— Во-первых, от меня. А кто другие?
Ни браслетов, ни сережек, ни брошей. Просто золотистая кожа, сияющие синим глаза, темная волна волос.
— Те, кто знали его.
— Кто именно?
— Его друзья.
В голосе Мелоди слышался гнев, хотя говорила она по-прежнему тихо.
— Когда они успели рассказать?
— Как только он умер.
— И что они рассказали?
— Как он жил.
Она придвинулась вплотную и тело ее коснулось Бишопа.
— Хьюго.
— Да?
— У тебя опять непроницаемое лицо.
— Я чувствую опасность.
— Ты думаешь о чем-то.
— Я регулярно этим занимаюсь.
Алые губы ее раскрылись. Они были очень близко.
Он стал думать о ней. Забыв, что у нее есть разум.
— Представь, что мы ни о чем не говорили, ничего не знаем друг о друге, — выдохнула она.
— Да?
— У тебя и голос тоже суровый.
— Предположим, мы не разговаривали. И что?
— И я вот так подошла к тебе.
— Предположим.
— Что бы ты тогда сделал?
— Это не имеет значения.
От нее шел чувственный жар. В комнате стало тихо.
— Ты уверен в этом?
И опять ему казалось, будто он находится с ней в пустынном месте, недосягаемом для других. Вся жизнь была сосредоточена в этом жарком, живом теле.
— Да, — ответил он.
Мелоди дрожала.
— Холодно? — ласково спросил он.
Она сделала от него несколько шагов.
— Да. Я слишком близко к тебе подошла. И давно ты уже умер?
Он засмеялся. С некоторым облегчением. Потом предложил:
— Давай выпьем?
Она улыбнулась.
— Ты искренне смеешься, да?
— А ты нет?
— Думаю, да. Хотя, пожалуй, это не столько смешно, сколько наводит на размышления. У тебя есть шотландское виски?
— Тебе с содовой?
— Да, прекрасно.
Он приготовил напитки, приговаривая:
— Наводит на размышления… иными словами — приводит в ярость?
Мелоди все еще улыбалась.
— Ты ведь в бешенстве? — невинно спросил Бишоп.
— Даже если бы я была в бешенстве, я бы не позволила себе проявить его. Разве нет?
— О, думаю, да. По отношению ко мне, пожалуй, не позволила бы. Я ведь очень по-доброму к тебе расположен, Мелоди.
— Ах, какой самодовольный. Еще и торжествует.
— А ты злишься из-за того, что я один из немногих мужчин, которые находились так близко от тебя и не опалили крылышки?
— Ты первый. — Она произнесла это с некоторым недоумением. — Первый из тех, кто действительно является мужчиной, я имею в виду. Другим вообще нечего было опалять. Сутенеры.
— Удивляюсь, что ты водишься с такой странной компанией.
Мелоди рассмеялась.
— Некоторые вещи трудно объяснить. Это все равно, что спустить курок и только тогда обнаружить, что ружье не заряжено.
Он подал ей бокал.
— Но это то, что произошло со мной.
Она покачала головой.
— Нет. Ты сопротивлялся изо всех сил, как сумасшедший. Разве не так?
— Так.
Мелоди свободно вздохнула и провела пальцами по темным волосам, откидывая их назад.
— Ну, тогда я могу по крайней мере выпить.
— Неужели для тебя так важно, что тому единственному мужчине, который устоял перед тобой, пришлось приложить для этого все силы?
— Да, Хьюго. — Она наклонила бокал. — Три глотка за победителя.
— Давай лучше по полтора за каждого из нас. Это была ничья.
Вместе с бокалами они подошли к окну. За письменным столом находилась глубокая ниша, в которой стояло массивное, большое кресло. Казалось, что и воздух на улице окрасился, густея фиолетовыми тенями.
— Странное окончание игры, — сказала Мелоди. Бишоп проследил за направлением ее взгляда. На столе стояла шахматная доска с пятью расставленными на ней фигурами: два ферзя, король, конь и слон.
— Да, действительно, — согласился он.
— Ты сам задал себе такую задачу? — Она кивком указала на шахматы.
— Да. Можешь решить ее?
— Я плохо знаю шахматы. Для них требуется особый склад ума. Военное искусство. Я всегда остерегаюсь шахматистов, особенно если они к тому же пишут толстые психологические трактаты о человеческом поведении.
Бишоп поднял брови. Мелоди повернулась, глядя в другой конец комнаты. В полумраке красиво прорисовывалась изящная линия ее шеи.
— Х.Б. Риптон «Анатомия вины»… Х.Б. Риптон «Человек в кризисной ситуации»… Х.Б. Риптон «Первичный инстинкт»…
— Мой любимый автор. Американец.
