— Что это? — спросил приятель без малейшего удивления.
Не знаю, какой реакции я ждал, но уж точно, не такого пофигизма. Поэтому я даже немного разозлился.
— Новогодняя елка! — ответил я с напором.
— Не кипятись, — призвал Глеб хладнокровно. — Я вижу, что раненый.
— Слава богу!
— Я не так спросил. Я хотел сказать, кто это?
Я вздохнул и снова посмотрел на незнакомца. Тот оставался в глубоком обмороке.
— Понятия не имею, — ответил я честно. И попросил:
— Осмотри его!
Глеб без дальнейших расспросов отодвинул меня в сторону. Сбежал по ступенькам, подошел к импровизированной постели, опустился на колени и раскрыл чемодан. Покопался внутри, достал упаковку одноразовых стерильных перчаток. Прежде, чем надеть их, тщательно протер руки какими-то дезинфицирующими салфетками.
— Класс! — сказал я восхищенно.
Глеб начал разматывать бинт на плече незнакомца.
— Сам перевязывал? — спросил он, оборачиваясь.
— Сам.
— Молодец, — скупо похвалил приятель.
Размотал бинты, осторожно оторвал самодельный тампон и склонился над раной.
Я в волнении зашагал по подвалу взад-вперед. Только бы не заражение, только бы не заражение!..
Глеб быстро сориентировался в ситуации. Достал из чемоданчика пару пластмассовых ампул, прочитал названия. Посмотрел на незнакомца, пробормотал что-то себе под нос и отправил одну ампулу назад. Разорвал бумажную упаковку одноразового шприца, воткнул его в оставшуюся ампулу, быстро вытянул ее содержимое. Наклонился над незнакомцем.
Я отвернулся. С детства ненавижу уколы. Вообще боюсь колющих и режущих предметов. Когда-то я уронил большие ножницы, они упали острием вниз и пригвоздили к полу мою стопу. До сих пор помню, как я стоял, глядя на покачивающиеся кольца, торчащие из моей ноги. Боли не было. Ничего не было. Был только один шок. Отец выдернул ножницы, и я свалился без сознания. Вот с тех пор я и не могу видеть ни ножниц, ни шприцев, ни ножей с острым концом. Кажется, это называется фобией.
Глеб бросил в чемоданчик шприц с остатками лекарства, содрал с рук перчатки.
— Все, — сказал он, поднимаясь с колен. — Больше ничем не могу помочь.
— Как он? — спросил я с тревогой.
Глеб оглянулся через плечо.
— Потерял много крови.
— Это я и без тебя знаю. Заражения нет?
— Понятия не имею, — ответил Глеб хладнокровно.
Я оторопел.
— Как это?..
— А так это! Как проверить? Здесь тебе не институт Склифосовского! Температура у парня повешенная, но это, скорее всего, следствие ранения. Кстати, вы что, виски пили?
Глеб указал на бутылку «Голден Лейбла», забытую мной на полу.
— Пили, — признался я стыдливо. И тут же пошел в наступление:
— А ты как думал? Безо всякого обезболивающего у человека из плеча пулю выковырять!.. Легко?
— Ты молодец, — сказал Глеб спокойно, и я моментально остыл. — Мало кто может справиться с такой задачей. Тем более вот так, без подготовки, в полевых условиях…
Он еще раз оглянулся на раненого.
— В любом случае, я тебе так скажу, — продолжал приятель. — Даже если есть заражение, то сделать уже ничего нельзя.
Он посверлил меня взглядом и веско добавил:
— Поздно. Так что, молись. Это все, что тебе остается.
— А укол? — залепетал я.
Глеб досадливо отмахнулся.
— Антон, о чем ты говоришь?! Он ранен часа три назад, не меньше! Скорее всего, даже больше! Потерял много крови, пулю выковыривали спицей…
Приятель поддел носком ботинка окровавленную металлическую иглу, валявшуюся под ногами.
— Пил виски, уж не знаю в каком количестве…
— Три стопки, — подсказал я машинально.
Глеб закатил глаза.
— Офигеть можно! Да он от одной загнуться мог!
— Но не загнулся же, — возразил я.
— Вот именно!
Глеб поднял вверх указательный палец и повторил:
— Вот именно! Если не загнулся раньше, будем надеяться, что не загнется и сейчас.
— А укол? — повторил я. — Ты ведь сделал ему укол?..
Глеб махнул ладонью.
— Фигня, — сказал он. — Слабенькое снотворное. Антисептик колоть поздно. Его в первые сорок минут вводят. Есть у меня сильное обезболивающее, но не знаю, можно ли… Вдруг у парня аллергия на препарат. Так бывает.
Он еще раз оглянулся на раненого.
Тот пребывал в прежнем положении, но мне показалось, что судорожно сведенные брови немного разошлись, а морщины на лбу разгладились.
