Итак, цель почти достигнута. Почти. Анечка стоит в чем мать родила, на часах – полночь, а так как намерения свалить раньше она не выказывала, то сейчас ее уход будет выглядеть очень несерьезно. Особенно, когда король готов ко второй серии фильма про любовь. Ссылки на внезапно заболевшую бабушку вряд ли покатят. Позвонить – ну совсем смешно. «Я тут от Витеньки, запишите шифр…»
Что ж делать? «Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое». Анна – деловая и практичная женщина с претензиями на стопроцентную любовь. Поэтому стопроцентный раствор клофелина всегда под рукой. «Милый, ты уже готов? Ах, у меня так разболелась голова». – «Бокал „Клико", любимая?» – «Хорошо бы». Изящные манипуляции пальчиками. «Чегой-то ты мне там накапала?» – «Да пустяки, клофелин». – «Ах, хорошо, что не слабительное… Твое здоровье, дорогая!»
Примерно так. Дорогой растворился в море любви. Королева не растворилась. Никольский был в квартире через двадцать минут. Анечка засвечена, как фотопленка на солнышке. Перед спящим Куракиным. Но по большому счету компаньон нам уже и не нужен. От него одни хлопоты. Хорошо, что сейчас обошлось, а завтра? Ведь мы хотим поставить процесс на поток. Из-за его глупости и трусости проваливаются такие дела! Не, пан директор, нам с вами не по пути. Какой-то вы некоммуникабельный. Фирма в ваших услугах больше не нуждается. Я теперь новый хозяин «Аркады». С Богом!
Как перегнали машину, одели Куракина, вытащили его из квартиры, сунули за руль и нажали на спусковой крючок, рассказывать я не буду. Пускай этим займется твое воображение.
– По-моему, это тебе стоит серьезно заняться своим воображением. Оно у тебя немного воспалено. Ты у психиатра давно проверялся? Откуда ты все это знаешь?
– Отвечаю в порядке поступления вопросов. Воображение у меня не воспалено, у психиатра я был три месяца назад, проходя комиссию, а знаю… Хм. Аня сама рассказала. И думаю, правдиво рассказала. Искренне. И никакая дедукция и логика тут ни при чем.
– С чего это? С чего это она тебе рассказала?
– Ну, Евгений… Ты же не выдаешь мне своих профессиональных секретов. Хотя их, наверное, у тебя и нет. Между нами, старый, главный секрет управленческого работника – это умение составить сводку на раскрытие и талант непременно в нее попасть. Потому что наверху судят о работе милиции исключительно по сводкам. Это камень не в твой огород, это камень вообще. Но так как сводки здесь никакой не будет, то расскажу.
Самое сложное было не заставить Аннушку все это выложить, а сделать так, чтобы она осталась один на один со мной в офисе «Аркады». Пришлось как всегда прибегнуть к обману, то есть сказать правду. Я позвонил королеве и попросил задержаться на полчасика, чтобы я, приехав, смог допросить ее на протокол по поводу предсмертного послания Куракина прогрессивному человечеству. Это не вызвало у нее никаких подозрений, и она задержалась. Я для начала перепутал двери, убедился, что мы одни, и стал склонять ее… Нет-нет, не к совместной жизни. А к даче правдивых показаний, чем, кстати, нарушил закон. Статья сто семьдесят девятая УК – до трех лет.
Анечка, естественно, возбудилась, о, виноват, возмутилась. «Я ничего не знаю, с Никольским познакомилась в „Аркаде", с Витей познакомилась случайно, ваши грязные намеки на стопроцентную любовь с гневом отвергаю». И само собой, жалобы, адвокаты…
Но я был готов. Как, впрочем, всегда. Для начала я показал заявление Березовского с просьбой выписать его из кооператива. Оказывается, Березовский пишет, вернее, писал тем же почерком, что и августейшая особа. Какая досада. Анна была неприятно удивлена. Ее буква «р» имеет такой характерный хвостик, что очень трудно перепутать. Потом я вспомнил про белый «Скор-пио», который, по правде сказать, я до сих пор не знаю, кому принадлежит. Но что главное в нашей работе? Убедить человека в том, что мы знаем все, даже не зная ничего.
И наконец я с наглой рожей заявил, что сейчас сниму трубку, наберу номер дежурного ФСК и попрошу проверить, что у нас там с ветчиной. Не стухла ли? Ведь все дело в контракте. Мне так почему-то кажется.
