— Мне болела голова, — медленно отвечал Павел. — Я ехал, высунув голову в окно, и кого-то я не в поезде видел…
— Кого, кого? Где? — закричал в трубку Децкий.
— Сейчас! — пообещал Павел и замолк.
— Вспоминаю! — сказал он вскоре.
— Кажется, было что-то интересное, я даже удивился, — сообщил он еще через минуту.
— Что интересное? — изнывая, настаивал Децкий. — Не тяни ты кота за хвост…
— Ага, видишь, и я пригодился, — восторжествовал Павел. — А ты вешал трубку. Сейчас припомню…
И вновь Децкий тягостно ожидал, в мыслях ругая приятеля пьяной свиньей.
— Что-то вертится в голове, — сказал Павел после изрядного молчания, какая-то странная штука, сейчас нащупаю…
— Это шарики у тебя вертятся от водки, — взбешиваясь, объявил Децкий.
— У меня шарики не вертятся от водки, — возразил Павел, но Децкий не захотел более слушать пьяный вздор и разъединился.
Не внесли ясности и рассказы Виктора Петровича и Петра Петровича: один ехал в заднем вагоне, другой — в серединке, каждый особняком, объединились с компанией в Игнатово. Оба были с женами, и Данила Григорьевич был с женой, а Катька была с любовником. Но свидетельству жен, думал Децкий, грош цена, вранье для пользы семьи и мужа в грехи не идет. Вот сколько раз Ванда отвечала и по телефону и в лицо разным уважаемым людям, что он болен, а он в это время на даче рыбу ловил. И все верили, а если не верили, то делали вид, что верят, потому что — неоспоримо. Равно и тут: свидетелей нет — плети что хочешь. Говорится: ехали, а на самом деле поездом ехала жена, а муж мчался машиной. Но не составляло труда выгородить мужа и в электричке, если бы вдруг подошел кто-либо из своих и спросил, например: "А где Виктор Петрович?" — "А он пошел по вагонам вас искать!" Поди проверь в тесноте. И конечно же, ехал вор не на собственной машине: на своей обгонять поезд рискованно и где-то надо ее бросить на два дня. И попуткой едва ли вор мог воспользоваться: семейные попутчиков не берут, а служебные машины в субботу не ходят. Единственное, что оставалось вору, — нанять такси и проехаться с ветерком, не волнуясь о показаниях счетчика — чужими платить не жалко. Но если найти таксиста, подумал Децкий, гонявшего утром двадцать четвертого числа в Игнатово, и показать ему снимок, то загадка воровства получит разгадку. Сразу сложился план, как искать такого водителя. Исполнение его Децкий наметил на девять часов утра.
Децкий повеселел, пошел в гостиную и прилег возле жены смотреть телевизор. Показывали исторический фильм; на экране сшибались две кавалерийские лавы; люди махали саблями, рубились, кричали, кони храпели, падали, перекатывались через людей. Затем экран заняла толпа пленных, их пригнали на край оврага и стали убивать из винтовок.
Жестокая эта сцена поставила Децкого в тупик: как он должен поступить с вором? "Да, как?" — спрашивал он себя, совершенно не представляя кары. Милиции, думал он, просто — дело в суд, суду тоже просто — по букве закона, а он, Децкий, — частное лицо, исполнителей и тюрьмы не имеет, а все должен сам: и судить, и привести в исполнение. Убить следовало бы мерзавца, подумал Децкий. Только легко сказать: убить — а где? Чем? Был бы пистолет, винтовка — тогда легко, но как их взять, где купить, кто продаст? И цианистый калий пуще золота бережется. Ножом? Кирпичом? Самому можно загреметь, и уж тогда все размотают и по совокупности на всю жизнь прикуют, а то и сразу на тот свет переселят. Придумался и лучший вариант: потребовать возврата денег и компенсацию за нервотрепку и розыск — в половинную стоимость похищенного. Однако, видел Децкий, этот туманный вариант строился на песке: угрожать вору передачей сведений о нем и улик в милицию попросту смешно — тот расхохочется в ответ, скажет: давай, давай, иди, иди, там тебя ждут не дождутся. Так все завязалось, думал Децкий, что и впрямь самому ему придется подтверждать липовое алиби вора, лишь бы следствие его обошло. Ну, да что тут терзаться наперед, думал Децкий, сперва надо узнать, а месть — дело второе, много найдется способов отомстить.
И опять наплывали рассуждения, повторялись, получали другую последовательность, и приятели, как мертвецы под скальпелем в анатомичке, раскрывались теми скрытыми свойствами, какие необходимы для хищения и убийства беззащитной старухи. Но никого одного Децкий вычленить не мог, ни на одного не ложилось больше подозрений, чем на прочих, все, по тщательному осмотру, были способны на подобный грех, и все были достаточно хитры, чтобы учесть уязвимые места такой акции и придумать себе защиту.
