— Вы не будете против, если мы?..
— Да ради бога, копайтесь в подвале сколько вам угодно, — разрешила она и улыбнулась, думая о чем-то своем.
— У меня еще один вопрос возник, — сказал Эрленд, поднимаясь. — Вы не знаете, почему Беньямин решил сдавать домик? Дополнительный источник дохода? Едва ли таковой ему требовался в те времена — один этот дом, где вы живете, говорит, что денег у него было вдоволь. Потом, вы говорите, он забросил дела, но во время войны явно успел заработать достаточно, чтобы жить безбедно многие годы.
— Нет, я не думаю, что он сдавал жилье ради дохода.
— А зачем тогда?
— Мне кажется, его попросили. Когда во время войны в столицу потянулись толпы людей, им не хватало жилья, вы же сами говорили. И я думаю, он просто сжалился над кем-то и сдал этому кому-то дом.
— То есть, вероятно, он и вовсе не брал за дом платы?
— Не знаю. Нет, решительно не могу поверить, что вы думаете, будто это Беньямин…
Снова оборвала себя на полуслове, не может собственную мысль обратить в слова, так ей страшно.
— Я же сказал, я ничего не думаю, — повторил Эрленд и попробовал улыбнуться. — Мы только начали расследование, крайне непрофессионально было бы с моей стороны строить какие-то гипотезы на данной стадии.
— Я просто не верю, чтобы он…
— Оставим это. Скажите мне лучше вот что.
— Да?
— Есть ли у нее родственники?
— У кого?
— У невесты Беньямина. Кто-нибудь из ее родственников жив еще? Я бы хотел с ними поговорить.
— А ради чего? Зачем вам вообще заниматься этим делом? Я же говорю вам, он ничего плохого ей не сделал.
— Я вас прекрасно понял. Но сами посудите, скелет мы нашли? Нашли. Он куда-нибудь сам по себе денется? Нет, не денется. Значит, нужно выяснить, чей это скелет. И я, как следователь, обязан разыскать все возможные следы.
— У нее была сестра, по имени Бара. Можете попробовать поговорить с ней.
— А когда она пропала, девушка эта?
— В 1940 году, — сказала Эльза. — Весной. Мне говорили, был прекрасный весенний день…
Роберт Сигурдссон был еще жив. Точнее сказать, едва жив, подумал Сигурд Оли. Он сидел в палате у старика вместе с Элинборг и, разглядывая бледное как мел лицо Роберта, думал, что сам совершенно не хочет дожить до девяноста лет. Какой отвратительный вид! Иссохшие губы, беззубый рот, впалые щеки, белые, почти прозрачные волосы, не волосы даже, а патлы, торчат во все стороны. Взрыв на макаронной фабрике, предназначенной под снос. Рядом с креслом старика тележка, на ней — баллон с кислородом; каждый раз, как старику нужно что-нибудь сказать, он дрожащими руками отнимает от лица кислородную маску. Но не успевает сказать и пары слов, как ему снова нужен кислород, и он опять закрывает лицо маской.
Роберт давным-давно продал свой летний дом на Ямном пригорке, покупатель затем продал его еще раз, и еще, и еще, пока очередной владелец не снес постройку целиком и не возвел новую. Сигурд Оли и Элинборг получили эту информацию от нынешних хозяев — постучались к ним около полудня и, к удивлению своему, разбудили их.
Поговорив с ними, Элинборг и Сигурд Оли позвонили в отделение и попросили коллег отыскать им первого владельца нужного дома, а сами поехали в город. Вскоре пришел ответ, что первый владелец живет в одном из отделений Национального госпиталя, что в Водопадной бухте.[29] Ему только что исполнилось девяносто лет.
Элинборг предупредила больничный персонал о визите и для начала рассказала Роберту все, что полиция успела установить. Старик, едва подавая признаки жизни, сидел в кресле на колесах и потягивал из маски чистый кислород — всю жизнь курил. Ясность ума сохранил в неприкосновенности, что резко контрастировало с его физической немощью; периодически кивал, давая понять, что хорошо слышит Элинборг и понимает, что к чему в этом деле. Сестра, проводившая их в палату к Роберту, стояла за спиной его кресла; перед началом беседы она недвусмысленно сообщила полиции, что долго мучить старика не позволит.
Выслушав Элинборг, Роберт дрожащей рукой убрал от лица маску.
— Я помню… — сказал он очень тихим, шипящим голосом, поднял маску и вдохнул кислорода, затем опять маску убрал, — этот дом, но…
Поднял маску.
Сигурд Оли посмотрел на Элинборг, затем на часы, не пытаясь скрыть нетерпения.
