Доктор опять заговорил о том, чтобы мадам Бланш ложилась в спальне на раскладной кровати. Но ему удалось добиться лишь того, что Премьер-министр обещал отныне спать при слабом свете ночника. Ему раздобыли лампочку чуть побольше карманного электрического фонаря. Постепенно он привык к этому ночному освещению, и оно стало частью окружающего его мира.
Эмиль подумал об этом сегодня вечером и, не говоря ни слова, отправился в деревню, чтобы купить там ночной фонарь. По воле случая именно в ту минуту, когда он вернулся, электричество вдруг зажглось, снова погасло, зажглось еще раз, и по его ровному яркому свету стало ясно, что больше уже не погаснет.
- Все-таки я лучше оставлю вам ночной фонарь.
По утрам и вечерам, когда Эмиль исполнял обязанности камердинера, он надевал белую полотняную куртку; ее белизна особенно подчеркивала его темные волосы и независимое выражение неправильного с резкими чертами лица. Раз кто-то даже сказал о нем:
- Ваш слуга скорее всего похож на бандита с большой дороги...
Эмиль родился в Ингранне, среди орлеанских лесов, в семье, где испокон веков все мужчины из рода в род были лесниками и охраняли охотничьи угодья. Его братья и сам он росли вместе с собаками. Между тем наружностью он гораздо больше напоминал браконьера, чем лесничего. Несмотря на крепко сбитое тело и стальные мускулы, двигался он еще более бесшумно, чем Миллеран с ее скользящей походкой, и временами в его глазах, одновременно насмешливых и наивных, вспыхивали опасные огоньки.
В год, когда Премьер-министр получил портфель министра иностранных дел, ему как бы в наследство достался Эмиль. Тот только что вернулся с военной службы, а шофером на Кэ-д'Орсе стал благодаря рекомендации каких-то орлеанских помещиков. Эмиль так резко отличался от элегантных шоферов, работавших при министерстве, что Премьер-министр сразу обратил на него внимание.
Приручить его было нелегко, ибо, как только Эмиль чувствовал, что кто-то пытается это сделать, он замыкался в себе, и перед вами оказывался человек с окаменевшим невыразительным и сердитым лицом.
В тот раз кабинет министров продержался у власти три года, но, когда правительство было низвергнуто, Эмиль, опустив голову и смущенно теребя в руках фуражку, пробормотал, запинаясь:
- Вероятно, вы не захотите, чтобы я остался у вас?
Эмиль служил у него двадцать два года, повсюду следуя за ним преданно и верно, как собака за своим хозяином, ни разу не выразив желания обзавестись семьей. Вероятно, он не испытывал в этом ни малейшей потребности. Но стоило какой-нибудь особе женского пола - худой или толстой, молодой или в летах - появиться в поле его зрения, он, без колебаний и не усматривая в этом ничего зазорного, кидался на нее, как петух, словно это входило в круг его обязанностей.
Премьер-министр не раз, посмеиваясь про себя, наблюдал за Эмилем и считал, что во всем, что касается женщин, его шофер обнаруживает инстинкт браконьера, подстерегающего лесного зверя. При приближении очередной жертвы Эмиль принимал безразличный вид. Только его маленькие черные глаза становились более задумчивыми, жесты более замедленными и сам он делался молчаливее, чем обычно. Он сливался с окружающей обстановкой, как браконьер сливается с деревьями или скалами, и терпеливо ждал, ждал час, день, неделю или дольше и в подходящую минуту - инстинкт никогда его не обманывал-стремительно нападал.
Мари, конечно, побывала в его объятиях в первую же неделю, если не в первую же ночь, и если бы Премьер-министр узнал, что и Миллеран время от времени, пассивно, но не без удовольствия принимает знаки внимания со стороны единственного полноценного мужчины в доме, то не удивился бы тоже.
Однажды в Париже Премьер-министр стал свидетелем одной из таких безмолвных побед, которые относились скорее к области зоологии и, пожалуй, были не лишены некой безыскусной поэзии. Это произошло в министерстве юстиции, когда он возглавлял его. Незадолго до этого там сменили прислугу, и в утро одного большого приема в здании министерства появилась молодая свежая девушка, только что из деревни и еще совсем "зеленая".
В огромных залах шли лихорадочные приготовления, и потому всюду царил известный беспорядок. В одной из комнат делали уборку, и Премьер-министр случайно около девяти утра стал свидетелем встречи Эмиля с новой служанкой.
Он почувствовал в воздухе какую-то неуловимую напряженность. Если птицы, как утверждают некоторые, отвечают на волны, излучаемые другими птицами, Эмиль, очевидно, тоже обладал способностью излучения и восприятия, ибо, как только увидел спину девушки, сделал стойку, и темные его зрачки сузились.
