Алексей Нагорный - Рожденная революцией

– За мной! – Бушмакин выскочил в коридор.

Выбежали за Гороховую. Бушмакин с сомнением оглянулся на парадную дверь, сказал:

– Там оружие, документы. Маруська! Ты остаешься! И без лишних слов, – прикрикнул он. – Позвони Сергееву, пусть пришлет помощь.

Маруська понуро скрылась в подъезде.

Трехэтажный особняк посольства отделяла от улицы затейливая чугунная решетка. Вдоль нее выстроились погромщики. Они просунули стволы винтовок сквозь узоры решетки и держали окна посольства на прицеле. Два человека по приставной лестнице лезли на балкон, около десятка колотили невесть откуда раздобытым рельсом в резную дубовую дверь. Она трещала, но пока не поддавалась… Двое залегли в воротах – у станкача. Бушмакин увидел солдат с повязками революционной охраны, сердито спросил:

– Чего не стреляете?

– Без толку, – вздохнул солдат. – Их – эвон сколько. А нас – эвон.

– Огонь! – зло крикнул Бушмакин и выстрелил из своего нагана. – Ребята! Занять позиции и не высовываться! Огонь!

Солдаты открыли беспорядочную пальбу. Бушмакинцы их поддержали. Один из бандитов – он уже перебросил ногу через решетку балкона, сорвался и полетел вниз.

– Братва! В нас палят какие-то суки! – растерянно завопил главарь погромщиков. – Стой! – Он замахал маузером. – Чего по своим жарите? Мы, чай, буржуев трясем! Давай к нам, барахло поровну!

– Огонь! – скомандовал Бушмакин.

На этот раз ударили дружно, залпом. Бандиты выронили рельс и разбежались.

– На куски порвем, падлы! – орал предводитель. – Нас больше! Не дрейфь, братва! Их часы сочтены!

Бандиты начали стрелять.

Бушмакин высунулся из-за угла дома, крикнул:

– Предлагаю сдаться! Кто добровольно сложит оружие – уйдет свободно! Остальным – расстрел на месте!

– Не слушайте его! – срываясь на визг, заверещал главный. – Контрики они, братва! Огонь по контрикам! Патронов не жалеть! У нас их много! Пулемет! Полкоробки разом, огонь!

Затрещал «максим».

– Дохлое дело, – сказал солдат. – Они нас ликвиднут как пить дать.

– Нахожу, что это, увы, резонно, – поддержал солдата Колычев.

Бушмакин выстрелил. Следом за ним открыли стрельбу Никита и Вася.

– Не получается у вас, – сквозь зубы сказал Бушмакин. – Вот как надо…

На той стороне грохнулся предводитель.

– Вы случайно не чемпион по стрельбе? – добродушно-насмешливо осведомился Колычев.

– Я весь четырнадцатый год в окопах просидел, – ответил Бушмакин.

Пули дырявили штукатурку, били стекла.

– Коля, – окликнул Бушмакин, – дуй за подмогой. Они, вишь, в атаку пошли.

Погромщики вытянулись в редкую цепь и медленно двигались в сторону бушмакинцев.

– Коля, если вы уходите – дайте мне ваш наган, – попросил Колычев.

– Не дам, – сказал Коля, пряча наган за спину. – Я никуда не пойду.

– Приказы не обсуждать! – обозлился Бушмакин. – С кем я только связался! Щенки и интеллигенция.

– Интеллигенция тут ни при чем, – сказал Никита. – От обилия знаний никто еще не страдал. А вот от темноты…

Пуля сбила с Никиты фуражку, и он растерянно заморгал.

– Счастлив ваш бог, – заметил Колычев.

– Случайность… – побледневший Никита попытался улыбнуться.

– Сколько у нас еще патронов. Давайте все, что есть, – приказал Бушмакин.

В подставленную шапку посылались обоймы и патроны.

– Стрелять прицельно, не торопиться, – командовал Бушмашин. Вот так… – Он выстрелил, среди громил началась паника.

– У них снайпер! – орали бандиты. – Он всех нас перебьет!

– Братцы! Помилосердствуйте! За что вы нас?

– Николашку скинули, а русскому человеку все равно труба!

– Да здравствують свобода, равенство и братство! – завопил кто-то среди громил. – Кто посмееть по етим словам пальнуть, – стреляй!

Он поднялся в рост, двинулся на бушмакинцев. Бандиты перестали стрелять и с восхищением следили за смельчаком.

– Я его срежу… – Вася прицелился.

– Нишкни, – зашипел Бушмакин. – Коля, как он близко подойдет, – хватай его!

– Сделаем, – Коля приготовился.

