— Там был дом, у кустов.
— Каких еще кустов?
— Ну, смородиновых. Я про смородину на Ямном пригорке. Там в сороковые был дом, его снесли в восьмидесятом. Я попросила архивистов из мэрии позвонить мне, если они что-то найдут, ну так они, представляешь, весь вечер рылись у себя в архиве и таки нашли этот дом.
— И что это был за дом? — вяло поинтересовался Эрленд. — Жилой дом, конюшня, конура, гостиница, склад, сарай, гараж, что?
— Жилой дом, — сказала Элинборг. — Скорее всего, летний или что-то в этом роде.
— Чего?
— Летний домик!!!
— И когда он там стоял?
— С конца тридцатых годов.
— И кто был владелец?
— Его звали Беньямин. Беньямин Кнудсен. Торговец.
— И что?
— Он давно умер. Много лет назад.
В тот день жители домов к северу от Ямного пригорка по большей части занимались традиционными весенними работами, за каковыми их и застали Сигурд Оли и Элинборг. Ища, где бы поудобнее припарковаться, Сигурд Оли наблюдал, как одни подстригают кусты, другие опрыскивают зелень разной химией, третьи чинят заборчики, а четвертые седлают лошадей, собираясь отправиться на прогулку.
Погода безветренная, хорошая. Стрелка часов подошла к полудню. Сигурд Оли и Элинборг поговорили с несколькими домовладельцами, но не выяснили ничего путного, и постепенно добрались до улицы у самого подножия холма. Впрочем, коллеги никуда особенно не торопились, в такую-то погоду! Как хорошо не сидеть в офисе, а отправиться погулять за городом на солнышке, да подышать свежим воздухом, да поболтать с людьми, да полюбоваться, как те делают круглые глаза, услышав, что они из полиции. Подумать только, из полиции! Да в такую рань! Кое-кто из собеседников слышал про позавчерашние новости, кое для кого рассказ коллег оказался сюрпризом.
— Интересно, выживет она или же?.. — спросил Сигурд Оли, в очередной раз садясь в машину, чтобы переехать поближе к следующей группе домов. Они с Элинборг говорили про Еву Линд по пути на Ямный пригорок из города и то и дело возвращались к этой теме по ходу опроса соседей.
— Черт его знает, — пожала плечами Элинборг. — Думаю, никто не может точно сказать. Бедная девочка.
Тяжело вздохнула и добавила:
— Бедняга Эрленд.
— Хороша бедняжка! — горячо возразил Сигурд Оли. — Наркоманка, вот кто она такая! Залетела и все равно, хоть трава не расти, колет себе эту дрянь и пьянствует и в итоге убивает собственного ребенка! Не вижу повода жалеть таких людей. Вот не вижу, и все. Просто не понимаю, как такие люди вообще могут быть.
— Тебя никто не просит их жалеть, — сказала Элинборг.
— Да ну! Стоит кому-нибудь завести речь про этот народец, как только и слышишь, какие они «бедные-несчастные», «нивчемневиноватые-нивчемневиноватые». Лично я ничего другого…
Сигурд Оли запнулся.
— В общем, не понимаю, как их можно жалеть, и все тут, — повторил он. — Все эти люди — шлак, отбросы общества. И ничего другого. Ни на что не годные отбросы общества.
Элинборг устало вздохнула.
— Слушай, а вот давай про тебя поговорим. Вот как тебе живется, такому идеальному, образцу для подражания? Ты все время такой с иголочки одетый, чисто выбритый, вымытый-причесанный, и диплом-то у тебя из Америки, и ногти-то у тебя отполированные, и не о чем-то тебе беспокоиться в этом мире, кроме как о покупке новой модной одежды. Тебя от этого никогда не тошнит, скажи? Тебе с самим собой не скучно?
— Не-а, — отмахнулся Сигурд Оли.
— Нет, ну объясни ты мне разок, почему ты так решительно отказываешься попробовать войти в положение этих людей?
— Еще раз, это отбросы общества, ни на что не годные слюнтяи, и ты сама это прекрасно понимаешь. Да, Ева его дочь, ну и что с того? Она что, лучше других по этому поводу? Она такая же, как и весь этот человеческий мусор, сброд, который валяется под заборами да на тротуарах и только о том и думает, где бы еще ширнуться, а во всякие реабилитационные клиники да приюты обращается лишь затем, чтобы передохнуть немного, а потом снова пуститься во все тяжкие. И больше им ничего не нужно от жизни, только шататься по улицам, бездельничать и ширяться.
— А как у вас с Бергторой дела? — спросила Элинборг, отчаявшись переубедить коллегу и желая сменить тему.
— Все шикарненько, — сухо ответил Сигурд Оли и остановил машину.