Позднее, в то же утро, когда Премьер-министр выходил из своих апартаментов, где переодевался к приему, он заметил в коридоре выскользнувшего из бельевой и бесшумно закрывавшего за собой дверь Эмиля; раскрасневшийся, с довольным лицом, он наспех приводил в порядок свой костюм.
Взгляды мужчин встретились, и вдруг Эмиль еле заметно подмигнул, что означало: "Готово!"
Совсем как если бы какой-нибудь зверек попался в расставленные им силки...
Девушки не давали ему покоя, утверждая, что он отец их будущего ребенка. Порой в дело вмешивались родители, иные из них обращались к Премьер-министру, который до сих пор помнил типичную фразу:
"... я очень надеюсь, господин министр, что вы заставите этого мерзавца исправить причиненное им зло и жениться на моей дочери..."
На что Эмиль отвечал без тени смущения:
- Разве переженишься на всех бабах, с которыми словечком перекинулся!
Какие истории станет когда-нибудь рассказывать Эмиль тем, кто будет посещать Эберг? И какие чувства испытывал он в глубине души к старику, у которого столько лет прослужил?
- Если вы не возражаете, я останусь на кухне и сварю себе кофе. Таким образом, в случае, если эти господа приедут...
Не Эмиль ли рылся в Сен-Симоне и других книгах?
Миллеран тоже была глубоко ему предана, и его смерть выбьет ее из колеи гораздо больше, чем остальных. В сорок семь лет ей будет трудно подчиняться требованиям кого-то другого и привыкать к новому шефу. Согласится ли она на предложения издателей, которые, несомненно, попросят ее написать все, что ей известно о его личной жизни?
Эти глупцы и не подозревали, что у него никогда не было личной жизни и что теперь, когда ему восемьдесят два года, по существу, его контакт с людьми - он не осмеливался употребить слово "дружба" или "любовь" сводился к отношениям с теми несколькими лицами, которые жили с ним в Эберге.
Габриэла, по фамилии Митэн, родом из Ньевра, была когда-то замужем. Оставшись в сорок лет вдовой с ребенком на руках, она поступила к нему на службу и до сих пор каждый месяц ездила в гости к сыну в Ви-льнев-Сен-Жорж. Сыну ее было уже сорок девять лет, он был женат, имел троих детей и работал метрдотелем в вагон-ресторане на линии Париж-Вентимиль.
Габриэле исполнилось семьдесят два года. Может быть, и ее тоже, но в гораздо большей степени, чем ее хозяина, преследовала неотвязная мысль о смерти?
Что до Мари, то, по всей вероятности, она едва ли вспомнит о годах, проведенных у "старика".
Кто знает, возможно, больше всего он останется в памяти мадам Бланш, хотя именно с ней чаще, чем с другими, бывал резок, а подчас даже груб.
Если глубоко вдуматься, то людей, для которых он по-настоящему что-то значил, было всего двое. Они находились на противоположных полюсах и, так сказать, являлись противовесом друг другу. Это были Ксавье Малат, преследовавший его своей многолетней неприязнью, столь же постоянной, как неразделенная любовь, и цеплявшийся за жизнь с единственной целью не уйти раньше него, и Эвелина, рыженькая девочка с улицы Сен-Луи, потерявшая его из виду на целых шестьдесят лет и теперь ежегодно присылавшая ему образочки с благословениями.
Его дочь, его зять, его внук не шли в счет, они никогда не играли роли в его жизни и были для него посторонними, совершенно чужими для него людьми.
Что же касается Шаламона...
Неужели в эту самую минуту тот спешит на машине по дороге Париж-Гавр? Имело ли смысл ложиться спать, когда в любую минуту ему, возможно, снова придется вставать?
- Если они приедут, куда мне их провести? - спросил Эмиль.
Премьер-министр задумался и не ответил. Ему не хотелось бы оставлять Шаламона одного в своем кабинете. Ведь тут было не министерство, где в приемных всегда находятся служащие. Когда являлся какой-нибудь посетитель, Миллеран предлагала ему обождать в одной из комнат, уставленных книгами
Ежедневно Премьер-министр принимал по меньшей мере одного посетителя. Чаще всего по совету профессора Фюмэ этим одним и ограничивалось, ибо, несмотря на свое внешнее равнодушие, он при гостях слишком расходовал свои силы.
Сопровождая к нему гостя, Миллеран предупреждала:
- Прошу вас не задерживаться больше получаса. Доктора запрещают Премьер-министру переутомляться.