Громила шел вначале ровным и быстрым шагом. Но постепенно молчание бушмакинцев насторожило его, он замедлил шаг, потом и вовсе остановился.

– Не успею, – сказал Коля. – Далеко.

Громила постоял мгновение и вдруг, подоткнув полы длинной кавалерийской шинели, бросился назад. Вася выстрелил, и бандит, сделав несколько заплетающихся шагов, рухнул.

– Ну, была не была, – сказал Бушмакин. – За мной, вперед! – крикнул он и побежал в сторону бандитов.

Остальные кинулись за ним.

– Батька кокнули! – закричал кто-то. – Спасайся кто может!

Громилы бросились врассыпную. На повороте путь им преградил броневик и черная цепь матросов. Впереди бежали Сергеев и Маруська.

Оставшихся в живых громил окружили и увели. Сергеев обнял Бушмакнна:

– С почином тебя.

– Поменьше таких починов, – хмуро отозвался Бушмакнн.

Заныла ладонь, и он, только теперь вспомнив о ней, обмотал ее платком.

– Чиновники? – спросил Сергеев.

– Они, – кивнул Бушмакин. – А ты от кого знаешь?

– Люди видели, – ответил Сергеев. – Сообщили нам. Всех взяли, ни один не ушел.

Маруська подошла к Коле, спросила, заглядывая в глаза:

– Ты переживал за меня?

– По-моему, переживать надо было тебе, – ответил Коля. – Ты в тепле сидела. А мы здесь – охо-хо!

– Не любишь ты меня, – вздохнула Маруська.

– Почему ты так думаешь? – пряча смущение, спросил Коля.

– Ну, какой же парень станет пререкаться с любимой девушкой? – грустно улыбнулась Маруська. – Чувствую я, Коля, что будет у нас с тобой неразделенная любовь, – пошутила она.

– Да ладно тебе, – сказал Коля. – Пойдем-ка лучше домой, а то, я так понимаю, начинается у нас у всех не жизнь, а сплошная морока. Отдохнуть надо.

– Какой может быть отдых у революционных сыщиков? – подошел Никита. – Покой нам только снится. Можно я вас, провожу, Маруся?

Она бросила на Колю печальный взгляд.

– Проводите.

Они ушли. Коля долго смотрел им вслед и думал, что вот встретилась ему хорошая девушка, а что толку? Никакого волнения в груди, хоть убей.

Подошел Вася, подмигнул:

– Увели девку? Из-под носа? А ты не зевай! – и, заметив огорченный Колин взгляд, добавил: – Тебе сколь лет-то? Восемнадцати нет? Ну, браток. У нас с тобой все еще впереди!

Петроградский январь 1919-го был промозглым и слякотный.

Четверка коней на фронтоне Главного штаба рвалась сквозь туман. Над Дворцовой площадью провисло мокрое небо. У правого крыла Зимнего стоял оркестр – несколько продрогших солдат с помятыми трубами в крючковатых, покрасневших пальцах. Надувая щеки, они неслаженно, но старательно выводили: «Смело, товарищи, в ногу…»

Над импровизированной дощатой трибуной трепетало кумачовое полотнище: «Все на борьбу с Красновым!» Держа равнение, вдоль трибуны шел полк петроградской милиции. Другие полки уже прошли, а этот, только что сформированный из петроградских милиционеров, вступил на площадь, чтобы сразу же после парада вслед за другими грузиться в эшелон и отправляться на Южный фронт. Зрители уже разошлись. Когда последняя рота свернула под арку Главного штаба, наперерез строю бросился мальчишка лет десяти.

– Батя! – закричал он, срывая голос. – Ба-а-тя!!

Милиционер с винтовкой, видимо, отец мальчишки, растерянно оглянулся, вышел из шеренги:

– Витька… Ты зачем здесь? А мать? Мать-то больная, я тебе настрого не велел уходить, настрого!

– Нету больше матери. – Витька опустил голову и отвернулся. – Я уж думал, тебя не найду…

– Как это нету? – не понял милиционер.

– Умерла мать… Только ты ушел, она и умерла… – мальчишка заплакал.

Шагали шеренги. Вот и последняя скрылась в глубине арки, а милиционер все стоял, не в силах осмыслить случившееся.

– Ты иди, батя, – мальчишка вытер мокрое лицо рукавом. – Иди… А то отстанешь.

– А ты? Ты как же? Мать бы надо похоронить…

– Соседи похоронят… Обещали, – буднично сказал мальчишка. – Ты иди… Нельзя тебе…

– Ну, ладно… – милиционер бросился догонять роту. Уже у самого Невского он оглянулся: сын все стоял под аркой – маленький, сгорбившийся, с поднятым воротником старенького пальто, в отцовском шлеме с синей милицейской звездой.