– Я понял, – сказал Вианелло и закончил разговор.
На улице между тем рассвело, и даже туман рассеялся. Неужели сегодня они увидят солнце, это яркое, дружелюбное светило, по которому все уже успели соскучиться?
Пока Брунетти беседовал с Вианелло, Гриффони ждала его на кампо. Просто стояла и смотрела на восток, и встающее из-за базилики солнце освещало ее лицо. Брунетти, истовый почитатель женской красоты, откровенно ею залюбовался. Правда, и темные круги под глазами, свидетельствующие об усталости, он тоже заметил.
– В котором часу ты легла? – поинтересовался комиссар, как будто это был самый естественный вопрос на свете.
– По-моему, в полночь, – сказала Клаудиа, отворачиваясь от источника света, и следы усталости стали незаметны.
– А в час тебе позвонили? – беспощадно уточнил Брунетти.
– Около того. Но я в порядке.
– Почему бы тебе не пойти домой на пару часиков? – И, не давая ей возможности возразить, Гвидо добавил: – Нашим тоже нужно время, чтобы собрать предварительную информацию. – Видя, что Клаудиа все еще сомневается, он произнес: – Тем более что толку от тебя, боюсь, будет немного.
– Ты надела коричневые туфли к черным брюкам, Клаудиа. О какой работе может идти речь?
Она посмотрела на свои ноги с таким видом, будто они пылали в огне, и проговорила:
8
Вернувшись в больницу, Гвидо узнал, что для пострадавшего до сих пор не нашлось места в палате и он по-прежнему лежит на каталке в коридоре. Комиссар спросил у проходившей мимо медсестры, осмотрел ли доктор этого пациента. Оказалось, что нет. Брунетти присел на стул возле каталки и положил свернутое пальто на колени. По одну сторону коридора были двери палат, по другую – окна с видом на просторный двор и второе больничное крыло с таким же коридором (здание больницы некогда принадлежало монастырю). Возле другого корпуса росло огромное пальмовое дерево, и окна частично скрывала его роскошная крона. Интересно, за ними – такая же боль, и тревоги, и страхи? В том, другом коридоре люди задают те же вопросы и пытаются убедить себя, что у кого-то в этом здании дела гораздо хуже, чем у них? Как измерить тревогу? И боль?
Не вставая со стула, Брунетти осмотрелся. Кроме него и пострадавшего, в коридоре никого не было. Комиссар поднялся и склонился над каталкой. Мужчина лежал неподвижно, руки поверх одеяла, прозрачная жидкость медленно поступала через иглу в его правой руке. Слегка согнув колени, Брунетти склонился ниже, одной рукой держась за каталку. На левом запястье, под манжетой больничной робы, комиссар рассмотрел три маленькие серповидные отметины. Если бы каталка не была придвинута к стене, он обошел бы ее, чтобы проверить, нет ли таких же отметин и на другом запястье.
Брунетти снова опустился на стул. Поставил ноги на металлическую перекладину внизу каталки, посидел немного, потом закинул ногу на ногу и уставился на распятие на стене. Неужели до сих пор кто-то верит, что Он поможет? Или, может, попав в больницу, мы спохватываемся и вера возвращается к нам? Как джентльмен джентльмена, Брунетти попросил Человека на кресте помочь этому бедняге на каталке – беспомощному, травмированному, испытывающему боль, причем вряд ли по собственной вине. И на душе у него, скорее всего, неспокойно… Комиссар поймал себя на мысли, что то же самое можно сказать и о Спасителе. Может, на этот раз Он будет более сговорчивым? Брунетти так погрузился в размышления, что не сразу заметил, что возле каталки кто-то стоит. Женщина. Комиссар встрепенулся и вскочил, бросив пальто на перекладину внизу каталки.
Профессоресса Кросера никак не отреагировала на присутствие Брунетти. Она подошла ближе к каталке, глянула на мужа и застыла, будто парализованная. Потом тронула его за предплечье, быстро убрала руку и нагнулась, чтобы поцеловать его в лоб. Мужчина не шевельнулся, не ответил.
