я полагаю, что в данном случае мы имеем локальное поражение… И тем не менее… Если я правильно понял, вы по профессии массажист?
— Специалист по лечебному массажу, — поправил его Дюваль.
Врач сделал знак, означающий: «Это то же самое».
— Значит, — продолжал он, — вам приходилось сталкиваться со случаями гемиплегии[7]?
— Да, и нередко.
— Так вот, у мадам Дюваль правосторонний паралич. Как болезнь будет развиваться, я не могу вам сказать. Об этом судить рано. Все выяснится через несколько дней, когда придут результаты анализов. Пока ясно одно: вся правая сторона потеряла чувствительность… Но ваша жена — молодая, сильная женщина, электроэнцефалограмма могла бы быть хуже. Температура не слишком высокая. Что касается легких, то пока причин для беспокойства нет, но ведь прошло не так много времени… Это совсем не то же самое, что с пожилыми больными, страдающими тромбозом… А если говорить о порезах на лице, гематомах — смотреть на это тяжело… нам пришлось выбрить ей часть головы… но на самом деле это совершенно не опасно. Обещаю вам, уродом она не станет. Но, к несчастью, никак не могу обещать, что она скоро сможет ходить. Даже не могу с уверенностью сказать, что она когда-нибудь заговорит. Конечно, это ужасно.
