— Если вы думаете, что это я вам звонила, — спокойно произнесла я, — то ошибаетесь.
— Значит, вы считаете, что нам стоит заняться поиском этой женщины? — не унимался Григорьев.
— Я ничего не считаю, я только предложила вам свою помощь в случае, если что-то узнаю. Пока мне ничего не известно, поэтому в данный момент я ничего больше сообщить вам не могу.
Лейтенант со вздохом поднялся с кресла и вынул из кармана визитку.
— Вот мой телефон, служебный и домашний, звоните в любое время. — Он с надеждой посмотрел на меня и направился в прихожую.
Я проводила его и, захлопнув за ним дверь, пошла в ванную.
* * *
Одевшись по-спортивному, прихватив рюкзачок с причиндалами и не забыв нацепить под куртку наплечную кобуру, где обычно ждал своего часа «макаров», я спустилась к машине. Моросивший с утра дождь перестал, небо прояснилось, и долгожданное солнце, миновав архипелаг клубящихся туч, золотистым стругом медленно вплыло в прозрачную голубую лагуну, образовавшуюся между клоками серой ваты, которую растягивал, расталкивал и рвал, унося к горизонту, холодный осенний ветер.
Когда я обратила свой взор к грешной земле, то увидела на удивление трезвого Колю — местного алкаша, который, вдруг обретя прыть спринтера, с не меньшей скоростью, чем ветер, несся к ближайшей рюмочной. Я обогнала его, шутливо поприветствовав клаксоном. В зеркале заднего вида я увидела, как его сосредоточенное поначалу лицо озарилось блаженной улыбкой: он узнал меня и радостно замахал руками.
На этот раз я ехала к Лысенко-Котовскому, точнее сказать, не к нему, а в его квартиру, ведь у меня не было намерения встретить его там. Просто я должна была подвергнуть его жилище самому заурядному обыску.
Улица Емлютина, где располагалась квартира Семена Григорьевича, проходила за железнодорожным вокзалом. Чтобы попасть туда, я двинулась по Рабочей, миновала мост и, заметив телефон, висящий на фасаде одной из пятиэтажек, тянущихся серым хвостом вдоль дороги, вышла позвонить.
Трубку в редакции сразу же сняли, было видно, что телефон для ее работников являлся действительно не роскошью, а жгучей необходимостью.
— Будьте добры Семена Григорьевича, — попросила я измененным голосом.
— Минуточку, — ответили на том конце, и я услышала, как ему крикнули: «Котовский, тебя дама хочет».
Судя по реплике, работники редакции не испытывали недостатка в чувстве юмора.
Услышав в трубке голос Котовского, я нажала на рычаг. Так, путь свободен. Какой-то охотничий азарт заиграл во мне, кровь в жилах потекла быстрее, и я поспешила к автомобилю.
Я решила не въезжать во двор и оставила машину у булочной, на противоположной стороне улицы.
Неторопливо войдя во двор, я, не поворачивая головы, окинула его взглядом. Сильный ветер разогнал детей и старушек, которым представился случай посмотреть очередной сериал или вздремнуть. Только у первого подъезда одиноко белел старенький «Москвич».
Я поднялась на пятый этаж, стараясь производить как можно меньше шума. С дьявольской предосторожностью достала отмычки, и через минуту несложный замок, перестав сопротивляться, признал свое поражение. Заперев за собой дверь, я огляделась.
Двухкомнатная «хрущевка» Лысенко не блистала ни порядком, ни уютом, ни особыми изысками. Я прошла в гостиную, чью непрезентабельную обстановку составляли полированный раздвижной стол, покрытый серым слоем пыли, несколько стульев рядом с ним, продавленный диван, пара облезлых кресел с обивкой, первоначальную расцветку которой нельзя было определить из-за ветхости гобелена и многочисленных сальных пятен, и старый, но еще крепкий сервант, чьи мутные стекла хранили столько наслоившихся друг на друга отпечатков пальцев, что ни один, даже самый опытный, криминалист не взялся бы их идентифицировать.
Единственным предметом мебели, который привлек мое внимание, оказался высокий шкаф-купе, располагавшийся во второй комнате, служившей одновременно и спальней, и рабочим кабинетом. Кухня и ванная, совмещенная с туалетом, производили такое же унылое впечатление ввиду своей убогости и царящего в них хаоса: пол был заставлен порожними бутылками, чьи горлышки оплетали клочья провисшей паутины, тут и там валялись грязные банки, в раковине грудились тарелки и чашки с остатками недоеденной пищи и кусками разбухшего от капающей воды хлеба.