— В общем, будем придерживаться главного медицинского принципа: не навреди, — подвел итог Глеб.
— Будем, — согласился я покорно. А что нам еще оставалось?
— Не дрейфь! — подбодрил меня приятель. — Отчего-то мне кажется, что твой… гость чрезвычайно настырно цепляется за эту несовершенную жизнь.
— Отчего-то мне тоже так кажется, — согласился я.
Глеб усмехнулся.
— Знаешь, во время практики я почти безошибочно мог определить, кто из пациентов загнется, а кто выживет. Причем, загибались иногда люди, которые были больны не так тяжело, как те, кто выживал. Все дело в характере.
Он помолчал и добавил:
— А характера твоему… гостю явно не занимать.
Повернулся к незнакомцу, несколько минут, не отрываясь, смотрел на него.
— Где-то я его видел, — сказал Глеб задумчиво.
— Ага. На стенде «Их разыскивает милиция», — мрачно предположил я.
— Нет, — отказался Глеб. — Я такие глупости не читаю. Чего зря время терять? Я видел его лицо в прессе, но не помню где…
Он сморщился от напряжения, потом выдохнул воздух и покачал головой.
— Нет. Не помню.
Посмотрел на меня и спросил:
— Что ты с ним делать собираешься?
Я только вздохнул.
— В город его сейчас не вывезешь, — продолжал рассуждать Глеб. — Машины проверяют явно не просто так.
— Что посоветуешь? — спросил я мрачно.
Глеб пожал плечами.
— Дождемся, пока он в себя не придет.
— Думаешь, от этого что-то изменится?
— Будем надеяться, — ответил Глеб философски.
Мы вышли из подвала. Сели на скамейку под яблоней, закурили. Вообще-то я не курю, но сейчас был настолько издерган, что нуждался в этом символическом снятии стресса.
— Рассказывай, — потребовал Глеб, когда мы выкурили по одной сигаре.
И я рассказал.
Глеб слушал меня внимательно, не перебивая. А когда я закончил, тихонько протянул:
— Да-а-а…
— Вляпался, — перевел я.
Глеб сочувственно кивнул:
— Я понимаю.
— С гостями ты хорошо придумал, — одобрил Глеб. — Они сюда точно не сунутся, если будут уверены, что хозяин не один. Шум им сейчас совершенно ни к чему.
— Ну, хорошо, — сказал я. — На два дня безопасность обеспечена. А что потом?
Глеб задумчиво выпятил нижнюю губу.
— Одному тебе здесь оставаться нельзя, — сказал он после минутного размышления.
— Нежелательно, — согласился я. — Видел бы ты, как этот Сеня смотрел на дом! Просто рыскал рентгеновским взглядом!
Глеб тихо засмеялся. Я обиделся.
— Смейся, смейся… Тебе легко смеяться…
— Тошка, ты же знаешь, я тебя не брошу, — сказал Глеб рассудительно. — Так что можешь расслабиться. Уедем вместе или не уедем вообще.
Я поперхнулся.
— А экзамены?
— Заболею, — ответил Глеб спокойно, и даже зевнул. — С больничными проблем нет.
Я неуверенно фыркнул.
— Меня не это волнует, — продолжал приятель. — Ты мне вот что скажи: милицию вызывать будем?
Я подумал и отрицательно потряс головой:
— Не будем.
— Так я и думал, — пробормотал Глеб вполголоса. Посмотрел на меня и спросил:
— А если твой… гость из тех?.. Ну, из тех, кто сейчас машины обыскивает?
Я пожал плечами.
— Вполне возможно. Но он ранен. Понимаешь?
Глеб, не отвечая, смотрел мне в глаза.
— Я не могу отдать его сейчас, — сделал я новую неуклюжую попытку все объяснить. — Не могу отдать раненого. Пускай поправится, а потом…
Я махнул рукой.
— А потом делает, что угодно. Пускай хоть перестреляют друг друга.
Глеб молчал.
— Ответь! — попросил я.
Приятель вздохнул и сказал:
— Я тебя понимаю.
— Правда? — обрадовался я.
— Правда, правда… И потом, совсем ни к чему тебе вмешиваться в бандитские разборки. Незачем этим тупорылым знать, что ты у себя прячешь их клиента.
Я согласно кивнул.
— Я тоже так думаю.
— Вот и славно, трам-пам-пам, — подвел итог Глеб.
Встал со скамейки, потянулся и сказал:
— Дождемся, пока он очнется. Может, и придумывать ничего не придется. Сам все придумает.
— Думаешь? — спросил я безнадежно.
— А то! В конце концов, речь идет о его жизни! — веско напомнил приятель.
Я покивал.
— Ладно, все. Слушай, жрать хочу до безумия, — перевел стрелки Глеб. — Пошли к двоечникам. Они наверняка что-то приготовили.