Она нерешительно коснулась щеки мужа, его губ, потом убрала руку и ее пальцы сжались в кулак. Грудь мужчины поднималась и опускалась, вверх-вниз, вверх-вниз, но звук его дыхания заглушал фоновый шум.
Брунетти молча сложил руки на груди. Синьора Кросера отреагировала на это движение, но задержала взгляд на комиссаре ровно настолько, чтобы сфотографировать его глазами. Она даже не изменилась в лице. Просто снова перевела взгляд на мужа и произнесла:
– Расскажите, что произошло.
– Вашего супруга нашли поздно ночью у подножья моста. Есть вероятность, что он упал сам, но врач в приемном отделении обнаружил у него на теле отметины, наводящие на мысль, что потерпевшего могли и столкнуть.
– Столкнуть? – переспросила женщина.
– Да, синьора.
– Но вы не уверены в этом?
– Свидетели пока не найдены, – объяснил Брунетти.
Видя, что профессоресса Кросера снова отрешилась от происходящего, он переставил стул поближе к изголовью каталки.
– Прошу вас, синьора, присядьте! – сказал комиссар.
Сначала женщина, похоже, опешила, но потом рухнула на стул, и так неловко, что Брунетти показалось – она вот-вот соскользнет на пол.
Он отреагировал инстинктивно: обхватил ее за плечи и усадил поближе к спинке. Профессоресса Кросера зажмурилась, но когда снова открыла глаза, посмотрела на комиссара с изумлением: словно она задремала в автобусе и незнакомый человек разбудил ее нескромным жестом.
– Вы в порядке, синьора? – спросил Брунетти, подаваясь назад. – Или нужно позвать медсестру?
Искреннее участие творит чудеса: профессоресса Кросера расслабилась, опять закрыла глаза и едва заметно помотала головой.
– Нет, не надо. Я скоро буду в норме.
В коридоре послышались шаги. Брунетти обернулся и увидел уже знакомую медсестру, но та торопливо прошла мимо, даже не глянув на них. И скрылась в дальней палате. Еще мгновение – и за его спиной раздался новый, дребезжащий звук. Это была тележка с завтраком.
Брунетти стоял, ожидая, когда профессоресса Кросера придет в себя. Кажется, она похудела с их последней встречи: только что, обхватив ее за плечи, комиссар почувствовал, что называется, кожу да кости. Когда женщина подняла на него глаза, оказалось, что лицо у нее такое же осунувшееся и усталое, как и у Гриффони, с той только разницей, что утомление профессорессы накапливалось неделями. Ее губы были не накрашены и казались пересохшими, и Гвидо захотелось предложить ей воды.
Женщина попыталась что-то сказать, закашлялась и попробовала снова:
– Что доктора уже сделали?
Тут тележка с едой стукнулась о стену, да так, что зазвенели тарелки и стаканы. Профессоресса оглянулась на звук и инстинктивно вскочила. Потом посмотрела на мужа, но тот оставался недвижимым.
– При поступлении в больницу ему сделали рентген. Но в ночную смену невропатологи не работают, и что у них запланировано на сегодня, я не знаю.
– Вы сказали, что он упал, – проговорила синьора Кросера.
– Да. На мосту Форнер, это возле…
– Я знаю, где это, – произнесла женщина и внезапно охрипшим голосом уточнила: – Что с ним не так?
Брунетти сделал над собой усилие, чтобы не глянуть на инертное тело на каталке. Человек лежит рядом, а они стоят и обсуждают, что с ним стряслось, как будто его тут нет…
– Сожалею, профессоресса, но мне известно лишь то, что рано утром сообщил моей коллеге доктор, который принимал пострадавшего…
После продолжительного молчания синьора Кросера сказала:
– Мы живем возле моста Форнер.
– Вот как?
Брунетти не видел причин сообщать, что жизнь профессорессы и ее мужа уже стала объектом внимания полиции.
– Вы знали, что ваш муж вышел ночью из дома?
После недолгих колебаний она ответила:
– Нет.
– Вы не заметили, что он чем-то встревожен? – спросил Брунетти.
– Встревожен? – повторила женщина с таким видом, словно не совсем понимала значение этого слова, но в конце концов сказала: – Нет. – И тут же добавила: – Не считая беспокойства о сыне.
Брунетти кивнул так, как