И только выведя Аннушку из обморочного состояния при помощи нашатырного спирта, собственных ладоней и ее щек, я предложил рассказать, что ей известно. В обмен, извиняюсь за громкие слова, на свободу и где-то даже жизнь. При этом дядя Ларин сумел убедить тетю Аню, что она прежде всего жертва, что в душе она ангел, что в тюрьме сейчас голодуха, а на том свете – дефицит жилплощади в раю. Она, что удивительно, поверила. Потом мы поплакали вместе, потом посмотрели мультфильмы о Томе и Джерри, потом она рассказала только что услышанную тобой историю, потом позвонила в ФСК, и наконец мы расстались. Исключительно скромно. Я даже не поцеловал ее на прощание. И она меня тоже. А у нее такие губы…
– Ее надо допросить на протокол. Затем на тридцать суток – по Указу.
– Допрашивай. Если найдешь. Старый, показав ей кнут, я должен был предложить и морковку. В виде свободы передвижения и двадцати часов времени.
– А почему ты сам не позвонил в ФСК?
– Потому что я, несмотря на любовь к женскому полу, несмотря на исключительную доброту и гуманистические идеалы, считаю, что зло в любом его проявлении должно быть наказано. По закону или без такового. Страх – вот что ждет Анюту. Вечный страх. В любое время и в любом месте. Ты думаешь, что ребята, затеявшие взрывчато-мясные комбинации, не поймут, кто вломил их благородное дело? Поймут. Очень быстро поймут, потому что никто в «Аркаде» про это не знал. И возжаждут восстановления справедливости. Так что Ани в городе уже наверняка нет.
– Так что ж ты ее не допросил?!
– Какой ты душный чувак, Евгений! Караул!
– А кто стрелял в Куракина?
– Аня сказала, что не она. Значит, Никольский. Дедукция. Кстати, видишь, тут написано, что он задержан. Можешь сбегать в комитетскую тюрьму и спросить. Вдруг признается. А что? Возьми дубинку подлиннее, и по ребрам. Только не перестарайся. Ты же изверг, я знаю.
– А остальные? Кто остальные? Никольский же не один был.
– Умница. Конечно, не один. Но ты газету читал? Что там написано? «Следствие устанавливает». Вот им и карты в руки. А хочешь, сам займись. Давай, вторгайся в его частную жизнь, выявляй связи, влезай в душу…
– Нет уж, это комитетские заморочки, пускай они и влезают. У них и возможностей больше. У нас своего дерьма хватает.
Евгений вновь полез за папиросами, а я – за чистым листом для следующей справки. Нет, Евгений, ты действительно каким-то душным стал… Допрос, допрос. Знаешь, что я писать ненавижу, что паста сейчас в копеечку, что восемьдесят кило взрывчатки – это не шутки и предназначалась она не для заправки новогодних хлопушек и петард. И пускай лучше Анька бегает на воле, зато аммонит в безопасном месте. Тем более что как человек она еще не совсем кончена. Она ведь никак не могла предполагать, что вице-директор прибегнет к радикальным мерам. Перебьемся без допроса. Ах да, показатели… Проценты. Икс целых игрек десятых. Изъятие взрывчатки в зачет не идет. В сводку не попадаем. Очень, очень жаль.
Телефонный звонок прервал нашу интеллектуальную паузу.
– Кирилл, ты долго сегодня?
– Не знаю. В зависимости от состояния преступной среды и настроения.
– Ты придешь?
– Конечно, я как раз собирался…
– Не обманывай. Но все равно приходи. Слышишь, Ларин?
– Вика, да я и вправду собирался. Вот Женьке даже рассказывал. Евгений, подтверди.
– Перестань.
– Я приду в восемь. Привет Бинго. И скажи ему, что, если еще раз он будет чесаться о мою куртку, я подстригу его под бандита, надену кепку и медную цепь. Он, конечно, будет авторитетным псом, но зато подцепит воспаление легких. До встречи.
Я повесил трубку.
– Что, семейные проблемы? Может, в чем помочь?
– Не надо, Евгений. Разберусь сам. В конце концов, это моя частная жизнь.
Женька усмехнулся, сунул написанные мною справки в папку и, выкинув в форточку окурок, вышел из кабинета.
Я достал кошелек и пересчитал оставшуюся неконвертируемую валюту. Мало. Придется занимать у шефа. Вика любит гвоздики, а я – «Арарат». Что делать, у каждого свой вкус.
ШТ – шифротелеграмма.
СИ-1 – следственный изолятор-1, «Кресты».
СМЭС – судебно-медицинская экспертная служба.
