— Мы слушаем вас.
— Маосье, вы помните шестнадцатое августа тысяча девятьсот сорок шестого года?
— Совсем не помню С какой стати? Наверно, я работал, как в любой другой день: в те времена я копил деньги и отдыхать не ездил.
— Вы работали в ателье Лесажа и Жело.
— Это правда.
Вид у него был недоумевающий и встревоженный.
— Вы часто разъезжали на грузовичке, на борту которого были намалеваны эти две фамилии.
— Верно, разъезжал.
— В тот день вам нужно было отвезти бидоны с краской вашим товарищам на улицу Курсель.
— Этого не помню.
— Вот передо мной заявление, сделанное вами комиссару Пьебёфу. Надеюсь, вы не станете отрицать, что несколько раз давали ему показания?
И Мегрэ показал ему папку.
— Что вы хотите этим доказать?
— Где вы жили?
— Не помню уже. Я часто менял гостиницы.
— Попытаюсь вам напомнить. Вы жили в гостинице «Жонар» на площади Аббатис. Знаете, кто жил там одновременно с вами?
— Я не водил знакомства ни с кем из постояльцев.
— С тем человеком вы недавно столкнулись на Центральном рынке, спустя двадцать лет. Я имею в виду Марселя Вивьена, у которого была любовница по имени Нина Лассав.
— Меня это не касается.
— Нет, касается. Она нередко навещала Вивьена. Я не знаю, следили ли вы за тем, куда она ходит, но привратница показала, что в течение двух месяцев перед ее смертью вы часто у нее бывали.
— Эта привратница здесь? — осведомился мэтр Луазо.
— Несколько лет назад она вернулась к себе на родину и там умерла.
— Иначе говоря, свидетелем быть она не может, и это вас устраивает. Итак, вы уже представили нам двух грязных, опустившихся пьянчуг, одного собирателя чаевых, а теперь еще и покойницу! Кто следующий?
— Всему свое время, — пробурчал Мегрэ, в очередной раз набивая трубку.
Адвокат глянул на часы, которые, как и часы Мегрэ, показывали десять минут седьмого. Он был еще молод и старался напускать на себя важный вид. Поднялся он с явным облегчением.
— Комиссар, вы закончили с моим клиентом?
— Еще не знаю.
— Мне придется уйти: через двадцать минут у меня встреча в моем кабинете, и я не могу пренебречь ею.
Комиссар сделал едва уловимый жест, как бы говоря: «Дело ваше».
Луазо повернулся к Маосье.
Примите добрый совет. Если вас еще будут допрашивать, не отвечайте. Это ваше законное право. Никто не может вынудить вас говорить.
Маосье не шелохнулся. Он стал сосредоточен, менее агрессивен. По всей видимости, отдал себе отчет в серьезности положения, а заодно понял, что его адвокат думает лишь о том, как выставить себя в выгодном свете.
Мэтр Луазо удалился с таким же важным видом, с каким пришел. Едва он вышел, Мегрэ пробурчал:
— Примите добрый совет. Если дело дойдет до суда, смените адвоката. Этот обозлит и судей, и присяжных.
Помолчав, комиссар добавил:
— Конечно, вы вправе не отвечать, но большинство ваш отказ расценит если не как доказательство, то как свидетельство виновности. Я не стану больше задавать вам вопросов, но вы, если захотите, можете в любое время меня прервать.
Мегрэ внимательно наблюдал за Маосье. У комиссара создалось впечатление, что уже в самом начале допроса тот был куда менее агрессивен, чем в Ла-Боль. Сейчас он походил на большого ребенка, который продолжал дуться, хотя этого ему уже совсем не хочется.
— Комиссар Пьебёф был превосходный полицейский, но вот любой ценой выяснить правду не постарался. Кстати, у Нины Лассав действительно была вишневая родинка на левой щеке?
— Это что, ловушка?
— Вовсе нет. В деле, составленном моим коллегой, достаточно доказательств, что вы были ее любовником.
— Привратница умерла.
— Но остались ее показания. Я нашел тут протокол очной ставки между ней и вами. Вы с вызовом спросили: «Как это вы узнали мою фамилию?» Вы были уверены, что она растеряется, не сможет ответить. А она вот что сказала: «Время от времени ко мне заходит поболтать подруга, и как-то днем мы сидели с нею в привратницкой. Если нужно, я могу дать ее фамилию и адрес. И вдруг под арку входит этот человек (она указала на вас). Мы прекрасно рассмотрели его сквозь стеклянную дверь. Подруга удивленно воскликнула: «Смотри-ка! Мой маляр. Он красит мне кухню и оклеивает столовую. Его зовут Луи Маосье, служит он в мастерской на бульваре Батиньоль». Подруга привратницы, Люсиль Госсе, была допрошена и подтвердила, что так все и было. Короче, благодаря ей вас так быстро нашли. В этот день, когда около четырех часов была задушена Нина Лассав, вы работали на улице Баллю в квартире вдовы Госсе. Она вышла прогуляться, а вы помчались к Нине…
Маосье, нахмурив брови, смотрел на комиссара. Казалось, что-то не укладывается у него в голове и он пытается понять.