Мелоди снова посмотрела на Бишопа.
— Я бы и сама так решила, потому что все это американские издания. А люди ставят на полки обычно своих любимых писателей. Но сержант сегодня во время дознания громко назвал Хьюго Риптона Бишопа. Так что никакие отречения не принимаются.
Он пожал плечами. Она улыбнулась и добавила:
— Насколько понимаю, я только что пыталась соблазнить профессора психологии. Не удивительно, что сопротивление оказалось таким упорным.
— Но мастерство соблазнительницы было потрясающим. — Он смотрел в окно. Загорались уличные фонари. — Ты пришла сюда только за этим? — И прежде чем она успела ответить, Бишоп добавил: — Нет, тебе бы ничего не удалось. Для этого нужно было зазвать меня к себе домой. Там атмосфера больше соответствовала бы соблазнению, чем здесь.
— Ты все заранее продумываешь, да?
— С другой стороны, к тебе домой кто-нибудь мог прийти. Например, Струве. Ему бы это вряд ли понравилось.
Их бокалы почти прижимались друг к другу; ее теплая рука задевала край его ладони.
— Хьюго, — сказала Мелоди, — борьба умов меня утомляет. Это скучно. К тому же я безоружна, а выступаю против такого мастера. Я готова признать твое превосходство. — Слабый свет с улицы падал на ее лицо. Здесь, в этой комнате, они оба совершили переход из дня в ночь. — Да, я боялась, что Эверет помешает нам. Он несколько назойлив. С тех пор, как два дня назад он вернулся из Штатов, я не знаю покоя. Я…
— Он прилетел самолетом?
— Да, а что?
— Прилетел, потому что узнал о гибели Брейна?
Она долго молчала, потом тихо проговорила:
— Ну да, ты же за работой… Тебя интересует Дэвид и все, что имеет отношение к его жизни. Что ж, хочу предложить тебе сделку. Мне в общем-то все равно, что ты о нем узнаешь, а никто на свете тебе не расскажет о нем столько, сколько я.
Впервые он услышал в ее голосе совершенно искреннюю ноту.
— Мне еще ни разу не приходилось уговаривать мужчину сделать то, что я хочу. Особенно это — завтра я собираюсь на несколько дней поехать на южное побережье Франции. Так вот, мне бы хотелось, чтобы ты поехал со мной. И если ты поедешь, я расскажу тебе о Дэвиде. Такую я предлагаю тебе сделку.
— Зачем ты едешь? — вежливо осведомился Бишоп.
— Отчасти затем, чтобы освободиться от Эверета. Если поедешь, пожалуйста, не говори, что ты со мной. Ему известно твое имя, и он может узнать, куда ты делся. И тогда он отправится следом.
— Зачем ему отправляться следом? — так же вежливо спросил он.
Кулачок ее давил на его руку. В голосе слышалось раздражение:
— Может, вам это представляется невероятным, профессор, но он добивается меня.
В слабом сумеречном свете Мелоди увидела, что Бишоп улыбается, и процедила сквозь зубы:
— Моя злость тебя забавляет?
— Не совсем так. Смех — странная вещь. Стоит кому-то споткнуться и растянуться во весь рост, большинство из нас с трудом сдерживает смех. А если это наш лучший друг, то мы просто держимся за бока. За последние несколько минут я тебя немножечко узнал. И твое отчаяние стало из-за этого смешнее.
Он чувствовал ее ярость, просто осязал на расстоянии.
— Я немедленно уйду отсюда, если ты не перестанешь кривляться, — прошипела Мелоди.
— Не думаю, что уйдешь. Но я, во всяком случае, действительно перестану. Такие спектакли быстро надоедают.
— Никогда в жизни не встречала такого бездушного эгоиста…
— Сегодня ты получила массу новых впечатлений. И я тоже.
Мелоди вздрогнула всем телом от изумления, когда Бишоп поцеловал ее в губы. Потом застыла, не откликаясь, затаив дыхание. Он слышал, как бьется ее сердце. Наконец она отозвалась на его ласку и ответила глубоким французским поцелуем.
— Ты мастер неожиданностей, — через мгновение сказала она.
— Но ведь ты всю жизнь ждешь именно этого.
— Только не от тебя. Что тебя заставило?
— Глупость. Потому что ты перестала заставлять меня это делать.
— А не потому, что тебе захотелось?
— Это без слов понятно.
— Ты что же, возвращаешься к жизни?
Он покачал головой.
— Нет, но ведь и у смерти бывают иногда выходные.
Она допила виски и минуту смотрела на него.
— Ну вот, я начинаю тебя меньше ненавидеть.
— Не становись сентиментальной.
Мелоди расхохоталась.
— Со мной этого давно не бывало, Хьюго.
