Ознакомительная версия.
Предложение подарка Рождества:
К вашему противнику, прощение.
К противнице, допуск.
К другу, ваше сердце.
К клиенту, обслуживайте.
Ко всем, призрение.
К каждому ребенку, хороший пример.
К себе, уважение.
Интересно, Арнольд Орен, когда писал стихотворение, посвященное Рождеству, одному из самых светлых и теплых праздников, имел в виду именно это?
В общем, пора, пора было показывать каждому ребенку хороший пример и отправляться баиньки.
Сон, уныло болтавший ногами на спинке кровати, при виде долгожданной хозяйки радостно подпрыгнул, превратился в огромный пушистый шарик и нежно опустился на веки Ланы.
Сопротивляться такому славному шарику было бы глупо.
А никто и не собирался. Настолько не собирался, что разбудил Лану лишь звонок мобильного телефона, а вовсе не первый солнечный лучик.
Мобильник жизнерадостно наяривал тему из фильма «Все будет хорошо», а значит, звонила мама Лена.
Проснуться почему-то никак не получалось, правый глаз уже бодрствовал, но левый участвовать в житейском безобразии отказывался категорически. Ну и фиг с тобой, обойдемся одним души зерцалом.
Лана нащупала на тумбочке голосящий аппаратик и, прежде чем ответить на вызов, посмотрела, который час. Правое зерцало смущенно сообщило, что десять утра было ровно семнадцать минут назад.
– Ничего себе вздремнула, – сонно пробормотала девушка, нажимая кнопку ответа. – Привет, мам.
– Ну и где ты бродишь, непослушная дщерь? Мы с отцом ждем ее, завтракать не садимся, а она…
– А она бессовестно дрыхнет.
– Что, серьезно, я тебя разбудила?
– Ага.
– И во сколько же ты легла накануне, позволь поинтересоваться?
– Как и положено, сразу после «Спокушек». Ты же знаешь, без Хрюши я не засну.
– Мало тебе в жизни Хрюш, я вижу, – хихикнула Елена. – Ладно, просыпайся, в темпе собирайся – и к нам. Ты не забыла, что сегодня Эля придет?
– Нет, конечно.
– Ну вот, а до ее прихода я хочу узнать, что там случилось с Иришей. Отец мне ничего толком не объяснил.
– Потому что сам толком ничего не знает. Впрочем, как и я. Все, мамуль, я побежала в душ. Вы там завтракайте без меня, хорошо?
– Ничего хорошего, конечно, блинчики ведь есть надо с пылу с жару. Да с клубничным вареньем и маслицем сливочным.
– А-а-а, мам, прекрати! Или ты хочешь, чтобы дочь умерла, захлебнувшись слюной?
Мама Лена такой жуткой участи своему дитяти, конечно, не желала, поэтому отпустила Лану собираться.
Хотелось бы сказать, что стояло прекрасное летнее утро: ярко светило солнышко, по небесной лазури легкими перышками скользили облака, но увы…
Утро не стояло, а лежало, и прекрасным оно не было. Вчерашняя серая морось никуда не исчезла, видимо, в небесной канцелярии обнаружили позапрошлогодние запасы списанной, но неизрасходованной сырости, и лучшего применения для этого сомнительного великолепия, чем вывернуть его на головы москвичей, там не нашли.
Правда, на боевое настроение Ланы эта вселенская меланхолия повлиять не могла. Смыв в душе сонливость, она вдруг почувствовала, как внутри, потягиваясь и порыкивая, проснулась ее дикая кошара. И теперь они с рысью ощущали, во-первых, охотничий азарт, во-вторых, зверский голод. Или очередность следует сменить?
В любом случае, серость за ветровым стеклом «Лексуса» осталась незамеченной. Совсем. То есть абсолютно.
Первым был утолен зверский голод, как сиюминутное желание. Желание пролонгированного действия, то есть охотничий азарт, осталось неутоленным, блинчики с ним не справились. И от этого Лана буквально искрила.
Током она при прикосновении не била, электрических скатов в роду вроде не прослеживалось, но глаза периодически вспыхивали зеленым блеском, что не могли не заметить родители, привыкшие к спокойной и уравновешенной дочери.
– Странная ты какая-то сегодня, – проворчал Мирослав, с сомнением разглядывая возбужденно тараторившую девушку. – Я тебя такой видел только один раз, когда произошла вся эта свистопляска с Винтороговым. Это ты из-за подруги психуешь?
– Почти, – улыбнулась Лана. – Хотя не столько из-за самой Иришки, с ней, я уверена, все будет хорошо. Меня возмущает поведение ее муженька! – естественно, о выходке Никишина родители не узнали, иначе несостоявшемуся ловеласу пришлось бы туго. – Так легко поверить в бред о наличии у жены любовника!
– Ну, не знаю, – с сомнением покачала головой мама Лена. – Я, конечно, тоже сомневаюсь, что Ириша могла завести шашни на стороне, она такая славная девочка, прекрасная мать. Но ведь она написала письмо сама.
