- Не знаю. - Руку Либби не выдернула, потому что поняла, что скучать будет, и гораздо больше, чем он того заслуживает.
- А по-моему, будешь… - Кэл забыл в эти мгновения и свой звездолет, и свои вопросы, и свое будущее. Все заслонила собой Либби. Он начал вплетать ей в волосы сорванные цветы. - Звезды, луны и галактики называют именами древних богинь, - прошептал он. - Потому что они считаются сильными, красивыми и таинственными. Мужчина, простой смертный, никогда не мог по-настоящему завоевать их.
- Почти у всех народов есть своя мифология. - Либби откашлялась и принялась разглаживать складки на своих мешковатых брюках. - В Античности астрономы…
Не дослушав, Кэл развернул ее лицом к себе.
- Я сейчас не о древних мифах. Хотя с цветами в волосах ты в самом деле похожа на богиню. - Он легко тронул лепесток, коснувшись ее щеки, и продекламировал: - «Меж дев волшебными красами пленяя взор, ты дух тревожишь мой, и, слаще музыки над синими волнами, мне мил, прелестен голос твой» [1] .
Либби встрепенулась. Оказывается, он еще опаснее, чем ей казалось. Мужчина, который умеет так улыбаться и при этом читает стихи Байрона, по-настоящему опасен. Да еще с глазами цвета предзакатного неба - темно-голубыми, почти синими. Она никогда не думала, что способна забыться от одного взгляда…
- Пора возвращаться. У меня еще много дел, - строго сказала она.
- Ты слишком много работаешь.
Либби, насупившись, отвернулась, и Кэл удивленно спросил:
- Что я опять сказал не так? Нажал не на ту кнопку?
Злясь больше на себя, чем на него, она пожала плечами:
- Я злюсь потому, что все мне так говорят. Иногда я даже сама себя спрашиваю, почему я столько работаю.
- Но ведь это не преступление, верно?
Либби невольно рассмеялась - до того покаянно он на нее смотрел.
- Нет, во всяком случае - пока.
- Разве преступление - взять на день выходной?
- Нет, но…
- Нет - и хватит. Скажи себе: настало время «Миллера». - Натолкнувшись на ее ошарашенный взгляд, Кэл развел руками: - Как в рекламе…
- Да, понимаю… - Она внимательно разглядывала свою руку, лежащую на коленях. То цитирует Байрона, то повторяет глупую рекламу пива. - Хорнблауэр, время от времени я сомневаюсь в том, что ты настоящий.
- Настоящий, можешь не сомневаться. - Кэл потянулся и посмотрел на небо. Под ним прохладная и мягкая трава; ветерок лениво шелестит в кронах деревьев. - Что ты видишь там, наверху?
Либби запрокинула голову.
- Небо. Голубое небо, и на нем, слава богу, всего несколько тучек, да и те уйдут к вечеру.
- Тебе никогда не было интересно, что там, дальше?
- Где - дальше?
- За этой синевой. - Полузакрыв глаза, Кэл вспомнил бесконечные россыпи звезд, черноту космоса, безупречную симметрию, спутники, которые вращаются по орбитам планет. - Ты никогда не представляла, сколько там, вдали, других миров?
- Нет. - Она видела лишь голубой небесный свод, и на его фоне горы. - Наверное, потому, что я больше думаю о мирах, которые существовали раньше. В силу своей работы я смотрю вниз, на землю, а не на небо.
- Если хочешь, чтобы мир и красота сохранились, почаще смотри на звезды. - Кэл одернул себя. Глупо тосковать по тому, что так легко потерять. Как странно, что он так много думает о будущем, а Либби - о прошлом, хотя у них есть настоящее здесь и сейчас. - Какие ты любишь фильмы и какую музыку? - сухо спросил он.
Либби покачала головой. Как у него скачут мысли!
- Раньше ты говорила, что для развлечения смотришь кино и слушаешь музыку. Вот я и спрашиваю, что тебе нравится?
- Мне много чего нравится. А фильмы… И хорошие, и плохие. Вернее, я во всем могу найти что-то хорошее.
- Какой у тебя любимый фильм?
- Трудно назвать сразу… - Но он так настойчиво смотрел на нее, так серьезно, что Либби наугад выбрала один из списка своих самых любимых: - «Касабланка».
Ему понравилось звучание слова, то, как она его произнесла.
- О чем он?
- Перестань, Хорнблауэр! Уж «Касабланку»-то видели все, а кто не видел, все равно знает, о чем там речь!
- Я его не смотрел и ничего не знаю. - Он быстро, невинно улыбнулся; таким улыбкам, как знают все женщины, доверять нельзя. - Наверное, занят был, когда он вышел.
Либби снова рассмеялась, тряхнула головой, и в ее глазах заплясали веселые огоньки.
- Ну да, конечно! Мы с тобой оба, наверное, были ужасно заняты в сороковых годах.
Кэл сделал вид, что пропустил колкость мимо ушей.
