Хотя вокруг было очень тихо, во всем чувствовалась неуловимая напряженность. Потом мне пришлось поминутно вспоминать эти события, – где я был, что делал, – и все это записывать в своих показаниях.
Вальяжной походкой я вернулся обратно к охранникам, настороженно наблюдавшим за мной, резко повернулся и медленно пошел обратно. За моей спиной из директорского кабинета вышел еще кто-то и сразу скрылся за другой дверью. Я зашел в туалет, поспешно вымыл лицо – когда едешь по городу на мотоцикле, пыль садится на все, что не скрыто шлемом или стеклом. Выйдя из туалета, взглянул на часы, без трех минут час, и прошел в зал. Здесь было уже людно. Стол блистал яствами, приглашенные молча кучковались вдоль окон. Почти всех я уже видел: здесь собрался весь субботний президиум, все замы, юрист, знакомая мне компания Портного, и сам он стоял тут же. Не было только хозяина – директора. Я прошелся по залу, избегая контакта взглядами, чтобы не здороваться, изображая вымученную улыбку. Для них я был здесь никто, нижний чин, охранник. Один только Портной наблюдал за мной темными холодными глазами.
Минутная стрелка часов над столом рывком шагнула в сторону следующего часа, и тогда я не выдержал. И выскочил в коридор, спиной чувствуя взгляды охранников. Распахнул директорскую дверь – в приемной никого. Прошел в тамбур и стукнул об косяк другой обитой ватой глухой двери. Прислушался – ни звука в ответ. Стукнул сильнее и, не услышав ничего, со всей силы толкнул дверь и вбежал в кабинет.
Софронов сидел за своим письменным столом, склонив голову на грудь, и в первую очередь мне бросилась в глаза широкая красная полоса, спадающая от шеи на белоснежную рубашку.
– Иван Петрович! – Прыжками я пересек длинный кабинет, нагнулся над столом. И я схватил его запястье, чтобы прощупать пульс, понимая уже, что произошло: директор был мертв. Сизая бледность медленно занималась на полных щеках, захватывая розовый, в красных прожилках, нос. Его горло было перерезано, и всего пять-десять минут назад. Края надреза широко расходились под самые уши. Такой удар можно нанести, только откинув голову назад за волосы и полоснув натянутую шею.
Сейф был распахнут. Освещенные солнцем, как и в четверг, белели стопки бумаг, но сверху сегодня ничего не блестело: никелированного револьвера в сейфе не было. Я быстро, но внимательно оглядел кабинет и письменный стол. Никаких следов борьбы, все аккуратно прибрано, идеальный порядок. Только дверь за спиной директора, в комнату отдыха с душем, была сейчас чуть приоткрыта.
Там мог находиться убийца с ножом или даже с никелированным револьвером в руке, и поэтому я выхватил из-под рукава рубашки свой нож. Резко толкнул дверь вовнутрь и осторожно заглянул: небольшая уютная комнатка, диван, столик, сбоку еще дверь. Я распахнул ее ударом сапога и отступил, страхуясь. Никого. Две пустые душевые кабинки, сухой пол и кафель. Неожиданно я разглядел за ними еще одну дверь: значит, этой душевой пользовались из двух кабинетов. Я кинулся туда – в нос сразу ударили запахи праздничного стола: это была подсобка, и следующая дверь вела из нее в праздничный зал. Пол и столик здесь были завалены картонками и упаковками от снеди, выставленной сейчас на столе в зале. Из сумеречного угла мрачно поглядывал гипсовый бюст Владимира Ильича.
Никого. За ней – только зал, где стояли нетерпеливо ожидающие директора приглашенные, и среди них убийца. Он ушел, возможно, этим путем, но сейчас не узнаешь. Все разом обернулись на стук распахнутой двери и молча рассматривали меня. Я же, в свою очередь, всматривался в лицо каждого, в надежде уловить по какому-нибудь признаку убийцу, и видел, как с каждой секундой вытягиваются лица и округлялись глаза: они заметили в моей руке лезвие ножа.
Спохватившись, я снова скрылся за дверью и уже внимательней осмотрел подсобку, ничего интересного так и не увидел и вернулся в директорский кабинет. Хозяин по-прежнему сидел за столом один, кровавый галстук на его груди раздался еще шире и стал похож на жилетку. Я зашел ему за спину и остановился перед сейфом. Бумаги лежали в относительном порядке – никто, похоже, здесь не рылся, хотя кто знает...
Я обернулся на сдавленный крик: в дверях приемной стояла директорская секретарша, обеими ладонями зажимая себе рот. Чтобы вывести ее из ступора, я как можно громче выкрикнул:
– Из замов кого-нибудь сюда, быстро! – И она тут же исчезла за дверьми.
