Я снова и снова пытался поднять стакан со стола, пока в конце концов не выронил его, в отчаянье попытавшись вцепиться в него зубами - только тут я наконец расслабился.. Я сел и тупо уставился на мокрое пятно на ковре. Я вдруг воочию увидел свою безжизненно висящую руку и представил себе врача "скорой", который пытался вонзить мне в вену иглу капельницы...
Я смотрел на ковер так долго, что у меня даже в глазах зардило. Потом перед моим взором вдруг выросла миссис Да Коста - она вопила : "Ах ты бандюга с полицейским значком!" Я отчетливо увидел тонкую струйку крови, текущую у неё из носа.
Стоило мне закрыть глаза, как видение исчезло. Я закурил, но смог сделать только три затяжки. Потом в качестве эксперимента проглотил одну таблетку. Когда же я потянулся было за второй, последней, моя рука опять онемела. Это было настолько сверхъестественно, что я даже начал читать молитву.
От одной-единственной таблетки у меня замутилось в голове. Я прилег на кровать, но не заснул - или мне так только показалось.
Я глядел в разверзшуюся перед собой черную бездну и стал размышлять о прожитой жизни. Начиная со смерти мамы, когда она лежала в грубо обструганном гробу такая холодная и непохожая на себя - на веселую маму, к которой я привык. Потом я вспомнил, как переехал к тете Мэй и как убегал раз сто от этой глупой старой дуры, из её огромного неуютного дома, от её бесчисленных "правил", которые все сводились к запрету "Этого делать нельзя!" Она хотела как лучше, конечно, но выжившая из ума старая дева воспитательница никудышная. Потом вспомнил, как три года жил в "приюте". Тот ещё был приют. Физически я был крепче любого десятилетнего мальчишки и в этом "приюте" узнал две вещи. Много раз на дню мне сообщали, что я "выблядок" - это продолжалось до тех пор, пока я не отдубасил одного большого мальчика. Тогда я ещё узнал, что умею больно бить.
Перед моим мысленным взором проносились эпизоды наших полупрофессиональных футбольных матчей на песчаном пле; тогда я, выступая полузащитником, умудрялся жить на десять-пятнадцать долларов в неделю, которые мне доставалось в случае нашей победы. Потом в моей биографии были нелегальные боксерские поединки: наша команда "любителей" колесила в старом драндулете - из Нью=Йорка в Олбани, в Утику, Баффало, Торонто и Монреаль, а оттуда в Бингемптон. Каждый вечер мы выступали на новом ринге под вымышленными именами и возвращались в Нью-Йорк с сотне или больше в кармане, уверенные, что нам принадлежит весь мир.
И вдруг на экране моей памяти появились девушки - сначала первая, с которой я лег в койку - дело происходило в Сиракуюзе, - а я, к своему стыду, был старше, чем следовало бы для первого раза. За ней потянулись все прочие - с неразличимими лицами и фигурами. Если бы не девки, я смог бы чего-то добиться на профессиональном ринге. По сложению и повадкам я сильно напоминал Тони Галенто. Но увы, я так и остался уличным драчуном - срогие правила бокса вечно сковывали мои природные повадки, заставляя переходить с бега на шаг.
И вот что самое поразительное - вдруг мне стало ясно, что я сижу на кровати в своем номере, словно разбуженный звонком будильника. Я чувстовал себя отдохнувшим и полным жизненной энергии. Я принял душ и почистил зубы. Когда я сдал ключ от номера сонному портье, настенные часы показывали только половину пятого утра. Он спросил:
- Съезжаете так рано? - и полез за моей регистрационной карточкой.
- Не боись, друг - я же уплатил за два дня вперед. Комната мне больше не нужна. Если хочешь, можешь использовать её по собственному усмотрению.
Я дошел пешком до Девяносто шестой улицы и сел на подземку. Затхлаяа духота вагона убила все мое хорошее настроение. Напротив меня сидел какой-то малоприятный тип, похожий на наркаша. Я притворился спящим. Я читал, что такие вот бандюги частенько режут спящих пьянчужек - просто из интереса.
Я сидел и размышлял, сумею ли спастись от его ножа так же успешо, как я спасся от снотворных таблеток и собственного револьвера. Потом я вдруг перепугался, что моя смерть окажется долгой и болзененной и я откину копыта где-нибудь на больничной койке.
Мы были в вагоне одни, но мой головорез не шевелился. Когда поезд останоился на моей станции, я встал и потопал к "Гроверу". Я ощущал себя как нашкодивший ребенок. Было уже начало шестого.
Увидев меня, Дьюи прошептал:
- Где ты пропадал? - Вид у него был невыспавшийся и красные круги вокруг глаз были темнее обычного.
- По городу шатался, вспоминал молодость.
- Черт, да тебя все ищут - с ног сбилсь. Док Дюпре названивл всю ночь. Потом из полиции звонили - лейтенант Аш. И она тебя ждала всю ночь.