- Так в чем там дело? - Сюжет Кэла не волновал. Ему просто хотелось послушать ее голос и понаблюдать за ней.
Пожав плечами, она начала рассказывать. Сидеть у воды и мечтать так приятно… Кэл слушал ее взволнованный рассказ об утраченной любви, героизме и самопожертвовании. Но еще больше ему нравилось, как она жестикулирует, как голос от волнения то замирает, то повышается. И как все переживания тут же отражаются на ее лице; когда Либби поведала ему о встрече бывших влюбленных, которых вновь разлучила судьба, взгляд ее потемнел.
- Конец несчастливый, - заметил Кэл.
- Да, но мне всегда казалось, что Рик еще встретит ее… через много лет, после войны.
- Почему?
Либби легла на спину, закинув руки за голову.
- Потому что они созданы друг для друга. Когда так бывает, люди находят друг друга, что бы ни случилось. - Она повернула к нему улыбающееся лицо и тут же посерьезнела, когда заметила, как он на нее смотрит. Ей показалось, что они одни во всем мире. Не просто одни в горах - а совершенно, полностью одни во всем мире, как Адам и Ева.
Сердце пронзила острая тоска. Впервые в жизни она затосковала - телом, душой и сердцем.
- Не надо, - тихо попросил Кэл, когда она привстала, и едва заметно дотронулся рукой до ее плеча. Она застыла. - Жаль, что ты меня боишься.
- Я тебя не боюсь, - задыхаясь, словно на бегу, проговорила Либби.
- Чего же ты тогда боишься?
- Ничего. - «Какой у него бывает нежный голос, - подумала она. - Такой нежный и ласковый, что даже страшно…»
- Ты как натянутая струна. - Своими длинными гибкими пальцами он начал массировать ей мышцы шеи. Он перевернулся, и его губы оказались у ее виска, прохладные, как летний ветерок. - Признайся, чего ты боишься?
- Вот этого. - Она оттолкнула его руки. Не знаю, как бороться с тем, что я сейчас чувствую.
- А зачем бороться? - Он положил руку ей на талию, изумленный силой своего желания.
- Все так быстро происходит… - Она больше не отталкивала его. Ее сопротивление таяло в потоке горячего, острого желания.
- Быстро?! - Смех вышел натужным; он зарылся лицом в ее волосы. - Да мы знакомы почти триста лет!
- Калеб, прошу тебя. - В голосе Либби послышались тревожные, молящие нотки. Голос ее беспомощно затих. Почувствовав ее трепет, Кэл понял, что победил. Но в ее глазах он заметил смущение и понял: если он сейчас воспользуется плодами своей победы, она его, наверное, не простит.
Безумное желание, которое он испытывал, натолкнулось на что-то новое, непонятное. Он отвернулся от нее и встал. Повернувшись к ней спиной, принялся смотреть, как пляшут на поверхности воды солнечные зайчики.
- Ты всех мужчин доводишь до безумия?
Либби плотно прижала колени к груди.
- Нет… Конечно нет.
- Значит, мне крупно повезло. - Он поднял глаза к небу. Ему хотелось снова оказаться там и пронзать пространство. Одному. На свободе.
Рядом зашелестела трава. Она встала. Интересно, сумеет ли он когда-нибудь по-настоящему освободиться от нее.
- Я хочу тебя, Либби.
Либби промолчала. Она вдруг лишилась дара речи. Еще ни один мужчина не говорил ей этих простых слов. И даже если бы она уже слышала их от тысяч других мужчин, сейчас они прозвучали бы по-новому. Никто не сумел бы произнести их вот так…
Доведенный до края пропасти ее молчанием, Кэл круто развернулся к ней. Теперь перед Либби был не прежний дружелюбный симпатяга, а разгоряченный, отчаянный и очень опасный мужчина.
- Черт возьми, Либби, ты думаешь, я каменный? По-твоему, мне легко притворяться рядом с тобой? Неужели у вас такие законы, которые запрещают говорить и чувствовать, что хочешь? Тогда вот что: к черту их! Я хочу тебя, и, если пробуду рядом с тобой подольше, я тебя получу!
- Получишь меня? - От внезапно охватившей ее истомы Либби не могла даже злиться. Но его слова мигом отрезвили ее, и она вся сжалась, словно пружина. - Как новую игрушку? Как машину с витрины? Кэл, ты можешь хотеть все, что заблагорассудится, но, когда такие желания касаются меня, я тоже имею право голоса!
Она вся пылала, в глазах плясала ярость, в волосах цветы. Вот такой он и запомнит ее - навсегда. Он понимал, что воспоминание будет горьковато-сладким.
- Ты имеешь все права на свете! - воскликнул он и, схватив за обе руки, притянул ее к себе. - И все же я кое-что получу от тебя, прежде чем уйду.
На сей раз она сопротивлялась. Гордость и гнев заставляли ее вырываться. Подавив сопротивление, он прижал ее к себе и, заглушая бурные возражения, впился в ее губы страстным поцелуем.