Бергтора, кстати, решительно не желала оставить его в покое хоть на минуту. У нее было на уме одно — заниматься этим делом каждый божий день по сотне раз, утром, вечером и в обед, во всех мыслимых и немыслимых позах, во всех местах квартиры, включая кухню, ванную и кладовку, стоя, лежа и сидя. Нет, поначалу ему это еще ой как нравилось, но со временем он несколько подустал от столь частых и столь энергозатратных упражнений, и к нему в душу закралось подозрение, что все это неспроста. Чего-то она от него хочет. Ладно бы в предыдущие годы и месяцы их половая жизнь была какой-то скучной или бесцветной — наоборот! Но ее страсть в прежние времена никогда не полыхала таким ядерным пожаром, никогда она с такой силой к нему не ластилась. Они ни разу толком не обсуждали, а не завести ли им детей, хотя по-хорошему им об этом давно было пора поговорить. Все-таки уже не первый год живут вместе. Он знал, что Бергтора принимает противозачаточные, но никак не мог избавиться от мысли, что все-таки она хочет привязать его к себе покрепче, и не как-нибудь, а именно родив ребенка. Казалось бы, зачем, куда уж крепче, ведь она знает, что он от нее совершенно без ума и ни с какой другой женщиной жить не хочет. Но эти женщины, поди пойми, что у них на уме, какая там логика, говорил себе Сигурд Оли. Мужчине в этом нипочем не разобраться.
— Любопытно, почему это наши архивисты не нашли имен? Я имею в виду, тех, кто жил в нужном нам доме? Ведь мы точно знаем, что там кто-то жил, так почему же не записаны имена? — размышляла вслух Элинборг, выходя из машины.
— Это как раз неудивительно. В те времена с учетом был полнейший бардак. Во время и после войны в Рейкьявик привалила целая толпа народу со всей страны, и людей поначалу регистрировали где попало, ну просто для проформы, а уж только потом народ начинал искать, где жить по-человечески. Ну и плюс, поскольку их было так много, запись велась не слишком тщательно, да и потерять какие-то материалы статистики тоже могли. В общем, там какая-то проблема, сотрудник, с которым я говорил, сказал, что так сразу найти ничего не сможет, потребуется время.
— Но там точно кто-то жил.
— Может, этот кто-то жил там недолго. Или, как я сказал, жили они там, а зарегистрированы были по другому адресу, то есть сначала записались в одном месте, потом переехали сюда, а известить власти о смене адреса поленились. Легко вообразить, что они жили здесь, скажем, пару месяцев или лет, пока в городе было совсем тяжко с жильем, а потом, как военную базу закрыли, переехали в оставленные американцами бараки. Барачные жители, как тебе такое название?
— Человек, одетый в пиджак от «Бёрберри», другого придумать и не мог, — фыркнула Элинборг.
Хозяин дома встретил их у дверей. Пожилой, худощавый, ходит с некоторым трудом, седой, лысоватый. Одет в светло-голубую рубашку, довольно тонкую — просвечивает майка, — и серые бархатные штаны, на ногах новенькие теннисные кроссовки. Пригласил зайти; Элинборг не могла не отметить, сколько у него в доме барахла, и решила, наверное, он живет тут круглый год. Надо уточнить.
— Да, пожалуй, так оно и есть, — ответил хозяин и уселся в кресло, указав гостям на два других. — Построил дом лет сорок назад, а потом и переехал сюда окончательно и целиком, вот прямо сел в свою «Ладу»,[28] погрузил в нее весь скарб и переехал, лет этак пять назад, если не изменяет память. А может, и все шесть. Знаете, когда стареешь, не отличаешь уже один год от другого. А жить в Рейкьявике я больше не хотел. Гнусный городишко сидел у меня прямо в печенках, вы не поверите…
— А скажите, вот здесь, на склоне, не было, случайно, дома? Скажем, летнего домика, притом его не обязательно использовали по назначению? — перебил старика Сигурд Оли, не желая слушать рассказы о золотых временах, когда уксус на халяву был слаще, а вода мокрее. — Как раз примерно сорок лет назад, когда вы начали строить свой?
— Летний домик, но летом в нем не жили? Не понимаю…
— Да, тут вроде был дом на этой стороне Ямного пригорка, — сказала Элинборг. — Построен за некоторое время до войны.
Она подошла к окну:
— Если он был, то вы должны были его видеть, вот прямо из окна гостиной.
— Гляди ты, а я ведь и в самом деле помню, был там дом, точно, и мало того что неокрашенный, так еще и недостроенный. Его давно снесли. Кабы его достроили, был бы преотличный летний домик, шикарный даже, куда как побольше моего, но дело не довели до конца, а пока я тут жил, он и вовсе пришел в негодность. Стены держались буквально на честном слове. Двери поотваливались, окна повыбивали. Я мимо него ходил частенько, рыбку ловить в Рябиновом озере. Только уж давно не хожу.
