— Выходит, тебя просто заставляют зарабатывать, — проговорил Сергей, нарушая затянувшееся молчание. — Интересно. И делать тебе это придется, получается, никуда не денешься… А ты рекламой вроде занимаешься?
— Да. Печатаем листовки, газетку… прочую чепуху.
— Это ж золотое дно.
— Да прям-таки — дно…
— Не говори, здесь скрыты большие возможности. Это похлеще медицины, хотя, впрочем, все взаимосвязано, одно другого стоит. Тебе надо что-то думать, цену драть за услуги или еще что. Шевели мозгами, дело говорю.
Мы выпили и закусили колбасой с хлебом, тоже купленными мной в магазине, извлекая по кусочку из припрятанного под столом пакета. На душе у меня отлегло. Вместе с этим ко мне пришло желание действовать, что и требовал от меня тот, звонивший, и я уже ощущал в себе силы это действие совершить. Меня коробило осознание того, что это мне навязывают, вроде бы презрев и растоптав мою свободную волю. Но, с другой стороны, я смутно чувствовал, что все это служит оправданием элементарной лени, нежеланию двигаться вперед, предпринимать решительные и серьёзные шаги, достойные мужчины. Я был уже рад, что встретил Серегу.
— Слушай, если это все тебе не приснилось… — развязно выдал хорошо захмелевший Серёга.
— Хотел бы я, чтобы приснилось.
— Тогда у тебя открывается прорва возможностей. Железное оправдание — менты ни черта не делают! Ты должен рвать и метать, чтобы заработать. Но, конечно, поступать разумно, продумать все… хладнокровно… А хладнокровный человек прежде всего отметает предрассудки… ну, не то, чтобы очень уж все подряд отметает. Да ты знаешь, кто тебе звонил? — вдруг снова взорвался восторгом Серега и захохотал во всю глотку. — Дьявол! — он снова мерзко захихикал, грохнув пустым бокалом о стол. — Князь, как говорится, тьмы, собственной персоной, — развязно продолжал он. — Позвонил — и говорит: зарабатывай, мол, Стас, бабки, слишком уж ты разленился. Лежишь на диване, задницу поднять не хочешь, а бабки по другим карманам уходят.
Он говорил всё более развязно, с явной иронией, в какой-то мере создавая впечатление обычного дуракаваляния.
— Господи, что ты несешь… — простонал я.
— Все поменялось, всякая мораль — чушь собачья… Ты говоришь, он знает все на свете, даже то, когда ты с женой… Никто против него не поможет, ничего не сделаешь, нечего и стараться! Быть бунтарем надо, говорю тебе, рвать и метать… Деньги нужны, куда без них! И не надо сомневаться, у тебя нет выбора. Вперед!
Провозгласив столь оптимистично программу действий, Серега вынул из припрятанного под столом пакета бутылку с водкой и, уже не таясь, стал наливать.
— Он сказал, что человек — это попытка стать Богом, — грустно произнес я.
— Вот-вот, видишь. Так оно и есть.
— А Бог отдал сына ради спасения людей…
— И ты тоже собираешься просто так отдать сына?
— Нет.
— И ничего не сделаешь, чтобы его спасти, пальцем не пошевелишь?
— Конечно, сделаю!
Мы выпили и стали жевать колбасу, широко раскрывая рты и с вызовом посматривая по сторонам.
За соседним столиком, слева от нас, сидело трое перезрелых девиц, медленно, с брезгливо — неприступным выражением лиц потягивавших пиво и куривших. Одна из них, в коротких шортах, слегка развернувшись в сторону прохода, положила ногу на ногу, выставив на всеобщее обозрение шикарные ляжки. За следующим столом примостился тщедушного вида мужичок преклонного возраста, в очках и кепке, с которой он, по-видимому, не расставался даже ночью в кровати. Узловатыми пальцами он цепко обхватил граненный стакан с вином, уставившись в него взглядом загнанной лани, потягивая время от времени усладу своей жизни.
Справа от меня компания из шести человек, сутуля жирные спины, что-то праздновала. На столе у них всего было вдоволь, спиртное текло рекой, эмоции не сдерживались. Я почувствовал, как тяжелое гнетущее чувство в груди, притупившееся было под воздействием спиртного, накатывает с новой силой. Все эти люди, в той или иной мере убегавшие от проблем, заливавшие тоску, порождали сейчас во мне глухое раздражение. «Потрошить их всех надо», — подумал я, и на лице моем сложилась злобная гримаса, достойная уголовника со стажем. Тут же в голове зародилась мысль самокритичная: я такой же, как все, тупо заливавший проблемы спиртным, вместо того, чтобы их решать. «Нет, нет, так оно не будет, — упрямо мысленно твердил я, — надо что-то делать, а не распускать нюни».
— Подозрительно бармен на нас поглядывает, — произнес Серега, лениво дожевывая кусок хлеба, — ни черта не покупаем, а пьем и закусываем.
— Пошёл он. Наливай еще.
Как только они выпили, за спиной Сергея вырос бармен, самоуверенный здоровяк, и возмущенно указал пальцем на пакет, припрятанный под столом.
