Ознакомительная версия.
– За что?
Ох и наревелись мы с ней тогда! Папа Коля и Олежка тенями скользили по дому, не рискуя заглядывать в мою комнату, дабы не утонуть в цунами слез.
Я и раньше не особо скрытничала, просто не думала, что с мамой можно делиться наболевшим, как с лучшей подругой. Она ведь – мама! Взрослая женщина, другое поколение и все такое.
А оказалось, что моя мамуся – самая лучшая в мире подружка. Потому что старше, потому что многое пережила, потому что любит меня больше жизни и главное – никогда не предаст.
А еще оказалось, что старше – это вовсе не значит другое поколение. Может, потому, что я родилась у совсем молодой мамы.
История моего появления на свет банальна и никаких мелодраматических тайн не скрывает. Жила-была нормальная советская семья, Дмитрий и Мария Вяльские, он – из хорошей московской семьи, она – осиротевшая в войну детдомовка. Жили – не тужили, мама Дмитрия приняла невестку хорошо, а когда у молодых родилась дочь Лариса, счастью, казалось, не будет конца. А он был.
До обидного бессмысленный. Мои дедушка и бабушка поехали отдыхать в крымский санаторий, Марии захотелось порезвиться в штормовом прибое – когда волны так весело валяют тебя по берегу. Шторм был не очень сильный, волны вроде бы пологие и нестрашные, поэтому Дмитрий, которому быстро надоело кувыркание в прибое, отлучился попить пива. А когда через десять минут вернулся – обнаружил, что жену затащило на глубину. На это никто особого внимания не обратил, купающихся, несмотря на предупреждение спасателей, хватало, а Мария почему-то не кричала. Наверное, от страха. Дмитрий бросился жене на помощь, и доплыл, и потащил к берегу, но море не захотело отпускать свою добычу и злобно швырнуло пару на прибрежные камни, которых в Крыму больше чем достаточно.
Вот так и получилось, что в десять лет Лариса осталась вдвоем с бабушкой. Жили, в общем-то, неплохо, бабушка Клава преподавала в институте математику, подрабатывала репетитором, так что в доме хватало и еды, и одежды, и в театры они ходили, и в кино.
Но Лариса очень тосковала о родителях. Особенно ей не хватало отца, потому что бабушка могла частично заменить только мать.
И, видимо, поэтому первокурсница мединститута влюбилась в своего преподавателя, Изяслава Исидоровича Можейко, сорокапятилетнего доцента с благородной сединой, двумя разводами и пятью детьми за широкими мужественными плечами.
Такой умный, такой благородный, по-отечески заботливый, всегда шарфик на шее поправит, чтобы не дуло, самое удобное место в автобусе найдет и усадит свою девочку, а как красиво ухаживал!
Лариса не желала слышать никого – ни подруг, ни знакомых самого Изяслава Исидоровича, жалевших юную глупышку, ни бабушку. Они все ничего не понимают, это настоящая любовь, Славочка сказал, что он наконец встретил свою милую половинку.
К концу первого курса Лариса забеременела. Изяслав Исидорович изобразил бурную радость, даже купил для Ларисочки и ее бабушки путевки в хороший подмосковный санаторий на целых двадцать четыре дня и пообещал, что после возвращения его любимой девочки они сразу же понесут заявление в ЗАГС.
И понес. Но не с любимой девочкой Ларисочкой, а с шестидесятилетней гражданкой Германии Бригиттой Шнипке.
И к моменту возвращения Ларисы с бабушкой из санатория мой биологический папашка благополучно убыл по месту прописки супруги. Навсегда.
Вся эта грязь окончательно утопила и без того не очень крепкое здоровье бабушки Клавы, и буквально за месяц до моего появления на свет она умерла. Инфаркт.
А теперь представьте – Новый год, все вокруг веселятся, салюты, петарды, фейерверки, во всех квартирах нарядные елки, вкусная еда, гости или просто семья за столом. А ты – одна. Совсем одна. Тебе восемнадцать, никого у тебя нет, кроме маленького буяна внутри, со всей дури пинающего мать ножками.
И вы с этим буяном никому, по большому счету, не нужны. И все проблемы, которые до сих пор решала бабушка Клава, теперь придется решать тебе.
А самая главная из них – на что жить.
Мама призналась мне в наш вечер откровений, что в ту новогоднюю ночь ей вдруг стало абсолютно безразлично, что будет с ней и с малышом. Жить не хотелось. Умирать, впрочем, тоже.
Не хотелось ничего.
Веселые крики празднующих за стеной и сверху мешали расползающейся, словно плесень, апатии, и она погнала себя вон, на улицу, подальше от раздражающего веселья.
Но и на улице было не лучше, веселье сверкало фейерверками и там. Какие-то люди тормошили Ларису, предлагали выпить с ними шампанского, прыгали, орали, размахивали бенгальскими огнями, намотали на девушку несколько гирлянд.
