стойке "смирно" и бди.
— Бзди?
— Бди, деревня. От слова "бдительность". Пока он не вылезет. А вылезет — бей на поражение. Помнишь, как Джон и Якубу группу Пана чуть в реанимацию не отправили?
— Кто же знал, что они в своей Лимпампо в спецназе служили? — проворчал Грека. — Главное дело — у самих полная жопа героина, а они машутся как Чук и Гек Норрисы. Короче, я ни с кем ногами фехтоваться не собираюсь. Если этот козел покажется, влеплю маслину в лобешник.
Он выхватил из кобуры табельный "макаров" и загнал патрон в патронник. После чего щелкнул предохранителем.
— Вот бы ему и воду отключить, — размечтался Птенчик. — Только придется весь стояк вырубать. А поссать можно и на улицу выйти.
— Прекрати, мы работаем для простых людей, — пристыдил его Крюков. — Ночами не спим, — он снова зевнул. — А ты этим простым людям хочешь воду отключить. И так про милицию черт те что пишут. Никакого авторитета. И все из-за таких как ты.
И они принялись бдить. Противник затих и не подавал признаков жизни. Он предпочитал сидеть без света, но не сдаваться. К ночи расстановка сил окончательно определилась. Грека выполнил приказ шефа на отлично. Из соседних, а также выше и нижерасположенных квартир выходили люди с доброжелательными улыбками и знакомились с сыщиками.
Старушка из квартиры слева предлагала горячей картошечки. Томный юноша из квартиры справа в трениках в обтяжку настоятельно приглашал Птенчика заглянуть на чашечку кофе. Внизу вообще гуляли свадьбу и всю группу едва не утащили "буквально на пять минут выпить за здоровье молодых". Во что растянулись бы эти пять минут многоопытный Крюков даже подумать боялся.
Отринув соблазны, опергруппа продолжала стойко переносить тяготы службы. Крюков позволил только Птенчику отвлечься на минуту, чтобы буквально одним ударом пресечь в квартире сверху назревший семейный скандал.
В квартире напротив, дверь которой выходила на ту же лестничную площадку, проживала одинокая дама "чуть за тридцать". Ну совсем чуть-чуть, лет на десять-двадцать максимум. После того, как Грека познакомился с ней, он с торжествующим видом вынес пару табуреток.
— Присаживайтесь, — предложил он товарищам по оружию.
— А себе? — наивно поинтересовался Крюков.
— Молодой ишшо, постою, — отмахнулся коварный Грека. Потом невнятно пробормотал что-то насчет "пойти пописать" и снова исчез за соседкиной дверью, на сей раз всерьез и надолго.
Дисциплинированный Птенчик не обращал на это внимания и целиком был поглощен наблюдением за телефоном — не звонит ли враг? Крюков же по природе был разгильдяем, причем завистливым. Он терпеть не мог тех кто сачковал. Больше, чем он сам. Через полчаса нервного ожидания он встал с табуретки и мстительно заявил:
— А пойду-ка я, и весь оргазм им сейчас поломаю!
Но тут заверещал телефон. Птенчик дернулся было к определителю но напрасно. Звонил мобильник Крюкова. Телефон у него был пиратский абонированный на сотню честных пользователей, каждый из которых, практически, не замечал, что платит "за себя и за того парня". На вопрос:
"Где взял?" Крюков отвечал кратко, но с исчерпывающей полнотой: "С убитого снял". То, что на аппарат можно было звонить, Крюкова иногда радовало, а иногда и нет. И сейчас ему не хотелось отвечать, но врожденная порядочность заставила взять трубку.
— Чаво надо? — прогнусавил он, делая вид, что он вовсе не Крюков а дальний родственник из деревни. Откуда-нибудь с Украины, например.
И предложил, как это принято в тамошних краях:
— Слухаю, жалуйтэсь!
— На что? На твои дурацкие приколы? — спросил строгий женский голос. — Скажи кому, и я с удовольствием пожалуюсь.
В другое время он бы обрадовался ее звонку, но не сейчас.
— Але, Ирина, это ты? Ты не очень вовремя, а если честно, очень не вовремя. Я тут сижу в засаде…
— Засадишь в другой раз, — бестактно перебила она его. — А сейчас заткнись и слушай! Галина Зелинская погибла. Меня не было дома, и она оставила сообщение на автоответчике. Я позвонила ей… Подошел ее муж Семен, сказал, что ее уже нет… Короче, там сейчас милиция.
Крюков опустился мимо табуретки, но даже не заметил своей ошибки.
— Что с ней случилось?
— Вскрыла вены.
— С какой стати?
— Я не знаю, а милицию это вообще не интересует. Факт самоубийства налицо, остальное для них не важно. А Семен не хочет при всех ворошить… Одним словом, приезжай скорее. Адрес помнишь?
— Конечно, базара нет… В смысле уже еду.
Он убрал трубку в карман и поднялся.
— Слушай, Птенчик, я сейчас сдристну на пару часов по шкурному делу. Ты остаешься за старшего! — крикнул Крюков уже на ходу, скатываясь вниз по лестнице. — Кто полезет — стреляй на поражение!
— А если начальство с проверкой заявится? — поинтересовался гигант, перегнувшись через перила.
— Их можно по нога-а-ам! — раскатисто донеслось из глубины лестничного колодца.
* * *
Крюков ездил на особой машине. Это была бронированная, с двухсотсильным "чайкиным" движком, волга, прослужившая свои лучшие годы сначала в "девятке" — сопровождении, потом в "семерке" — наружке. Там она и была выкрашена в салатовый, с шашечками, цвет тогдашних московских такси. Крюков купил списанную рябуху по цене металлолома и относился к ней крайне бережно — в мотор не лазил, не перекрашивал и не мыл. Даже дырки от пуль на внешнем корпусе не заделывал. С этим был связан единственный недостаток машины — она боялась дождя. Но в остальном проблем не было и рябуха, как ни странно, бегала, причем довольно бодро.
Крюков подошел к верной рябухе, открыл дверцу салона и первым делом отключил сигнализацию. "Русский клиффорд" — граната РГД-5 на растяжке за педалью тормоза. Затем он открыл капот и запустил двигатель одним изящным движением — закоротив толстой отверткой клеммы стартера.
Сама отвертка сгорала за пару месяцев до ручки, зато при такой технологии владелец мог не опасаться угона.
До дома Зелинских Крюков добрался минут за десять, счастливо избегнув неоднократных попыток соискателей славы летчика Талалихина совершить ночной таран. Сориентировался по памяти. Дверь в квартиру оказалась не запертой.
В комнате сидели двое — Семен Зелинский и Ирина. Тело Галины уже увезли в морг, милиция тоже ушла. Крюкову показалось, что даже люстра в комнате горит как-то пронзительно-тоскливо. Так бывает в доме сразу после того, как его посетила смерть.
Крюков имел в скорбных делах удручающе большой опыт. Он поставил на стол бутылку "столичной" и попросил Ирину:
— Принеси стаканы.
Семен сидел неподвижно. Крюков знал Зелинских не очень близко.
Встречались несколько раз. С годами даже старые друзья видятся все реже. Но у него создалось впечатление, что Семен и Галина были