Я перевел взгляд туда, куда указывал его палец, и увидел сидящую в кресле у стены Дот. Она не спала, её уставшие глаза были широко раскрыты. Она ничуть не изменилась. Такая же маленькая и пухленькая. И надеты на ней как всегда были какие-то лохмотья, которые она была вынуждена носить, потому что ходить нагишом в нашей стране нельзя. Дот отличалась удивительным равнодушием к стильной, не говоря уж просто об элегантной одежде.
Подойдя к ней поближе, я увидел, что глаза у неё опухли от слез. Утонувшая в большом кресле, она казалась ещё меньше рстом. Я пододвинул стул и сел.
- Что случилось, Дот?
- Лоуренса избили. Очень сильно. Он может умереть.
- Что? Малыша? Когда?
- Сегодня... Вчера поздно вечером. - Голос у неё звучал безжизненно. Она, казалось, была в шоке. - Он вызвался пойти в патрулирование и по дороге в отделение полиции на него напали и избили.
- Где он сейчас?
- В отделении скорой помощи в "Сент-Висенте". Марти, помоги нам.
- Разумеется. Что ему нужно? Кровь?
Но согласятся ли врачи взять мою кровь, если я скажу им о раке?
- Нет, о нем позаботятся. Я не о врачебной помощи. - Она схватила мою руку, сильно впившись в неё ногтями, и заговорила торопливо и возбужденно. - Марти, его отца на улице убили. Смерти Лоуренса я просто не перенесу.
- Я представляю, что ты сейчас чувствушь. Я уверен, что полиция...
- Нет, Марти. Я прошу тебя - сам займись этим!
Я похлопал её по руке.
- Что мне надо сделать?
- Марти, я не знаю, может быть, я схожу с ума. Я понимаю: месть - это глупо и неправильно, но я тех пор, как это случилось, я ни о чем другом думать не могу - я хочу, чтобы ты отомстил тому, кто это сделал! Марти, временами ты бывал добрым и хорошим, а временами злым и жестоким, как волк-одиночка. Я прошу... я хочу, чтобы жестокая, худщая половина твой души побудилась - найди того, кто это сделал, чтобы он больше не смог причинить зла другому такому же мальчику.
- Хорошо. Как малыш?
- Состояние все ещё критическое, но врачи говорят, шанс есть. Он все тебя зовет. - Ее ногти снова вонзились в мою ладонь. - Марти, сделай это для меня и для Лоуренса.
- Ладно. Я же сказал, что сделаю.
Дот выронила мою руку и встала.
- Спасибо, Марти, - сказала она просто и направилась к двери.
Я побежал за ней.
- Ты куда сейчас?
- Домой. Я очень устала.
- Я поймаю тебе такси.
- Не надо. Марти, используй свою силу, свою жестокость, свою храбрость на благое дело - найди того, кто это сделал. - Голос у неё был мертвый.
- Хорошо, хорошо, но давай я все-таки поймаю тебе такси.
Мы остановили такси на Уинтер-стрит, она назвала шоферу адрес - где-то ближе к окраине, - я дал ему пятерку и попросил побыстрее доставить домой.
Когда такси отъехало, я ощутил во рту невыносимую горечь. Не хватало мне своих забот, так теперь ещё и это...
Я сплюнул горечь на тротуар и отправился к больнице "Сент-Винсент".
Глава 3
- Хорошо, что вы пришли, мистер Бонд, - сказал мне врач в "Сент-Винсенте". - Молодой человек постоянно о вас спрашивает. Если вы с ним немного поговорите, может быть, он успокоится и уснет. Ему сейчас очень важно поспать.
- Как его состояние?
- Уже не очень критическое. Его били профессионально, если вы понимаете, что это значит. За считанные секунды он получил сотрясение мозга и очень серьезный разрыв кожи на черепа - явно рукояткой пистолета. У него сломан нос, разорвана барабанная перепонка и множество внутренних травм. Полагаю, его повалили на землю и стали бить ногами - похоже, у него разрыв левой почки и несколько ребер сломано. Это пока все, что мы смогли установить. В моче у него обнаружена кровь, а это означает, что помимо почек повреждены и другие внутренние органы.
- Он в состоянии говорить?
- Да-да. Мы дали ему сильное успокоительное, но он упорно борется со сном и всю ночь спрашивает про вас. Пусть он с вами выговорится, но только не спрашивайте у него ничего, что могло бы вызвать у него возбуждение.
- Хорошо.
Он повел меня в палату к малышу. Лоуренс лежал на кровати с перебинтованной головой и повязками на лице, точно мумия. Врач ушел, и я тихо сказал:
- Привет, Лоуренс!
Бинты шевельнулись и едва слышный голос произнес:
- Марти?
- Да, малыш.
- Папа! Я так давно тебя жду! - Голос прозвучал устало.