И Лариса торопливо зашагала в сторону Битцевского парка, надеясь хоть там избавиться от навязчивого веселья.
И ей это почти удалось. Она шла все дальше и дальше, шум новогодней ночи постепенно затих за спиной, вокруг не было никого и ничего, кроме укутанных в снег деревьев и кустов. А эти ребята молчаливы по определению, могут только на ветер шуршливо ругаться. Но ветра не было.
Ноги постепенно начали подмерзать, мороз пробрался и под разлетаистую бабулину каракулевую шубейку. Конечно, новенькая, всего год отношенная дубленка грела бы Ларису гораздо лучше, но дубленка, увы, не сходилась на огромном животе.
Почувствовав, что начинает замерзать, девушка решила вернуться домой. И вдруг обнаружилось, что сделать это будет довольно сложно: она заблудилась. Вокруг безразлично сопел под снежным покрывалом лес.
«Ну и ладно, ну и пусть, так даже лучше».
Мама мне призналась, что ей до сих пор стыдно за эти мысли. Сдаваться нельзя, никогда, нужно бороться до последнего.
Но тогда… тогда она просто смела с пенька снег, села, закрыла глаза, стало тепло и уютно, холод отступил, и только я внутри мешала ей уснуть, возмущенно пинаясь.
Но постепенно и я смирилась. Стало тихо. Спокойно. Безразлично. Только появившаяся непонятно откуда бабушка Клава что-то беззвучно кричала, пытаясь прорваться к внучке сквозь невидимую преграду.
А потом вдруг чьи-то сильные руки схватили Ларису за плечи, встряхнули раз, другой, затем мужской голос охнул и заорал:
– Ты что, соплячка, совсем с ума сошла! О себе не думаешь – о ребенке подумала бы! Ты что творишь, а?! Ты зачем сюда приперлась?!
– Отстаньте, – вяло отбивалась Лариса. – Отпустите меня!
– Нет уж, дурища, никуда я тебя не отпущу!
И ведь не отпустил. Вот уже больше двадцати семи лет не отпускает.
Николай Павлович Ярцев, уволенный в запас по ранению офицер, которому на момент встречи исполнилось тридцать лет, в тот год овдовел, его жена, Наташа, умерла от рака, оставив трехлетнего сынишку Олежку.
Малыш очень скучал без мамы, плакал, тем более что его приходилось оставлять на пятидневке в детском саду – ни бабушек, ни дедушек не было. И Николай решил купить сыну собаку. Так в доме появился голенастый щенок боксера, названный Эриком. Добрый, но ужасно бестолковый.
В ту новогоднюю ночь Эрик испугался грохота петард, вырвал поводок из рук и убежал в Битцевский парк. Ярцев пошел его искать и нашел почти замерзшую девушку. А потом на ругань хозяина подтянулся и пес.
Мобильных тогда не было, вызвать «Скорую» не получалось, и Николай, подхватив неожиданную находку на руки, бегом помчался к выходу из парка. Потом с трудом уговорил какого-то мужичка на «Жигулях» отвезти их в больницу. Их – это еще и замерзший Эрик в придачу.
Лариса подхватила сильнейшее воспаление легких, три дня подряд прометалась в бреду, сгорая от жара, и врачи всерьез опасались за жизнь ребенка. Не будь состояние пациентки столь тяжелым, они рискнули бы сделать кесарево сечение. А так…
Посоветоваться с кем-то из родственников больной не было возможности, поскольку даже имени поступившей в новогоднюю ночь девушки узнать поначалу не удалось.
Привезший ее мужчина тоже ничем помочь не мог – нашел бедняжку в Битцевском парке, почти замерзшую, пока вез в больницу, она потеряла сознание, испугался, думал, вообще не довезет.
Поэтому записали пациентку на его фамилию – Ярцева.
И тем самым, наверное, предопределили нашу с мамой судьбу.
Николай приходил в больницу каждый день, искренне переживая за свою находку. Он даже толком не рассмотрел девушку, запомнил только, что она совсем молоденькая, почти девчонка. И вряд ли она забралась в новогоднюю ночь в самую глушь Битцевского парка на радостях.
Прогнозы врачей поначалу были весьма пессимистичными – в лучшем случае удастся выходить мать, ребенок обречен.
Но я с этим категорически не соглашалась, зря, что ли, мамуля таскала меня целых девять месяцев, ласково разговаривала со мной, рассказывала, как нам будет хорошо вместе, как она меня ждет – и вдруг умереть, не родившись?!
Дудки. И тромбоны. И весь духовой оркестр вам в ухо.
В общем, как только врачам удалось сбить мамину температуру до приемлемой и она пришла в себя, я решила, что уже можно. Очень надоело питаться антибиотиками, знаете ли, невкусные они и плесенью пахнут.
Ознакомительная версия.