Я начала обыск с письменного стола, стоявшего в спальне, перетрясла все ящики и, не найдя ничего похожего на объект поисков, раздвинула дверки шкафа-купе. Меня приятно поразили ряды «плечиков», на которых аккуратно были развешаны тщательно отутюженные костюмы — не от Шульмана, конечно, но вполне приличные, — стопки чистого белья, носовых платков, полотенец лежали на полках в соседнем отделении. После шкафа я перешла к постели и, закончив заниматься спальней, направилась в гостиную.
Но тут я вдруг услышала металлический скрежет в замке входной двери. Влипла! Лысенко пришел! Сердце, подобно языку могучего колокола, больно ударило в грудь. Спокойно, девочка! Мозг лихорадочно заработал, оценивая положение, и уже через мгновение, как это не раз бывало в критических ситуациях, я, зажав в кулак свои эмоции, хладнокровно приступила к действию.
Прошло уже секунд десять, а дверь еще не открылась. Либо Лысенко надрался в стельку и не может попасть ключом в замочную скважину, либо… Господи, как же я сразу не поняла, да это же звук отмычек. Кто-то еще интересуется, как поживает корреспондент «Тарасовских известий» господин Лысенко. И, кажется, я даже догадываюсь, кто. Прошло больше минуты, прежде чем многострадальный замок поддался и дверь отворилась. Я в это время закрывала за собой другую дверь — шкафа-купе. Оставив крохотную щелку, я погрузилась в тревожное ожидание, предусмотрительно вытащив из кобуры «ПМ».
— Ну, блин, и параша! — раздался в гостиной грубый мужской голос, осипший то ли от простуды, то ли от чрезмерного увлечения табаком и алкоголем. Про себя я дала говорящему кличку Сипатый.
Потом я услышала, как кто-то смачно плюнул, и другой голос, более высокий и властный, громким шепотом выругался:
— Какого черта ты здесь харкаешь! Не оставляй следов.
— Да здесь, блин, даже если обделаешься, и то незаметно будет, — ответил Сипатый. — Смотри-ка, Бобер, здесь, кажись, жмуриков нет, — весело продолжал он.
— Кончай хохмить, давай лучше принимайся за дело, — приказал Бобер, как я поняла, главный в их парочке, — и быстро. Если застукают, то на нас и того мертвяка повесят, понял?
— Понял, понял, — пробурчал Сипатый.
— Тогда разделимся, — по-деловому скомандовал главный, — я беру комнаты, ты — все остальное. Если закончишь первым, поможешь мне. Начинай.
Мое убежище находилось аккурат напротив открытой двери в гостиную, и я видела, как Бобер, встав посреди комнаты, достал пачку «Мальборо» и, прикурив от зажигалки, глубоко затянулся и посмотрел по сторонам, как бы прикидывая, с чего начать. Мне почему-то тоже невыносимо захотелось сделать хотя бы несколько затяжек, но я тут же отогнала от себя эту мысль и, продолжая наблюдать за Бобром, поняла, почему у него такая кличка: когда он, осматривая комнату, поворачивался ко мне в профиль, он напоминал этого грызуна.
Теперь я знала, что не ошибалась, предположив, кто ковырялся в замке. Это была та самая «сладкая парочка» в куртках и кроссовках, из квартиры Ларионова.
Похоже, что они получили задание планомерно обшарить квартиры всех сотрудников редакции «Тарасовских известий». Но как они вышли на редакцию? Ясно, что им еще неизвестно, что документы выкрала Синчугова, а значит, и то, кому она их передала. Но сути дела это не меняет: если они отыщут документы раньше меня, плакали тогда мои премиальные.
Интересно ты, девушка, рассуждаешь. Для начала тебе нужно, по крайней мере, выбраться отсюда.
Мои размышления прервал Бобер, который вошел в спальню-кабинет и начал обыск так же, как и я, — со стола. Это заняло у него не слишком много времени, и, подойдя к шкафу, он раздвинул дверцы.
Приставив ствол пистолета к его лбу, я как можно уверенней произнесла:
— Руки вверх, Бобер. Милиция! Вы арестованы!
Его реакция оказалась, мягко говоря, не совсем такой, какую я ожидала. Вместо того чтобы выполнить мою команду, Бобер, на мгновение опешив, тут же оценил ситуацию. Видно, он был тертым калачом. Осклабившись, он произнес:
— А я тебя помню, куколка.
Он даже не пытался отобрать у меня оружие, совершенно верно рассчитав, что стрелять в такой ситуации было бы для меня непростительной глупостью.
— Малыш, — громко позвал он своего напарника.
Не став дожидаться, пока к нему подоспеет подмога, я что было сил стволом пистолета ударила его в солнечное сплетение и, свалив его начавшее сгибаться от боли тело на бок, бросилась к выходу.