Я пробовал восстановить картину прошедшего. Убийца, скорее всего, свой человек, близко знакомый, только такой мог стоять рядом с директором, за его спиной. Он знал и про душевую, и про выход в зал. Но только не у каждого знакомого достанет нервов рвануть приятеля за волосы, запрокинуть ему назад голову и полоснуть по горлу. Работенка для холодного профессионала. На это уйдет десять секунд. Столько же – на распахнутый самим хозяином сейф, потом надо что-то выхватить оттуда, револьвер в карман, и быстро в дверь. Далее через пустую приемную в коридор или прямо в зал, к столу? Секретарша тогда была в зале, я в туалете, охрана далеко. Может быть, я его и видел. Может быть.
В кабинет уже заходили, скрипели двери, шаркали ноги, но я на них не обращал внимание. Вдруг неожиданно, с обеих сторон, кто-то, словно тисками, зажал мне плечи и локти, и чья-то рука сзади надавила мне на горло, а мою руку заломили за спину, высоко и грубо – боль пронзила ее до плеча.
– Нож, нож у него, все видели! Обыщи! – Чужие грубые руки зашарили по моим карманам, брюкам...
– Нету ничего! Сбросил!
– Куда он мог сбросить! Ищи внимательней!
Обыскивал меня здоровяк, недавно побывавший в нокауте, а выворачивал со спины руку – его тогдашний напарник. Наконец тот наткнулся на мои ножи под рукавом.
– Нашел! Здесь он у него. Ах ты, сволочь. Даже два. Мразь! – И я получил в живот такой удар, что ноги подо мной обмякли, и я повис на чужих руках. В глазах потемнело. Но одним ударом тот не ограничился: кулаки у него чесались вернуть должок с лихвой. Удар в печень, и еще – в солнечное сплетение. Я начал терять сознание от боли.
– Хватит, хватит, убьешь! – скомандовал кто-то сзади, и удары, разрывавшие мне внутренности, прекратились. – Веди на охрану. Не спускать глаз! Не бить!
Им пришлось волочить меня, ноги мои не слушались, голова болталась из стороны в сторону на обмякшей шее. Но глаза все видели: вдоль коридора, потом и лестницы, сбоку на меня в ужасе смотрели десятки глаз тех, кто приехал сюда подмахнуть бумажки, хорошо закусить и потом разъехаться, став сразу на несколько миллионов богаче. Не получилось сегодня – из-за этого самого, кто убил, а потом выскочил к ним в праздничный зал с ножом в руке...
Меня проволокли вниз по лестнице, затем через двор к проходной и здесь втолкнули в каптерку, провонявшую окурками в переполненных пепельницах среди разбросанного по столу домино. Я уже хотел плюхнуться на лавку, завис над ней, но мой провожатый потянул меня вверх за рукав.
– Ну-ка, встать!
Я глядел в ухмыляющиеся зеленые глаза и понимал его желание – вернуть последний должок, хук справа.
Руки не слушались, но я, как мог, собрался и начал медленно распрямляться: удовольствие ему я испорчу. Еще согнутый, ватной рукой я со всей оставшейся мочи зарядил ему правым кулаком в брюхо. Он крякнул и согнулся, и мы даже стукнулись с ним лбами. Я осел вниз на лавку, ударившись затылком о стенку, и сразу увидел его кулак – он падал на меня слева, и, быть может, впервые я нарушил закон ринга – закрыл глаза. Зубы скрипнули, в глазах полыхнуло белыми искрами, и я вырубился в темноту.
Не знаю, почему я стал различать звуки, возможно, потому, что они стали меняться, что-то добавилось: новые голоса, разговор. Не хотелось ни шевелиться, ни думать. Голова медленно прояснялась, но избитые внутренности буквально кричали от боли. Я перевернулся на лавке к стене и поджал к подбородку колени. А когда окончательно пришел в себя, услышал над собой негромкое, но властное:
– Встать! – Чужая рука рывком перевернула меня от стены на спину.
Я свесил с лавки ноги и сел. Передо мной стояли два опера, в открытых кобурах чернело по «марголину». Из открытых дверей меня равнодушно рассматривали еще двое в форме. У следователей я и раньше замечал этот взгляд, очень типичный: они иногда смотрят на подозреваемого как на вещь, не таясь, спокойно подмечая нужные им детали и признаки. Перед следователем всегда не человек, а набор вопросов, уйма очередной мороки, рутины и, что еще хуже, писанины. Один из оперов был старше, ближе к пятидесяти, другой – совсем молоденький, стажер. Старший подвинул ко мне стул и сел напротив, не мигая, глядя в глаза.
– Водительское удостоверение при вас нашли – ваше? – Я кивнул. – Вас задержали на месте преступления с оружием в руках. Будете писать признательное заявление? Тогда оформим как явку с повинной. Вы поняли меня, Соколов?