— Если тебе… — начала было Элинборг, но тут Роберт убрал маску и сказал, едва дыша:
— …ничего другого… не помню… кроме…
Поднял маску.
— Если тебе не сидится тут, может, пойдешь в столовую чего-нибудь съешь? — предложила Элинборг Сигурду Оли.
Тот глянул на часы, на старика, на коллегу, тяжело вздохнул и вышел вон из палаты.
Роберт убрал маску.
— …одной семьи… они жили там…
Поднял маску.
Элинборг подождала, но Роберт не стал продолжать. Надо, наверное, формулировать вопросы так, чтобы можно было отвечать просто «да» или «нет». Ему тогда не придется ничего говорить, а только качать головой, и он сможет все время дышать через маску. Элинборг изложила это старику, тот кивнул. А с головой-то у него все в порядке, усмехнулась про себя Элинборг и начала:
— Вы там жили во время войны?
Роберт кивнул.
— Эта семья, она в те же годы жила в этом доме?
Роберт кивнул.
— Вы помните их имена, имена людей, которые жили в этом доме тогда?
Роберт отрицательно покачал головой.
— Большая была семья?
Роберт еще раз отрицательно покачал головой.
— Муж? Жена? Двое, трое детей? Больше?
Роберт кивнул и показал Элинборг три полумумифицированных пальца.
— Поняла вас, муж, жена и трое детей. Вы были с ними знакомы? Встречались с ними, общались? Да или нет?
Элинборг словно забыла введенное ею же самой правило и задала три вопроса сразу, Роберту пришлось опустить маску.
— Не был с ними знаком…
Поднял маску.
Сестра начала переминаться с ноги на ногу, показывая, что ее терпение на исходе; сверлила Элинборг глазами, давая понять, что вмешается с минуты на минуту.
Убрал маску.
— …смерть.
— О чем вы? В этой семье кто-то умер?
Элинборг наклонилась к старику, ожидая, что он снова опустит маску.
— Ни на что не годный…
Элинборг поняла, что говорить старику в самом деле очень сложно, но он старается изо всех сил. Надо терпеливо ждать.
Убрал маску.
— …старый… пердун…
Маска выпала у Роберта из руки, глаза закрылись, голова опустилась на грудь.
— Ну вот, доигралась, — прошипела сестра, — отдаст концы, как пить дать. Вот как полиция заботится о здоровье граждан.
Подняла маску с пола и вернула ее на место — с такой силой прижав ее к лицу старика, что казалось, свернет ему шею. Роберт сидел, опустив голову и закрыв глаза — словно спит или в самом деле умирает, подумала Элинборг. Сестра подкатила кресло Роберта к кровати, подняла его, как пушинку, и уложила на постель. Элинборг подошла поближе, но сестра преградила ей дорогу:
— Вы что, хотите вашими идиотскими вопросами эту старую развалину со свету сжить?
Крепко сбитая нахрапистая бабища лет пятидесяти; волосы собраны в пучок, одета в белый халат, белые штаны и белые же ботинки, смотрит на Элинборг волком.
— Как я вообще вас сюда пустила, — пробормотала она себе под нос, а затем, повысив голос, добавила: — Хорошо, если он доживет до вечера.
В тоне было слышно недосказанное «и если старпер подохнет, то виноваты будете вы».
— Прошу прощения, — сказала Элинборг, не понимая, с чего эта туша на нее окрысилась и почему она должна извиняться. — Мы полагаем, Роберт может помочь нам в расследовании. Надеюсь, это не заставит его чрезмерно перенапрягаться.
Роберт вдруг снова открыл глаза, огляделся вокруг, словно удостоверяясь, где и почему находится, и снял кислородную маску, несмотря на сопротивление сестры.
— Часто приходила, — сказал он, едва дыша, — много позднее… зеленая… женщина… к кустам…
— Кустам? — не понимая, о чем он, переспросила Элинборг. — Вы хотите сказать, к кустам смородины по соседству?
В этот момент сестра снова наложила Роберту на лицо кислородную маску, но Элинборг заметила, что старик легонько кивнул.
— Кто приходил? Какая женщина? Ваша жена? А сами смородиновые кусты вы помните? Сами туда ходили? Да или нет?
Роберт едва заметно отрицательно покачал головой.
— Так, вот что, идите-ка вон и оставьте его в покое, — приказала сестра.
Элинборг в ответ встала и наклонилась поближе к Роберту, но не совсем вплотную, чтобы не сердить уже и без того недовольную сестру.
— Вы можете мне сказать, кто это был? — продолжила Элинборг. — Кто часто приходил к кустам?
Роберт снова закрыл глаза.
— Много позднее? — добавила Элинборг. — Что вы этим хотите сказать?