— Могу зачитать показания привратницы. Почтальон доставил заказное письмо для жильца с четвертого этажа, и привратница понесла его наверх. Спускаясь, она встретила вас: вы поднимались к Нине. Вы по-прежнему отрицаете это?
Маосье молчал. Чем дольше говорил Мегрэ, тем он становился спокойней, хотя не расслаблялся.
— Оба вы сходили по ней с ума. Не знаю, чем она внушила вам такую страсть. Марсель Вивьен ради нее бросил жену и ребенка. Однако она не собиралась жить с ним вместе. Даже ни одной ночи целиком не провела с ним. Не знаю, может быть, это следствие ее воспитания…
Мегрэ говорил чуть глуховатым голосом. Время от времени машинально перелистывал страницы лежащего перед ним дела.
— У Марселя Вивьена, разумеется, было алиби на тот день, когда задушили Нину. Однако в нем есть кое-какие уязвимые места…
Маосье уже гораздо внимательней смотрел на комиссара.
— Сегодня утром я наткнулся в деле на запись на полях, сделанную моим коллегой Пьебёфом. Я вам ее прочту: «Явился подвыпивший старик, завсегдатай бистро на бульваре Шапель, по имени Артюр Жильсон, кличка Деревянная Нога: нога у него не сгибается, и при ходьбе кажется, будто он на протезе. Он заявил, что в тот день, около половины четвертого Марсель вошел в бистро и выпил одну за другой две рюмки коньяку. Это тем более удивительно, что обыкновенно столяр, кроме кофе, ничего не пьет. Сразу после этого, по словам старика, Вивьен направился к бульвару Рошешуар».
Мегрэ на миг замолчал и внимательно посмотрел на Маосье.
— Должен вам сообщить, что никто из присутствующих в бистро не подтвердил показания Жильсона. Верней, хозяин сказал, что такое было, но на другой день после смерти Нины.
Кто-то из них был прав, кто-то ошибся. Мой коллега поверил хозяину бистро…
Маосье не выдержал и спросил:
— А вы?
— Я склонен поверить Деревянной Ноге. Он был стар, но находился в твердой памяти и здравом рассудке. Он уже умер, но осталась эта запись комиссара Пьебёфа. Вивьен больше полугола был любовником Нины. Порвав с семьей, он считал, что Нина принадлежит ему. Она встретила вас, отдалась, но продолжала оставаться в связи и с Вивьеном. Днем он редко приходил к ней. С нею он проводил вечера после совместного ужина в ресторане.
Лицо Маосье опять окаменело.
— Привратница на допросе не вспомнила, был ли он в тот день. Ее спросили, что она делала в это время, и она ответила, что вязала у окна и слушала радио. С ее места ей трудно было увидеть, кто входит под арку.
— К чему вы ведете?
— К тому, что я подозреваю Вивьена в убийстве любовницы, которая в то же время была и вашей. Возможно, он видел, как вы выходили из дома. Мы этого никогда не узнаем. Он был в отчаянии, буквально раздавлен горем. Вероятней всего, придя на бульвар Рошешуар, он вовсе не собирался убивать ее, и оружия у него не было. Возможно, он просто хотел застигнуть вас с ней. Он увидел, что она лежит голая в постели. Для кого она разделась, если он не обещал прийти? Ради нее он пожертвовал всем. Пошел даже на то, что бросил жену и дочь, не оставив им ни сантима. А она обманывает его с первым встречным. Не знаю, что он говорил ей. Во всяком случае, Нина Лассав не пыталась его утихомирить. Она его не испугалась, что доказывает поза, в какой ее нашли… Он был так разъярен, что задушил ее. С ее смертью жизнь для него потеряла смысл. Ему казалось невозможным возвратиться на улицу Коленкура или даже к себе в мастерскую на улице Лепик. Возможно, ему даже было все равно, что вас обвиняли в преступлении, которое совершил он.
— Мало того, что тогда обвиняли, но и вы начали с этого. Я все время вам твердил, что не убивал ее.
— Когда вы узнали, что она мертва?
— Минут через пятнадцать. Я увидел, как Вивьен выскочил из дома и почти бегом помчался в сторону площади Бланш. Я ревновал к нему и решил спросить у Нины, зачем он приходил. Я вошел в дом и на лестнице встретился с привратницей.
Дверь Нининой квартиры была приоткрыта. Мне это показалось подозрительным. Я вошел и увидел труп. Тогда я стал стирать свои отпечатки пальцев со всех предметов, которых касался в предыдущие дни. Заодно стер и отпечатки Вивьена.