Тоскливо сделалось Децкому, захотелось поговорить с близкой душой, поделиться, услышать доброе слово и дельный совет, но вышли друзья, никого не осталось, был он один. Не брату же пожаловаться на такую беду. Что он скажет? "Эх вы — паучье!" Скажет и в задницу пошлет. Не Ванде же откровенничать. Обомлеет от страха, пустится причитать, еще и глупость дурацкую завтра добавит. Но хотелось живого сочувствия, и Децкий решил: "Пойду к Катьке съезжу. Она хоть и стерва, да все понимает". Он поднялся и набрал Катькин номер. Телефон ответил, но отозвался в трубку, к неприятности Децкого, голос Олега Михайловича. Вот же сучка, подумал Децкий, не может одна, и спросил по-деловому:
— Катя дома?
— Катюша в ванной, — отвечал сытым голосом Олег Михайлович. — Ей что-нибудь передать?
— Нет, не надо. Завтра позвоню.
Децкий с унынием постоял возле телефона и вспомнил Павла. "Какую он там штуку нащупывал, — подумал Децкий, — что там вертелось в пьяной голове?"
Номер Паши был занят. Децкий пошел в кухню, сварил кофе, выпил и позвонил вновь. Разговор все еще продолжался. "То двух слов не может связать, то трепется полчаса", — подумал Децкий, и эта странность расшевелила в нем прежние подозрения. Он потоптался в прихожей, раздваиваясь между доверием и недоверием, и вдруг решил сейчас же увидеть Павла, лично убедиться, настолько ли он искренен и пьян, как обозначает голосом по телефону.
Децкий оделся и, не объясняя Ванде цель своей отлучки, вышел. До Павла было десять минут езды. Оставив «Жигули» на улице, Децкий прошел во двор и глянул на окна Павловой квартиры — в кухне горел свет. Шагая через три ступени, он стал подниматься по лестнице, но на площадке третьего этажа остановился. Странное желание возникло у него — выбежать во двор, но он не побежал вниз, а шагнул к окну и посмотрел на двор, на стоявшие гребчатой черной стеной гаражи. То, что он увидел, поразило его: со двора выезжал Павел, машина его — Децкий узнал последние цифры номера — стремительно удалялась от гаражей, мелькнула в полосе света — тут Децкому показалось, что на заднем сиденье есть пассажир, — и скрылась. Первой реакцией Децкого было — догнать, и он бросился по лестнице, но пока выбегал к своей машине улица в оба конца опустела, не горели на ней задние огни Пашиного «Москвича».
"Вот так! — сказал себе Децкий. — Вот и пьяница Павел! Вот и старый товарищ!" Но для твердости нового убеждения Децкий вернулся во двор, оглядел при свете зажигалки ворота гаража — вдруг кража, взлом, но замок висел аккуратненько. Тогда Децкий вбежал на третий этаж и воткнул палец в звонок. Мечталось, желалось Децкому в эти минуты, чтобы дверь отворил и стал на пороге Павел — пусть пьяный, измятый, дурной от водки, но честный, по-старому честный в отношениях к нему. Скоро последние сомнения Децкого погасли, он отпустил звонок и с горьким сердцем поехал домой. Хоть умом Децкий все понимал, но душа противилась принять измену единственного друга, ныла, и Децкий несколько раз звонил Павлу, и всякий раз телефон отвечал короткими гудками. Трубка была снята, понял Децкий, тихий простодушный Павел хитрил продуманно.
Проснувшись, Децкий не вскочил, как обычно, приседать и отжиматься, а пролежал в постели до половины девятого, размышляя, в основном, о Павле. Обнаруженное вечером притворство бывшего приятеля представляло в новом свете все его поведение. Многое, казавшееся раньше признаком или следствием слабоволия, безответственности, глупого романтизма, теперь не без зависти приходилось признать акциями холодного и дальновидного расчета. Но все же самое существенное — цель, смысл рискованного снятия денег с книжки осмыслению не поддавалось. Исходя из настоящих, нечаянно открывшихся качеств недавнего друга, Децкий положил ему побольше ума и зоркости, чем считалось до вчерашних событий. В таком случае Павел, разумеется, мог пронюхать или отгадать, кто плетет интригу против доходного дела, разрушает сложившуюся систему: производство — склад — магазин. Никакие упреки и укоры в нетоварищеском поведении он, Децкий, конечно же, не принял бы, отверг с возмущением, разыграл бы глубокую сердечную обиду. Так что, думал Децкий, хищение денег преследовало две цели — слегка отомстить и серьезно предупредить; это был чувствительный сигнал не трогать чужие интересы, не дурить, не рвать цепь. Такими же основаниями мог руководствоваться и Петр Петрович. Возможно, что оба участвовали в операции. Тут возникало множество вариантов, но вязнуть в домыслах Децкий не захотел.