– Это еще надо проверить, – задумчиво проговорил отец.
– Ты что думаешь, родители не знают почерк дочери? – возмутилась Елена. – Да и муж тоже.
– Но ведь Олег сказал, что порвал письмо, а потом восстановил. И, если почерк подделан, на склеенной мятой бумаге заметить это без специальной экспертизы практически невозможно. В общем, так, – Мирослав поднялся с кресла и направился к лестнице, – я согласен с Ланой насчет Ирины, тут что-то не так. Позвоню сегодня Иванцову, узнаю, как дела. Если понадобится, Матвей договорится насчет почерковедческой экспертизы. А сейчас позвольте откланяться, скоро должна появиться ваша Озеровская, а я ее не очень хорошо переношу.
– Зануда, – фыркнула Елена и хотела было добавить что-то еще, но тут позвонили с поста охраны.
Прибыла Элеонора.
Лана знала, почему отец предпочитал как можно меньше общаться с подругой жены. Слишком уж Озеровской было много. Не в смысле параметров 120–100 – 120, с этим у теледивы все было в порядке, просто Эля не умела спокойно трепаться о своем, о женском где-нибудь в уютном уголке.
Являясь в гости, Озеровская обычно устраивала театр одного актера, требуя максимального количества благодарных (чаще не очень) зрителей. Говорила громко, хохотала еще громче, совершенно не смущаясь, делилась интимными подробностями своей личной жизни со всеми присутствующими.
Возможно, работа на телевидении так трансформировала поведенческую матрицу Элеоноры (вот загнула!), а может, мадам была такой изначально, хотя в своей программе Озеровская мягким, задушевным голосом рассказывала о непростых жизненных ситуациях, в которых бултыхались ее герои.
В общем, Мирослав предпочел в темпе убраться в свой кабинет и, как подозревала Лана, запереть дверь изнутри.
А вот его дочери пришлось повозиться перед зеркалом, закрепляя на лице маску приветливой вежливости, которую она обычно задействовала в беседах с деловыми партнерами. В общении же с друзьями и знакомыми использовать ее пока не приходилось, поскольку раньше Лана никогда не принуждала себя к такому общению. Есть настроение – трепешься, нет – друзья поймут. А перед приятельницами матери тем более отчитываться не надо, они ведь приходят к Елене.
Но сейчас Лана собиралась участвовать в презентации Озеровской добровольно-принудительно, дабы окончательно убедиться в правильности своего вывода насчет «Свежей орхидеи».
– А вот и Эля, – выглянула в окно мама Лена. – Как всегда, бросила машину поперек двора.
– Должно же в этом мире быть хоть что-то неизменное. – Лана подошла к матери и, обняв ее за плечи, прошептала на ухо: – Мамуль, только я тебя очень прошу – ничего не говори своей подруге о ситуации с Иришкой. А то решит вдруг использовать ее для очередного выпуска своей задушевной трынделки и полезет ковыряться в чужих ранах.
– Так вот что, оказывается, ты думаешь о творчестве мадам Озеровской? – улыбнулась мать. – Злыдня ты бессовестная, а не пампушка. Полстраны утирает слезы, сопереживая героям программы, а для нее, видите ли, это всего лишь «задушевные трынделки»! Черствая нынче молодежь пошла.
– Ты еще покряхти старчески, – хихикнула Лана. – А насчет черствости – это не черствость, это здоровый скептицизм, без которого в бизнесе не прожить. Так мы договорились?
– Могла бы не предупреждать, я в чужие семейные проблемы не лезу, ты же знаешь.
Ответить Лана не успела – задилинькали колокольчики входной двери, и понеслось.
Хотя… Возможно, это Лане только казалось из-за нетипичности сегодняшней ситуации, но в этот раз веселость Озеровской была какой-то слишком уж наигранной, натужной.
Все вроде было как всегда – Элеонора ворвалась душистым торнадо, перецеловала всех присутствующих, включая мирно спавшую в любимом кресле кошку Масяню, завихрила на кухню, побросала там привезенные вкусности и бутылочку красного полусухого, после чего вернулась в гостиную и принялась вытаскивать из красивого бумажного пакета разные баночки-скляночки.
И все это сопровождалось непрекращающимся монологом, которому никак не удавалось вырасти хотя бы в диалог, не говоря уже о беседе. Елене еще удавалось хоть иногда вставлять короткие реплики, состоявшие в основном из междометий, а Лана даже и не пыталась.
Впрочем, не столько из-за штормящей болтовни Озеровской, сколько ради возможности молча, как бы со стороны, понаблюдать и прослушать. Домработница Юля, появлявшаяся обычно тогда, когда в доме были гости, вкатила в гостиную сервировочный столик на колесах, все два стеклянных этажа которого занимали тарелочки с легкой закуской, фруктами и свежими пирожными. Приехала и уже открытая бутылка вина в сопровождении свиты из трех бокалов.
Ознакомительная версия.
