– Ну, спасибо за разъяснение. В соседнюю мастерскую кто звонил? Ты, Коля? Вот Геля говорит, что хозяин там, а не открыл, потому что скорее всего спит пьяный.
– Может, спит, а может… Пошли, ребята, еще постучим как следует, не откроет, будем ломать.
– Не надо ломать! – Геля умоляюще посмотрела на Дмитрия. – У меня ключ есть. Он мне давно его дал. Сказал – вдруг потеряю, пусть запасной у тебя будет.
– Что ж, тогда пошли…
На звонок никто не ответил, как и на громкий стук в дверь. Дмитрий повернул в замке ключ, рывком распахнул дверь, вместе с ним в комнату ворвались еще два опера, следом вошла Геля. Художник действительно спал, развалившись на продавленном диване. Спал в одежде – джинсах и свитере, лишь ботинки стояли на полу рядом с пустыми бутылками. Впрочем, одна бутылка коньяка была недопитой, стакан валялся опрокинутым, возле него – лужица вытекшей жидкости. Дмитрий потряс художника за плечи, тот, проворчав что-то невразумительное, повернулся на другой бок.
– Паша, – позвала Геля, – проснись, тут пришли к тебе.
Павел снова повернулся, безуспешно пытаясь сесть. С первой попытки не удалось. Но голову поднял, обвел всех мутным взглядом, длинные кудрявые волосы были всклокочены, борода тоже. И все же Дмитрий отметил про себя, что даже в таком состоянии мужчина красив, эдакий русский богатырь.
– Геля, – простонал художник, наконец усевшись на диване и свесив ноги в вязаных теплых носках, – ты кого привела ко мне? Впрочем, я рад… Хотя не в форме по случаю большого подпития… Но ведь повод какой…
– А что за повод, можно узнать? – спросил Дмитрий, подсаживаясь по-приятельски на диван.
– Повод у меня наиприятнейший. Давайте выпьем, и я все расскажу…
Капитан поднял стакан, понюхал его. То же самое проделал с бутылкой, – мало ли какая там могла оказаться жидкость. Запах вроде бы соответствовал. Тогда Дмитрий налил полстакана и протянул Павлу:
– Давай, лечись!
– А ты? Геля, найди еще посудину!
– Я потом, из твоего выпью. Давай, давай!
Художник выпил, вытер ладонью бороду, и уже через минуту оглядел всех совершенно осмысленным взглядом.
– Вы кто?
– Я лично капитан милиции, старший следователь УВД. Фамилия моя Прозоров, зовут Дмитрий Дмитриевич. Вот удостоверение.
– Да на хрена мне твое удостоверение, лучше скажи, ты-то по какому поводу ко мне в гости явился?
– Не в гости, а по службе. Вчера вечером был убит ваш сосед Виктор Иванович Графов.
– Господи, да кому он нужен?
Дмитрий вспомнил, что эту фразу сразу же произнесла и жена его, Маруся.
– Значит, нужен… А скорее, кому-то был очень ненужен – живой.
– Но я не слышал ничего, ей-богу.
– А разве вы вчера к нему не заходили? – неожиданно резко произнес капитан, и тон его был скорее утвердительным.
– Заходил. Вечером.
– Вечер – понятие растяжимое. Во сколько?
– Не помню, на часы не смотрел, был уже пьяным.
– Кто вам открыл?
– А никто. Открыто было, вот это помню. Я даже удивился.
– Ну-ну, рассказывайте, продолжайте. О чем говорили, что делал Виктор Иванович?
– Так я его не видел.
– Поясните, что значит – не видели? Его не было в мастерской?
– Я вошел в первую комнату, света нигде нет, крикнул: «Виктор, ты где»? Он не ответил. Ну, думаю, прилег старик подремать. А я пришел-то выпивки попросить. У него всегда в шкафчике, бар там в стене вделан, стояло несколько бутылок. Геля, скажи им, так ведь? А я чувствую, недопил, ну и решил похозяйничать. Знаю, знаю, сейчас кражу мне пришьете. Но он мне сам всегда давал или Геля, а я возвращал, когда деньги появлялись. Гель, ну скажи им, – опять обратился он к уборщице.
Та кивнула: да, так, это правда.
– А теперь я вроде как разбогател, вот и взял два коньяка. На днях бы отдал.
– Как разбогатели, не поделитесь секретом?
– Секрета нет, а вот рассказывать мне теперь расхотелось. Допрашиваете тут. Геля, душа моя, куда я тапки дел? Под диван, видно, задвинул. Помоги, а, глянь?
– Я вам помогу, – опередил капитан Гелю, но, едва наклонившись, вдруг уставился на носки художника.
– Ну-ка, подними ноги.
– Как поднять? Куда? Ты, капитан, не перепутал меня с какой-нибудь прелестницей?
– Тогда снимай носки. Живо!
– Да пожалуйста, с ума с вами сойдешь. Только не вздумайте нюхать, господа, по причине почти недельного пьянства носков, как и белья, не менял. Виноват, прошу простить.
– Хватит юродствовать! – Голос капитана стал жестким. – Что за бурые пятна на носках?
– Кто ж их знает. Может, краска?
– Может… Но на кровь больше похоже. Коля, позови Бориса, пусть упакует, как положено. А вы собирайтесь, поедете с нами.
– Да вы что, ребята, вы думаете, я…
– Это не он! – закричала вдруг Геля. – Он не может, вы не знаете, это самый добрый и хороший человек. Только что пьяница.