— Ребята, вы прекрасно знаете, что со своей водкой и закуской нельзя.
— А где своя водка? — с показательно-невинным видом спросил Серега.
— Вон, в пакете! Я все видел. Со зрением у меня…
— Что вы могли видеть? Вам показалось.
— Не надо только ломать комедию! Я вам нормально сказал. Берите свои вещи и уходите!
— Еще чего! Это ваша водка, кстати! — заявил Серега. — Мы у вас ее покупали, забыли, что ли? Где сдача с пятисот рублей? Чтобы сдачи не давать — вы теперь нам лапшу на уши вешаете?
— Что? Вы еще будете сказки мне рассказывать? Я говорю — встали и ушли!
— Я не понял, ты чего! — подключился я и медленно, с возмущенным видом приподнялся, упершись ладонями в край стола. — Сдачу неси с водки, иначе я объясню тебе…
— Вы что, хотите, чтобы я полицию вызвал?
— Вызывай — как раз на тебя и заявим!
— Я вас нормально прошу — уходите!
— Без сдачи? Да что это за наглость, в конце концов? Сдачу давай! — требовал я. — Тогда уйдем. А так — мы всему городу расскажем, как в вашей забегаловке людей дурят!
Бармен, не выказывая эмоций, развернулся и пошёл в сторону стойки. Я, повинуясь призывным жестам Сереги, посылам его озверелой физиономии, выбрался из-за стола.
— Нет, уважаемый, такой наглости я терпеть не буду! — заявил я, быстрым шагом догнав бармена. — Сдачу с пятисотки, быстро! — рявкнул я. Повинуясь импульсу агрессии, я за плечо развернул бармена и другой рукой, как рак клешнёй, вцепился ему в горло. Лицо его покраснело, он отступил и уперся в стойку. Початая бутылка водки, стоявшая на ней, звякнула о пивной бокал.
— Что вы делаете?! — взвизгнула официантка из-за стойки, сотворив на лице страдальческое выражение.
— Давай сдачу! — рявкнул я уже ей. Бармен схватил меня за руку и стал выкручивать. Я вскрикнул от боли, вырвал руку и двинул сопернику кулаком в глаз. Тот снова подался назад, еще больше сотрясая стойку, бутылка сильнее звякнула о бокал и упала, из нее потекла водка. Он ударил в ответ и попал мне в ухо. Тут подоспел Серега и вцепился бармену в воротник.
— Давай сдачу, сучка, а то и тебе сейчас попадет! — гаркнул я официантке, оставил бармена товарищу. Приложив ладонь к ушибленному уху, я вплотную подступил к стойке.
— Че вы творите, мужики! — нерешительно воззвали из зала, но я выкрикнул, чтоб лучше пусть помогут забрать у «этих мошенников» сдачу.
— Полиция! — вскричала официантка, и на ее крик из подсобки явилась взволнованная повариха в белом халате и с половником в руке.
— Половником бить будешь! — воскликнул я и в ярости схватил со стойки полупустую упавшую бутылку. Ах ты ж, сволота!
Широко, театрально размахнувшись, я швырнул бутылку в стеклянную витрину. Раздался звон, брызнули осколки, официантка визгливо вскрикнула, а повариха присела, выронив половник и ладонями прикрыв голову. Распластавшись на стойке, я с трудом достал еще одну бутылку, на этот раз полную, и снова красноречиво замахнулся.
— Или даете сдачу, или убытков будет вам больше! Шевелите мозгами!
— Да что… правда сдачи не дали? — дрожащим голосом выдала повариха, подымаясь с корточек.
Я зашел за стойку, все так же удерживая свое оружие возмездия над головой. Официантка пыталась улизнуть вглубь кухни, но я с вознесенной бутылкой и яростным выражением лица, как символ праведной мести, преградил ей дорогу.
— Сейчас, сейчас дам вам сдачу… — пролепетала официантка и стала лихорадочно рыться в карманах.
— Какую сдачу этой сволочи! Это враньё все! — воскликнул бармен, но Серега, вцепившись в воротник и обмениваясь тумаками, не отпускал его.
— Рот закрой, иначе больше будешь должен! — вёл своё я.
— Вот… берите, — официантка протянула несколько смятых купюр.
— Ну вот, другое дело! — возвестил я и с грохотом поставил бутылку на полированную поверхность стойки, — да оставь ты его в покое! Все, идем из этого гадюшника… больше мы сюда ни ногой, мошенники чертовы!
Мы еще слонялись по барам, расположенным подальше от заведения, в котором накуралесили. Серега, казалось, пребывал уже в состоянии, в котором равнодушие и презрение ко всем возможным неприятностям и опасностям этого мира овладевают натурой человеческой полностью и бесповоротно. Поначалу он не желал уходить далеко от места побоища, и мне стоило труда уговорить его. «Они вызовут ментов», — твердил я, и уже про себя добавлял: «И вести себя они уже будут не так, как тогда, в кабинете». «Ментов! — иронично вспыхивал Сергей. — Нашел кого бояться! Ты видишь, что делают наглость и решительность? Это тебе урок, а ты ментов испугался».