– Эх, Геля, сколько преступлений совершали неплохие люди именно в пьяном виде.
– Только не он, не он! Вы же сейчас страшную ошибку делаете!
– До ошибки еще далеко, будем разбираться, мы же его не арестовываем. Задержим на три дня, а там, глядишь, все прояснится. Кстати, и вы, Геля, с нами ненадолго проедете. Надо отпечатки пальцев снять, чтобы исключить ваши из тех, что оставили другие посетители. Давайте, ребята, закругляться.
Капитан вышел на улицу, ему давно хотелось курить. У подъезда уже собрались журналисты. Маруси среди них, конечно, не было, она знала, что и так все получит из первых рук. Сержант из районного отделения, которого они прихватили по дороге, стоял на посту насмерть, как оловянный солдатик, внутрь никого не впустил, но они не расходились, ждали, когда подъедет труповозка и вынесут тело.
Капитан отошел к соседнему подъезду, сел на скамеечку, с наслаждением затянулся и вдруг услышал:
– Дяденька, дяденька, вы из милиции?
Голос шел из окна квартиры на первом этаже и принадлежал девчушке лет двенадцати, замотанной в белый пуховый платок.
– Из милиции.
Капитан встал, подошел к окну.
– А я чего-то знаю про того художника, которого убили… Заходите в квартиру, я вам расскажу.
– У тебя дома кто из старших есть?
– Нет, я одна. У меня ангина, уже неделю в школу не хожу.
– Раз одна, значит, не зайду, не положено.
– Ну и не заходите. А я чего-то видела…
– А давай мы, знаешь, как сделаем? Через окошко поговорим. – Капитан улыбнулся и подмигнул девчушке: вот, мол, какие мы хитрые с тобой.
– Давайте! – обрадовалась девочка. И тут же с таинственным видом важно произнесла:
– За убитым дяденькой следили, вот!
Ей явно хотелось поиграть в сыщика.
– Да ну! – Капитан изобразил невероятное удивление. – Прямо следили? А кто?
– Другой дяденька.
– И как он следил?
– Сидел на той лавочке, как вы, и курил. А когда Виктор Иванович приезжал на машине, он ее вот там ставил, видите, площадка? Тогда этот дядя вставал и шел ему навстречу, вроде он тут гуляет.
– Они здоровались, разговаривали?
– Нет, просто проходили мимо, и тот, который следил, не возвращался до следующего утра. Да, вспомнила! Один раз разговаривали. Он у Виктора Ивановича время спросил, тот ответил, и опять пошли в разные стороны.
– Разве ты могла слышать, что он спросил?
Девочка смутилась:
– Нет, конечно. Но художник, сосед наш, посмотрел на часы и что-то сказал.
– И сколько раз ты видела этого человека?
– Ну, я не каждое утро сижу возле окошка. Но раза три видела.
– А вчера он тут был?
– Был, вот вчера-то он время и спрашивал. А потом еще и вечером, второй раз пришел.
– Какая ты умница! Когда вырастешь, будешь, наверное, знаменитым сыщиком. И что же он, вечером заходил к Виктору Ивановичу?
– Я недосмотрела, – виновато ответила девочка. – Он все сидел и курил, а потом мама пришла, и я перестала ждать ее у окошка.
– А как тебя, умница, зовут?
– Катя. Фамилия Симакова.
– Скажи, Катенька, если бы ты этого дядю увидела, ты бы его узнала?
– Конечно, я его хорошо запомнила.
– Ну, до свидания, умница Катенька! Я еще к тебе загляну, когда мама дома будет. Договорились?
В управлении заскочили в буфет, выпили по чашке кофе, проглотили наспех по бутерброду, и на доклад к начальнику.
– Ну что? – встретил их подполковник. – Поздравить можно? Уже и подозреваемого задержали. Так сказать, по горячим следам.
– Да нет, Иван Степанович, до поздравлений пока далеко. И насчет задержанного большие у меня сомнения, – вздохнул Дмитрий.
– Тогда давай по существу. Смотри в корень, так сказать. Дело-то твое, Прозоров, ты же у нас искусствовед в штатском.
Анекдот насчет искусствоведа родился когда-то, еще в 70-х, о сотруднике совсем другого ведомства, но подполковник время от времени подначивал Дмитрия, зная о его любви к искусству. Впрочем, делал он это беззлобно, даже гордился, что такой у него подчиненный – и на театры, и на выставки всевозможные ухитряется время выкроить. Сам-то Иван Степанович был роду простого, из мужиков. После армии пришел в милицию, дослужился до подполковника, где-то подучиваясь и доучиваясь – то на курсах, то заочно. Но дураком он не был, отличался природной смекалистостью, цепкостью – ничего не ускользало от его маленьких, почти не видных из-под надбровных дуг глаз. Людей умел ценить, короче – смотрел в корень. Но самое главное, за что уважал своего начальника Дмитрий, была его порядочность. Силовые ведомства, как и всю страну, разъедала коррупция. Корень был честен до щепетильности. Не стеснялся и проконсультироваться у того же капитана, если чего не понимал. Однажды, когда еще не был начальником, пришлось ему вести дело об убийстве, связанном с наркотиками. Подозреваемым (потом оказалось – и преступником) был московский кинооператор, довольно известный. Фильм снимался в основном, в их области, преступление совершилось здесь же, оттого и занималось им областное УВД. После допроса позвал к себе Степаныч Дмитрия и, немного смущаясь, сказал:
